Обеспечение в таком размере является естественным и, по свидетельским показаниям, вполне соответственным характеру покойного и его предсмертным отношениям к Ольге Петровне, в которой он видел не столько жену, сколько сиделку. Я полагаю также, что если бы Василий Карлович Занфтлебен, как утверждает подсудимая, и пожелал действительно передать ей свои векселя, то всего ближе и проще было бы ему эту передачу удостоверить двумя строчками, помещенными в конце духовного завещания. Между тем ничего подобного нет, кроме наличности бланков, происхождение которых нам известно и объясняется совершенно другим путем, имеется только одно голословное ее заявление, что векселя ей подарены. Проверяя шаг за шагом это заявление, мы прежде всего наталкиваемся на кассовую книгу покойного, из которой видно, что до самой смерти его Спиро, Жуков, Вырубов и другие платили ему проценты по тем самым векселям, которые, как утверждает Ольга Петровна, были ей переданы и принадлежат ей. Впрочем, она и тут не смущается и продолжает говорить, что муж подарил ей векселя, а проценты по ним продолжал получать сам; к сожалению, и это объяснение не выдерживает никакой поверки. Сама Ольга Петровна показывала прежде, что векселя ей были переданы мужем в марте 1876 г., а затем самым странным образом изменила свои показания и стала говорить, что она получила их в конце апреля, что они хранились у нее, в ее собственном столе. 11 июня, передавая все документы Гартунгу, она вынесла и их из своей комнаты и отдала ему. Подсудимый Гартунг, вообще не имеющий никакого желания ей противоречить, все-таки не решается утверждать, что это было на самом деле так, он объясняет, что все было им взято из письменного стола покойного, и Ольга Петровна никаких документов из своей комнаты ему не приносила. Затем, если векселя действительно принадлежали ей, зачем же было передавать их генералу Гартунгу? Почему, в таком случае, она не передала ему и другие свои вещи для охранения? Она говорит, что боялась, что наследники отнимут у нее эти векселя, но возможно ли, правдоподобно ли, чтобы наследники стали отнимать у нее то, что и без того перед законом составляет их неотъемлемую наследственную собственность, так как векселя написаны на имя их отца, а поставленные на них его ответственные бланки отнюдь и ни в каком случае не удостоверяют передачу их его жене. Не лишено значения и то, что Гартунг ни 12 июня Колпакову и Николаю Занфтлебену, ни 13 июня при производстве у него в квартире описи ни единым словом не упомянул о принадлежности векселей Ольге Петровне.
Затем заметим, что сами участники преступления не верят факту передачи векселей Ольге Петровне. Гартунг утверждает, что Занфтлебен говорил ему об обеспечении своей жены по духовному завещанию в 10 тысяч рублей, но ни о каком другом обеспечении никакой речи не было и, когда 11 июня ему, Гартунгу, Ольга Петровна впервые сказала, что векселя переданы ей мужем в собственность по бланкам, подсудимому это заявление показалось весьма странным. А если странным показалось оно Гартунгу, тогда тем более странным и подозрительным кажется оно нам теперь. Алферов также объясняет, что Василий Карлович Занфтлебен показывал ему завещание, советовался с ним о его форме, но решительно ничего не говорил ему о передаче Ольге Петровне на 80 тысяч рублей векселей в обеспечение. Далее, есть у нас еще и другие доказательства, быть может, и еще более веские: между векселями, будто бы переданными Ольге Петровне, имеется вексель Спиро, выданный им покойному 10 мая 1876 года. Это уж окончательно непонятно и необъяснимо; если объяснение Ольги Петровны о передаче ей мужем векселей справедливо, то оказывается необходимым допустить, что то, что явилось на свет в мае месяце, уже могло быть передано одним лицом другому в марте или апреле?! На векселе Спиро, таким образом, покойным был поставлен бланк, и вексель этот подарен им своей жене месяцем раньше, чем самый вексель тот был написан?! Когда Ольге Петровне пришлось выяснить это щекотливое место ее объяснений, когда ей напомнили о нем, она сразу переменила тактику и, забыв прежние свои показания, уличенная и смутившаяся, стала говорить, что все векселя были ей переданы в апреле, а один вексель Спиро в мае того же года. Но ведь это грубо, шито белыми нитками и такому объяснению никто не поверит! Есть и другой вексель, Панчулидзева, в 7 тысяч, который также значится в числе векселей, будто бы переданных ей по бланку. Что мы знаем об этом векселе? Свидетельница Матюнина, весьма благоприятствующая подсудимым, сообщила нам, что этот вексель был в ее присутствии подарен Василием Карловичем Занфтлебеном своей жене в ноябре 1875 года. Как же выйти из этой новой дилеммы? Что-нибудь одно, или в конце апреля, или в ноябре 1875 г., а в разное время вряд ли можно дарить один и тот же предмет!
