А потом уходил на всю ночь. Возвращался злой и снова бабу тряс как липку. Так-то забил ее насмерть по нечаянности. Его снова в тюрягу увезли, нищую похоронили, я опять один остался. Понял, жадным быть плохо, еще хуже — завистливым. Но жрать охота, а кто даст? Начал воровать. Часто ловили, лупили больно. Один раз меня на мосту мужик поймал. Как врезал, я вниз головой и камнем в реку. На мое счастье баржа с песком шла. В нее угодил, потом жив остался. А все оттого, что взрослые не терпят воришек. Но если б кто-то из них догадался дать мне вместо оплеухи кусок хлеба…, — вздохнул Гоша. Жадность сгубила многих. Зависть не легче того. Это самые паскудные качества. Они и сегодня отравляют жизнь людям.

—

Хочешь и меня к ним причислить?

—

Успокойся! Ты пока не стала такой. Все потому, что в детдоме росла, оттого не обабилась и не опустилась, но не завидуй внучке Хабаровой. Да, ей легко живется, пока жива старуха. Ну, а не станет той Анастасии, и что тогда? Ведь к ней сватались не по любви, смотрели как на кубышку. Ведь сама эта внучка ничего собою не представляет и, в конце концов, останется одна. Бабку стоило спасать от медведя, рассчитывая на будущее, а вот внучке вряд ли помогут. Сдается, что ни в Хабарову удалась. Проверять парня она должна была сама, потому что в жизни встречаются люди хлеще

шатунов и подранков. Всех не уложишь из карабина. Пуль не хватит. Их куда больше неудачников- женихов.

—

Гош, а ты после поселения останешься здесь или все же поедешь на материк? — спросила Ольга.

—

Загадывать не хочу. Рано!

—

Вот это уже хорошо. Поживи, присмотрись. Не спеши.

—

А куда торопиться? Моя коняга уже ускакала, давно обогнала меня. Никогда ее не догоню. Да и стоит ли?

—

Это ты о чем?

—

О молодости, о жизни! Все прошло и минуло. Ничего не исправить и не изменить.

—

Может, здесь останешься?

—

Не исключено! Всадит какой-нибудь Селюкин пулю в «репку» мне, вот и спекся Гошка! Из поселенцев в постояльцы враз свалю. Не хотелось бы, но что поделаешь?

—

Гош, а если уйду на рыборазводный завод, ты мне хоть изредка будешь звонить или забудешь наглухо?

—

Ну, как без лягушонки дышать? Конечно, позвоню.

—

А если поймаешь меня на нересте?

—

Ты что уже замуж вышла?

—

Дурило! Я — о рыбе!

—

Что с тебя сорвешь? Сбросимся с тобой на пузырек, отвезу домой, впредь сам привезу рыбы. Хоть повод будет свидеться.

—

Тебе повод нужен? Да в общагу хоть среди ночи возникай, никто не остановит.

—

Э-э, я так не хочу. Люблю, чтоб меня ждали, радовались встрече.

—

Гошка! Ну, кто

нам с

тобой порадуется? Вот пойди мы к кострам иль

на

реку, нас как зверей встретят с карабинами и тоже в упор, — вздрогнула Ольга и прислушалась.

Ей послышались шаги под окном. Тихие, осторожные, они замерли, а вскоре поспешили от Гошкиного дома к колодцу, заросшего деревьями и кустами.

—

Гош, за тобой следят!

—

Все возможно.

—

Глянь, тень перескочила забор.

—

А у нее была бутылка? Если да, то это Селикин. Он давно меня «пасет» и все грозит размазать как таракана.

—

Ты Рогачеву о том сказал?

—

Зачем? Ведь я живой.

—

Услышал, что нас двое, тут же сбежал. Испугался.

—

Этот стрелять не будет. Подпалит враз, да таи что выскочить не успеем. Правда, он не один такой приятель у меня.

—

Знаю всех! Я сама не верила, что живою уехала от них в Октябрьский.

Они

обещались меня под земли достать на разборку за все разом. Честно сказать, в последнее время я боялась даже на улицу выйти вечером.

\

—

Верю, Олюшка! — кивнул согласно.

—

Завтра утром отвезешь меня на устье? Там катер будет ждать.

—

Что так скоро? Побыла б денек еще.

