Гошку трясло от злости. Ему вспомнились красные опухшие лица братьев Сазоновых. Наглые, горластые мужики вели себя вызывающе, высокомерно. Ни с кем в поселке не здоровались и не дружили. С соседями не общались. Они жили замкнуто, не приглашая к себе гостей. Из их большого бревенчатого дома часто доносились звуки громких попоек. Что было их причиной? Очередное рождение или смерть? О том не знал никто.

Поселенец часто привозил им зимой воду. Братья сами быстро вычерпывали ее из бочки, переносили в дом, никогда не приглашали Георгия войти, ни разу не благодарили за воду, наверное, не знали или не умели это делать.

Гошка о Сазоновых слышал от их соседей. Там не только люди, даже собаки брехали в сторону того дома и, не имея возможности достать зубами ненавистных соседей, мочились в их сторону, поливая зловонием кусты и забор.

Даже дети старались не играть вблизи их дома. Косились на него с опаской и скорее убегали прочь от мрачных, темных окон, смотревших на свет всегда наглухо зашторенными окнами.

Став инспектором, Гоше еще не довелось столкнуться с Сазоновыми. Не попались они ему на пути, но неприязнь к этим людям жила и копилась где-то в глубине души, и человек знал, что когда-то он с ними

встретится на узкой тропинке, понимал, что приятного общения не получится.

А тут еще Анна добавила. Вовсе в душе вскипел злоба. Человек подошел к окну, глянул на дом Сазоновых. Увидел дым над коптильней, решил проверить, не мешкая, и, нащупав пистолет в карман шагнул за калитку, направился к дому Сазоновых.

Гошка едва ступил во двор, как его окружила

со

бачья свора. Они налетели кучей, грозя покусать изорвать в клочья непрошенного гостя. Никто не вышел отогнать их, провести человека в дом, защитить его от назойливых собак, и тогда поселянин решил отделаться от них одним махом. Достал и кармана пистолет и выстрелил в воздух. Псы мигом разбежались, попрятались, кто куда, повизгивали, рычали, скулили из своих укрытий, но высунуть нос наружу не решались. Почти тут же из-за дома вышли братья Сазоновы со своей хромоногой, самой скандальной и злоязычной бабкой.

—

Хто тут бабахнул? Это ты, прохвост, стрельнул? — старуха кинула на Гошку сверлящий взгляд.

Поселенец не ответил, пошел за дом и тут же увидел коптилку, целиком завешенную рыбой.

—

Значит, в три смены работали? — указал на рыбу подоспевшим Сазоновым. — Пошли составлять акт!

—

Зачем? Мы рыбу привезли от родни, из Октябрьского!

Инспектор подошел к вешалам, на которых коптилась рыба, понюхал, посмотрел, рассмеялся:

—

Хотите, скажу, где ловили, в какое время? Этот улов взят в устье Белой, ровно неделю назад. Солили без тузлука, в дубовой бочке. Ну, что не так определил? Могу добавить к тому, что эта пятая партия рыбы, которую коптите в нынешнем году.

—

Во пройдоха! Он все это время следил за нами с кустов! — не выдержала бабка.

—

Откуда знаешь? — удивился Михаил.

—

Это моя работа! — отозвался Корнеев.

—

Давай выпьем за нее! — предложили хозяева.

—

Не могу! Я на работе, времени маловато, — отодвинул налитый доверху стакан. — Давайте сюда, хозяева! Не стесняйтесь! Составим акт на браконьерство и тихо расстанемся. Я передам акт куда положено, и дальше с вами займутся другие!

—

Зачем акт?

—

Давай поговорим! Мы что, не люди, не можем найти общий язык? — подошел к Гоше Михаил, сунул ему в карман деньги. — Думаю, останешься доволен. Не будешь обижаться на нас, — сказал улыбаясь.

—

Ты что? Взятку мне дал? Ну знаешь, это уж круто! Два года — за рыбу, десять — за взятку! Однако много получается. Осилишь ли столько на зоне отсидеть?

—

Шутишь? Кто от «бабок» откажется? Бери, пока даем. И расскочимся, забыв друг друга. Тебе что, рыбы жаль? Она не твоя. Ее много, на всех хватит! Не жмись, покуда самого не зажали!

—

Вы мне грозите?

—

А что ты базарил бы, окажись в наших штанах? — ухмылялись Сазоновы.