Однако же факт передачи векселей подтверждается свидетелями Бегичевым, Хемниц и Крадовиль. О показании Бегичева на предварительном следствии в смысле его оценки я не могу сказать многого. Бегичева на суде не было, мы не имели возможности слышать устного разговора, не могли подвергнуть его благодетельно действующему на некоторых свидетелей перекрестному допросу; весьма вероятно, что путем такого допроса и мы, и сам Бегичев пришли бы к несколько иным выводам; как бы то ни было, нельзя не вспомнить, что Бегичев — близкий приятель подсудимых и в то же время такой же, как и они, должник покойного, и что по этому письменному его показанию, идущему прямо вразрез со всеми другими обстоятельствами дела, вряд ли можно придавать сколько-нибудь решительное значение. Точно также показания сестер покойного, Хемниц и Крадовиль, вряд ли нуждаются в опровержении; не говорим уже о их прежней вражде с покойной женой Занфтлебена и тесной приязни со второй женой его, подсудимой, стоит только несколько остановиться на одной черте их же собственных показаний. Покойный брат их, по их словам, сказал им весной 1876 г., что обеспечил свою жену суммой в 80 тысяч рублей; когда же они спросили у него, оставляет ли он что-либо по завещанию им, сестрам своим, то Занфтлебен, отвечая утвердительно, заявил им, что передал об этом своей жене и что «от Ольги после все узнаете». Оказывается, однако, что по завещанию Крадовиль и Хемниц, несмотря на видимую заботливость покойного обо всех родных своих, не получают ничего. Взамен же этого Ольга Петровна великодушно заявляет, что муж ее именно с тем и передал ей на 80 тысяч векселей, чтобы она из этой суммы 27 тысяч рублей выделила его бедным сестрам.
Отсюда понятно, что именно в настоящую минуту соединяет свидетельниц и подсудимую, что заставляет их по поводу факта передачи векселей сочувствовать друг другу и впадать в один и тот же тон. Не в том ли кроется причина такой трогательной гармонии, что сестры прямо и непосредственно заинтересованы в участи вдовы и ее показаний, что их прямая денежная выгода зависит от разрешения вопроса о передаче векселей в пользу или во вред Ольге Петровне. Если по суду объяснения ее об этой передаче будут правильны, векселя достанутся ей, то, в силу ее же заявления, свидетельницы получат свои доли; вот они и подтверждают, сколько могут, все, что угодно подсудимой. Быть может, это и не так, но при таких сомнениях можно ли решиться показания Крадовиль и Хемниц класть в основание своего суждения? Вот почему трудно не признать, что гражданский спор о праве собственности на векселя, так смело и решительно заявленной Ольгой Петровной, сводится к такой, уже не гражданской, а уголовной постановке дела, по которой предусмотрительный и благоразумный похититель, похитив у умершего деньги, говорит потом в свое оправдание, что деньги эти он получил от умершего в подарок. Потерпевший ведь не воскреснет, его не спросят, могила тайн своих не выдаст, как же не рассчитывать на безнаказанность?
Таким же явным отпечатком выяснены и отмечены все объяснения подсудимых, Гартунга и Ольги Петровны, по поводу обвинения Гартунга в похищении с участием Ольги Петровны и Мышакова в общей массе документов, увезенных им 11 июня, собственных своих векселей на имя покойного Занфтлебена на сумму всего более 6 тысяч рублей серебром. Объяснения эти, как падение перед теми неотразимыми уликами, которые дало нам следствие, имеют особенную важность в настоящем деле, так как по убеждению обвинительной власти первый мотив преступления, первый шаг по пути к нему для Гартунга было именно это похищение и истребление собственных векселей. То была могучая побудительная причина, соблазн, с которым он не справился, и который толкнул его на преступление. Генерал Гартунг должен был Занфтлебену всего, по пяти векселям, сумму в 6 тысяч 500 рублей, из которых один вексель, в 1 тысячу, был выдан Гартунгом вместе с Ланским. После того как Гартунг 11 июня забрал и увез к себе все документы покойного, после того как все отобранное у него и разысканное в других местах имущество было приведено в известность, оказалось, что между документами в составе этого имущества собственных векселей Гартунга уже нет, что они исчезли. Куда и как, вот в чем вопрос? Четыре голых факта, друг с другом сопоставленных, подсказывают на него роковой изобличающий ответ.
