Во-первых, и в 1876 году Гартунг был должен покойному 6 тысяч 500 рублей по векселям, которые хранились у покойного в общем документальном его имуществе. Во-вторых, 11 июня 1876 г., сейчас же после смерти Занфтлебена, должник его Гартунг, забрал и увез все оставшееся имущество, в том числе и все документы. В-третьих, документы эти, неопечатанные и неописанные, около суток находились в безотчетном распоряжении Гартунга, и в-четвертых, по отобрании их от Гартунга между ними собственных его, им выданных векселей уже не нашлось! В объяснение такого знаменательного сцепления фактов Гартунг говорит, что он действительно в 1876 г. был должен покойному, но долг свой уплатил ему сполна, и векселя свои на его имя уничтожил, а затем занял такую же сумму у Ольги Петровны, выдал ей совершенно такие же векселя, которые и не исчезли, а налицо все до одного. Обвинение же утверждает, что это объяснение ложно, что Гартунг при помощи Ольги Петровны и Мышакова 11 июня свои векселя похитил и уничтожил, а уж потом, когда явилась опасность, когда возникло дело и в отдаленном будущем смутно и неясно мелькнула перспектива суда, тогда точные подобия похищенных векселей были написаны на имя Ольги Петровны и придумано слышанное вами объяснение об уплате долга покойному. Объяснение довольно остроумное, ловко обдуманное, смело высказанное, но, к сожалению, неудачное, опровергнутое, разрушенное. Прежде всего кидается в глаза само собою явное неправдоподобие всего рассказа об обстоятельствах, при которых совершилась эта передача. Гартунг, повествуют подсудимые, привез деньги Занфтлебену в уплату своего долга в то время, когда покойный нуждался в. деньгах. Что же сделал Занфтлебен? Он взял эти деньги и тут же подарил их своей жене! Генералу же Гартунгу возвратил его векселя. А Гартунг, несмотря на то, что только сейчас уплатил долг мужу, тут же опять занял ту же сумму у жены и выдал ей точно такие же векселя! Было ли это хоть сколько-нибудь согласно с характером, привычками, взглядами и состоянием дел Занфтлебена? Это вопрос, который, я полагаю, не трудно разрешить. Бывают на свете странности, странные поступки и странные сделки, но есть пределы, за которыми странное сразу переходит в неправдоподобное и подозрительное. Странность же сделки, сообщаемой подсудимым, я могу сравнить разве только со странностью такого положения, когда должник хочет уверить, что он охранял от расхищения имущество своего кредитора, и в том числе свои же векселя. Относительно самого времени такой сделки подсудимые впадают в самое грубое разноречие между собой. Так, Ольга Петровна утверждает, что векселя были переписаны на ее имя в январе 1876 г., по словам Гартунга, это произошло месяцем позже, в феврале. Далеко не в пользу достоверности факта говорит и такое разноречие, но что же думать и сказать об этой достоверности ввиду показания весьма расположенной к подсудимым свидетельницы Матюниной? Если даже предположить, что по отношению к одному из важнейших пунктов своих оправданий Гартунг мог ошибиться целым месяцем, то как же согласовать все это с показанием Матюниной? Она показала, что дала взаймы деньги Занфтлебену, который передал ей в обеспечение долга, между прочим, один вексель Гартунга в 1 тысячу рублей на его имя; вексель этот был написан от 5 марта 1876 г. Затем покойный вскоре прислал к ней Мышакова за этим векселем, она отдала его, а 9 марта вексель этот был возвращен ей переписанным, и уже на имя Ольги Петровны. Итак, одни и те же векселя были переписаны, т. е. одно и то же событие совершилось и в январе, и в феврале, и в марте...

Не следует ли отсюда заключить, что события этого не совершалось вовсе, что объяснения подсудимых о нем ложны, потому что они, как это часто бывает, плохо сговорились между собой, и это разноречие, ими не замеченное, их выдало. Векселя, говорит Гартунг, были переписаны на имя Ольги Петровны, но почему же в кассовой книге покойного до самой его смерти, по 6 июня, значится уплата ему процентов по этим векселям? А потому, по-прежнему ничем не смущаясь, отвечают нам, что векселя были переданы Ольге Петровне, проценты же поступали в собственность ее мужа. Подсудимым, впрочем, уже не в первый раз приходится выказывать так свое бесцеремонное и смелое, чтобы не сказать больше, отношение свое к факту переписки векселей Гартунга. 13 июня, во время описи в его квартире, на вопрос наследников, где же находятся эти векселя, которые, по мнению их, должны быть здесь, в описываемой массе, граф Ланской дал весьма решительный, прямой ответ: «здесь, так здесь, а нет, так нет», т. е. в переводе с образного языка графа Ланского на язык общеупотребительный, хоть их и нет, хоть они и исчезли, да все уж обделано, концы спрятаны, и вам, наследникам, остается покориться и молчать.