—

Я бы с радостью, но ведь мой участок без присмотра остался. А наши бандюги не хуже этих. Стоит только отвернуться… Вот потому и дышим без друзей и подруг. Никому не верим.

—

Я завтра хочу наведаться на Белую, — сказал Гоша.

—

Сейчас рано, надо где-то через неделю. Тогда! будет в самый раз. Не знаю, в чем дело, но в Белую! не идут горбуша и кета, а в Широкой очень мало семги, нерки и кижуча. Все в Белой нерестятся, а почему так, никто не знает. Правда, старые инспекторы рассказывали, что когда они приехали на Камчатку молодыми, рыба шла валом, не то что теперь, — сказала Ольга и снова настороженно прислушались. — Опять кто-то за домом ходит. Под самым окном. Чего им надо? — нервничала женщина и вдруг предложила: — Пошли их поймаем! — поспешила к двери, не оглядываясь на хозяина.

Гошка поймал Ольгу уже на пороге. Та рвалась за дом, сцепив кулаки.

—

Будь дома, сам разберусь с любопытным. Не бабье это дело с мужиками махаться и разборки устраивать! — вернул ее в коридор и заторопился за дом.

Он только свернул за угол, как нос к носу столкнулся с рыжим бородатым мужичонкой, недавно встреченным на Широкой. Его весь поселок называл Кондрашкой. Корнеев так и не понял, имя это или кликуха, приклеившаяся к мужику, наверное, не случайно.

—

Ты, твою мать, что тут посеял, гнида портошная? — схватил за грудки и, оторвав от земли, тряхнул изо всех сил.

Кондрашка пытался что-то ответить» но язык онемел. Заклинило глотку. Он вращал глазами, изображая негодование, попытался укусить поселенца за руку, но не достал.

—

Я те пощелкаю, все жевалки вместе с клыками в задницу вобью! Воробей абортированный! Тараканий выкидыш! Старушачий катях! Блевотина алкаша! Затычка лидера! — осыпал Гошка комплиментами незваного гостя.

Тот синел, задыхался, дергался.

Гошка перевернул его кверху ногами, тряхнул:

—

Покажь, с чем пришел, катях суслячий? — увидел бутылку, вывалившуюся из-за пазухи.

Гошка, придавив гостя к стене дома, открыл бутылку, понюхал содержимое:

—

Спалить вздумал, ососок курвы? — заткнул бутылку и со всего размаха ударил Кондрашку по голове.

Тот свалился в ноги поселенцу. Гошка позвоню Рогачеву, рассказал о случившемся. Стас прислал оперативку с двумя сотрудниками, и не успел мужи прийти в себя, как оказался в милиции.

Утром поселенцу позвонил Стас:

—

Слушай, Гоша, напиши заявление о вчерашнем. Возбужу уголовное дело, и отправим Кондрат-, ку в зону. На его примере других успокоим. Сто раз подумают, прежде чем к тебе заявиться!

—

Нет, Стас! Заявления не надо. Куда его в зону? Это все равно, что на погост живым выкинуть! Он не продышит, откинется. А мне нужен тот грех?

—

Что я с ним стану делать?

—

Тут без подсказок. Сними с него шкуру, да так, чтоб волком взвыл. Но не кулаками! Пусть до смерти вкалывает, чтоб восполнить! Этот хмырь тюряги ссыт!

—

Он из алкашей. С него как с барбоски ничего не возьмешь, кроме анализов!

—

Жить захочет — сыщет! — усмехнулся Гоша.

Вскоре инспектор повез Ольгу на устье. Та сидела в лодке хмурая, задумчивая:

—

Гош, а может, стоило написать заявление ментам? Поверь, недобитый враг опаснее покойника. Теперь если не сам, кого-то подошлет с поджогом.

—

Не надо дергаться! Лучшая защита — это нападение. Я придал огласке, а нынче пусть он боится. Хоть один волос с головы моей упадет, отвечать станет этот сверчок. Теперь он дрожать будет за мое здоровье и самочувствие. Метод надежный, проверенный. Его в ментовке обо всем предупредят. Мне добавлять ничего не нужно. Да и в зону не хочу впихивать. Сам ею по горло сыт. Хоть и говно этот мужик, ни мне его лишать воли. Такое хуже, чем размазать. Пусть дышит этот рыжий таракан. Как знать, кто из нас нужнее в жизни?