—

Свои имею. Какие есть, потому чужие не ношу и не примеряю! Давайте сюда сыпьте! — достал бланк.

Братья и старуха переглянулись:

—

Ты че, Гоша? Всерьез? Иль на лугу берешь? Мы свои, давай обнюхаемся! Чем хуже всех, кого отпускал с рыбой? Мы тоже поселковые, коренные, а вот ты у нас новый! Мы здесь — свои, а ты — чужой. Одумайся, пока не поздно. Тебя тут ни оплакать, ни похоронить некому. На кого наезжаешь и поднимаешь хвост? Тебе нужны враги в поселке? Нерест рыбы закончится осенью, а жизнь дальше пойдет. Как тебе в ней задышится?

—

Что обо мне базарите? О себе печальтесь. Ведь место жительства вам менять придется. Слово даю,

зоны не минете! Уж я к тому все силы приложу! — вспомнились Степка и Анна.

—

За что? — удивились Сазоновы.

—

За все! — еле сдержался, чтоб не выпалить, начал писать акт.

—

Сволочь! К нему как к человеку, а он хуже волчка! Все на горло прыгнуть норовит! — услышал злой голос бабки Сазоновой, стоявшей совсем близко.

—

Инспектор краем глаза увидел, что оба брата ушли в дом.

«Конечно, акт подписать они откажутся. Ну что ж, обойдемся и так! Но в милицию звонить придется. Пусть хоть опера приедут Все официальные люди^ подтвердят, без них этим актом хоть подотрись», — достал сотовый телефон, поговорил с дежурным. Тот^: пообещал прислать ребят.

—

Заходи в дом, здесь поговорим! — внезапно открылась форточка в окне.

—

Пообедаем вместе! — звали хозяева.

Они посчитали, что раз поселенец не уходит со двора, значит, он чего-то ждет. А что может ждать мужик, один во дворе, да еще в пасмурную погоду, когда вот-вот начнет темнеть? Над ответом долго не думали — фантазии не хватило. Примерили решение на себя. Когда инспектор отказался войти в дом, удивились. Закрыли форточку, а Гошка все равно не уходит. Сидит пугалом во дворе. И сколько еще торчать там будет? Уже все собаки с ним освоились, забыли страх, вылезли из укрытий. Обнюхали поселенца, чешутся рядом, виляют хвостами, прогонять его не думают.

Время шло, Гоша ждал оперативников, а Сазоновы потеряли терпение: Выпив по стакану водки, решили выкинуть инспектора и вывалили из дома:

—

Че сидишь как чирей на жопе? Прирос иль примерз, иль в стремачи клеишься? Так у нас псов прорва! Вали отсюда! — хотели взять за шиворот, но — не обломилось.

Гоша раскидал обоих.

—

Слышь, хмырь, отвали! — требовали хозяева.

Но Корнеев словно оглох.

—

Да я ж тебя в пыль сотру! — сорвал запор с ворот Мишка, но сам не удержался на ногах, упал посреди двора.

А тут старший брат налетел со спины, но Гоша увидел, увернулся. Тогда Мишка вскочил в дом и вышел на крыльцо уже с карабином:

—

Линяй, козел, не то унесут тебя отсюдова вперед ногами! — взял карабин на плечо.

—

Слышь, Мишка, я ведь тоже умею стрелять. Поверь, не опоздаю и не промажу. Урою всех как рыжих тараканов. Слышь иль нет? — Гоша медленно достал пистолет, положил на колено.

Михаила шатало. Старший его брат тем временем возился в коптильне и не видел, что происходило во дворе.

—

Пиздуй отсюда! Считаю до трех! — крикнул Мишка, прицелившись Гошке в голову.

Он еще не успел нажать на спусковой крючок,

как

грянул выстрел.

Мишка мигом свалился на крыльцо, выронил карабин, заорал, заскрипел зубами, схватился за колено. По брюкам потекла кровь.

—

Ты что? Убил братуху? Да я тебя живьем урою, зэковский отброс, шакал вонючий! Стрелять в моем доме, в хозяев? Кто ты такой? Черт проклятый! Пи- дер! Жополиз! Я из тебя состряпаю котлету псам на ужин! — схватился за топор и только замахнулся, тут же отлетел к стене сарая, гулко ударившись головой и спиной, изо рта хлестала кровь.