И в самом деле, тогда у подсудимых все уже было кончено, все подготовлено, по крайней мере, все нужное и главное...

Алферов идет гораздо дальше Ланского; в своих пространных объяснениях он прямо даже заявил свое глубокое личное убеждение в том, что векселя Гартунга переписаны после смерти Занфтлебена, другими словами, свое глубокое убеждение в лживости показаний Ольги Петровны и генерала Гартунга. Судебная практика представляет немало примеров такого оговора из-за угла: г. Алферов с вредной для его сотоварищей откровенностью смело идет по торной дороге, проложенной многими его предшественниками на скамье подсудимых. По-видимому, он увидал, что дело плохо, что некоторые важные факты обвинения удостоверяются твердо, вот он и спешит зайти вперед и, по возможности сваливая с себя вину, перенести ее на других, а самому стать за ширмы. С таким поведением Алферова мы, впрочем, еще встретимся. Нельзя, как бы то ни было, не согласиться с высказанным убеждением, потому что было время, когда и сама Ольга Петровна уже после смерти мужа выражала убеждение в несомненном существовании векселей Гартунга на его имя. Когда 11 июня наследники приехали на дачу в Леоново и узнали, что все имущество увезено Гартунгом, они спросили, где же векселя самого Гартунга? Вдова положительно и прямо отвечала им, что Гартунг взял все бумаги, в том числе и свои собственные векселя; при этом она сказала, что он должен покойному по векселям более 5 тысяч рублей, затем, вечером того же дня, она уже стала говорить, что, как ей кажется, Гартунг уплатил ее мужу половину своего долга и остался должен только около 3 тысяч. Уже на другой день, 12, когда на дачу явился становой пристав, Ольга Петровна впервые заявила, что Гартунг ничего мужу ее не должен, а должен ей, подсудимой, ту же сумму. Защита тщательно расспрашивала свидетелей в разъяснение того обстоятельства, виделась ли Ольга Петровна с Гартунгом в промежутке времени между 11 и 12 и успела ли она сговориться с ним? Защита несколько ошиблась в своих предположениях о выводах обвинения: было бы слишком детским, простодушным объяснением мнение о том, что если Ольга Петровна не виделась с Гартунгом, то не могла и сговориться с ним и на основании такого уговора изменить свои показания о векселях; ей вовсе не нужно было для этого видеться с ним, все объясняется очень просто, той растерянностью и тем же расстройством, на которые она ссылается для оправдания своих противоречий. Когда 11 июня с дачи уехал Гартунг и скоро, вслед за ним, нагрянули наследники, требуя от нее отчета, она, расстроенная их требованиями, сгоряча легко могла, не сообразив, в чем дело, проговориться о векселях, но скоро вслед за тем опомнилась, успокоилась, сообразила и стала поправляться. Так впервые и мог возникнуть фактический рассказ о переписке векселей. Наконец, если даже Ольга Петровна не ездила в Москву, не видела Гартунга с вечера 11 до 12 июня, то разве это исключает возможность стачки; кто ж поручится, что не было переслано записки, хоть бы через Зюзина, или через Мышакова, или через другого верного слугу.

Вспомните показание свидетеля Стежинского, которому Мышаков на похоронах Занфтлебена не без дерзости бросил такую фразу: «Наследники покойного ничего не получат, потому что векселя уже переписаны». Смысл этих слов был, по удостоверению свидетеля, такой, что тот, кому нужно, свое дело уже сделал, и ему бояться нечего, наследникам наследства не видать! Слова эти прямо совпадают с заключением обвинения о том, что векселя Гартунга были похищены, истреблены, а затем, по возбуждении дела, переписаны на имя Ольги Петровны. Волей-неволей приходится ей, однако, объяснить, почему же в таком случае в кассовой книге ее мужа до 6 июня записана уплата ему процентов Гартунгом; на это у Ольги Петровны есть один обычный ее ответ: деньги по векселям Гартунга муж подарил ей, а проценты по векселям, вновь написанным на ее имя, она в свою очередь уступила мужу. Это неизменное объяснение подсудимой я предоставляю вам самим обсудить и оценить по достоинству. Замечательно еще и вот какое обстоятельство: если верить рассказу подсудимых о поводах к переписке векселей Гартунга по желанию самого Занфтлебена и о подробностях этой переписки, то окажется, что новые векселя, на имя Ольги Петровны, были написаны на числа и сроки старых векселей на имя покойного, с которых они были как бы копиями, так как Гартунг и у подсудимой будто бы занял ту же сумму и на тех же условиях, что и у покойного ее мужа. Между тем при сравнении записей старых векселей по книгам Занфтлебена с имеющимися при деле новыми векселями на имя Ольги Петровны, те и другие оказываются далеко не совпадающими. Так, в старых векселях вексель, подписанный Гартунгом вместе с Ланским, значится от 8—18 числа, а в новых тот же вексель уже почему-то от 30 числа. Если бы новые векселя прямо и точь-в-точь переписывались со старых, еще существующих и только лишь обреченных на уничтожение и замену, такой ошибки или такого ничем не вызванного недоразумения произойти бы не могло. Но ошибка эта становится вполне понятной и объяснится очень просто, как только мы предположим, что новые векселя были написаны уже по возбуждении дела, когда явилась в них необходимость, долго спустя после похищения и истребления, так что списывать было не с чего, по книгам было справиться нельзя, они уже были отобраны, приходилось писать на память; вот и вкралась маленькая, незаметная, но предательская ошибка. Далее, как объяснить и согласить между собою, с одной стороны, показание Ланского о том, что свою часть долга по общему с Гартунгом векселю на имя покойного от 8—18 числа он погасил еще в апреле 1876 г., с присутствием его же надписи на таком же векселе уже на имя Ольги Петровны от 30 числа и с одним из его писем, отобранным у Гартунга и относящимся к августу, сентябрю и октябрю 1876 г., в котором он сообщает, что во исполнение его, Гартунга, желания дал Ольге Петровне свою подпись на этом векселе. Наконец, подсудимые видят лучшее доказательство своей правоты в расплате Гартунга с Ольгой Петровной по двум новым векселям. Гартунг говорит: «Меня обвиняют в похищении у покойного своих векселей, но какая же была мне цель их похищать, когда я по таким же векселям заплатил вдове; ведь мне все равно, кому платить!» Опять, заметим мы на это, далеко не все равно! Кто же не поймет сущности этой пресловутой расплаты: понятно, что раз человек пошел на преступление, он должен идти уже до конца. Ведь было бы нелепо и смешно, если бы по новым векселям, переписанным для скрытия следов преступления, для виду, на имя Ольги Петровны, она не стала бы взыскивать с Гартунга; тогда всякий прямо сказал бы, что это долг фиктивный, не векселя, а что-то вроде декорации из вексельной бумаги. Эта расплата через нотариусов произошла, если вы помните, в октябре 1876 года, т. е. через 3 месяца после начала предварительного следствия. Ольга Петровна предъявила сначала один вексель ко взысканию. Гартунг внес в уплату 1 тысячу рублей нотариусу и, не довольствуясь возвращением ему векселя с надписью об уплате, для чего-то взял от нотариуса Тарасова особое удостоверение в уплате. Затем то же самое повторилось и с другим векселем, предъявленным Ольгой Петровной; опять уплата через нотариуса, уже другого, Шубинского, опять взятие удостоверения об уплате, но опять, как и в первом случае, деньги вносятся, векселя возвращаются, словом, все устраивается через того же Егора Мышакова, верного слугу обеих сторон — и векселедателя, и векселедержательницы. Если только мы будем выходить из того положения, что Гартунг и Ольга Петровна действовали в настоящем деле сообща, то факт торжественной расплаты явится перед нами в свете, вряд ли особенно благоприятном для подсудимых. Это довольно ловко придуманная уловка, отвод подозрения, способ спрятать концы. И как немного было нужно для этого приема: свободная на несколько дней 1 тысяча рублей наличных денег, спокойно и безопасно переходившая из кармана Гартунга в руки Мышакова, из рук его в карман Ольги Петровны, а потом, вероятно, опять в карман Гартунга, векселя, писанные задними числами, немного беззастенчивой смелости и апломба, вот и вся комедия расплаты разыграна, и ее участники могут прямо указывать на нее как на доказательство своей невинности. С этой целью взяты и удостоверения нотариусов об уплате по векселям; иначе они были бы совершенно лишними. Судите сами, много ли стоит этот решительнейший из аргументов в пользу подсудимых!