И этот упал на землю, выплюнув несколько зубов. Удар Гоши пришелся ему в подбородок, и мигом глаза его увидели темную глухую ночь. Встать он не мог. Во дворе, кроме Гошки, осталась бабка вместе со сворой воющих и лающих собак, круживших вокруг поселенца. Подойти к нему они не решались, им было страшно.

На весь двор блажила старуха. Заламывала руки, звала на помощь соседей и прохожих, но никто не свернул к дому и не оглянулся.

Бабка в отчаянии схватилась за метлу, чтобы прогнать незваного гостя, но в это время к воротам дома подъехала милицейская машина. Из нее выскочили; оперативники.

Через десяток минут обоих братьев вместе со старухой доставили в отделение.

—

Я не хотел стрелять в него, но Мишка вынудил, — рассказывал Гошка Анне о случившемся.

Он поискал глазами Степку. Того не было в доме.

Анна вышла во двор, но вскоре вернулась и сказала:

—

Сынок время не терял: всю рыбу перенес в сарай и теперь разделывает ее.

—

Молодец мальчишка! — похвалил Корнеев. — Завтра еще подвезу. Приготовь бочки.

—

Хорошо. Может, возьмешь с собой Степушку? Он мечтает побывать на твоей работе ночью.

—

Не стоит. Опасно это. Пусть подрастет, — отказал Гоша. — Меня не пряниками встречают на реке. Всего два месяца в инспекторах, а уж сколько раз стреляли в меня, со счету сбился. Какая-нибудь пуля может отыскать и в ночи. Пусть уж лучше меня, я свое пожил, все видел. Степка еще ребенок. Ему рано за руку со смертью дышать. Хреновая из нее родня.

—

Когда ждать тебя теперь? — спросила Анна Гошку уже у двери.

—

Завтра постараюсь, а там как обломится, — погладил бабу по плечу.

—

Не обижайся. Остался б на ночь, да дел многовато. Но ничего, вот наступит зима, она нашей весной станет. Верно говорю?

Женщина едва приметно кивнула головой.

—

Кент, завтра вечером будь на стреме. Постараюсь зарулить! — заглянул в сарай Гоша и тут же вышел со двора.

Ночь выдалась тихая, лунная, самое время ловить браконьеров. Дым от костров виден издалека. Оно и сети не тянули в темноте, фонарями подсвечивали. Такое только слепой не увидит.

Инспектор не спешил, вел лодку тихо, всматривался в берега.

—

Ну совсем обнаглели! Не костерок, а целый кострище развели! Иль совсем нюх посеяли и меня не боятся? Перебухали, а теперь своих кентов от рыбы не отличат, — понаблюдал за костром недолго, увидел вокруг него несколько теней и заспешил туда.

Едва инспектор вошел в полосу света, от костра к нему подскочила моложавая пухленькая женщина и, уперев руки в бока, сказала звонко:

—

Бабы, мужик к нам свалился! Хватай его, покуда теплый и на своих ногах ковыляет! Ты откуда взялся, милый? — подошла вплотную так, что ее груди легли на Гошкины плечи.

Он хотел отступить, но куда? Его в плотное кольцо взяли бабы. Гоша растерялся, увидев этот цветник. Женщины, одна другой лучше, рассматривали, улыбались ему.

—

И правда мужик! — дернула одна за волосы, выглядывавшие в прорези рубашки на груди. А вот кто-то сзади ущипнул Гошку за задницу. Тот с непривычки подскочил.

—

Живой, бабы! В кусты его!

—

Девки, я — рыбинспектор! Нельзя меня в кусты! Я ж на работе! Отпустите, озорницы! Я на дежурстве! — хохотал Гошка, вырываясь из бабьих рук. Скажи ему об этом раньше, не поверил бы ни за что. — Девочки, бабоньки, в другой бы раз, но ни теперь! Давайте, покажите, сколько рыбы наловили? Где ваши мужики?

—

Откуда им взяться, милый? Сами ловим для детсада, интерната и стардома! У нас разрешение имеется от рыбнадзора. И если ты ихний, должен знать о нас. Коль не слышал о нашей клумбе, выходит, ты — приблудный! Правда, девки?

—

Тащи его в кусты! Сейчас разберемся! — схватили Гошку чьи-то смелые руки там, куда он никого не подпускал.

—

Девки, я горбыля поймала! — взвизгнула от восторга чернявая круглолицая бабенка и, вцепившись в Гошкино, никак не хотела выпускать.

—

Держи его, бабы, чтоб не смылся!

—

Давай в палатку!

—

Нет, там места мало!

Гоша, улучив момент, выскочил из цепких рук и хотел бежать к лодке. Но его поймали, вернули к костру.

—

Это ты что ли новый инспектор? Скажи правду? — спрашивали его.

—

Я самый.

—

А зачем по ночам мотаешься? Иль тебе жить тошно? Ночами мужики чем должны заниматься?

—

Знаешь, по глазам видно. Гляньте, какой плут!

—

Зачем подставляешься под жуть? Иль ни хрена не слышал, что было? В поселке мужиков нет! А ты себя не бережешь! Сохранись хоть для нас как музейный экспонат, а то вовсе забудем, какие вы были, мужики!

—

Эй, девки, кончай трепаться! Пошли сеть вытаскивать, тельняшки рвать, пупки царапать! Живей шевелитесь, русалочки! — подбадривала баб пухленькая смазливая Катюша.

—

Давайте помогу! — Георгий отогнул ботфорты и вошел в реку.

—

Девки, гляньте, чем он рыбу ловит, и на что она клюет? Я видела, но не скажу, — хохотала Нина до икоты и указывала на Гошу.

Тот попал в гущу косяка и стоял по пояс в рыбе.

—

Заводи сеть на меня! Давай конец! — командовал бабам.

Те громко хохотали:

—

Где возьмем конец, коль обделены? А свой не отдашь, — хихикали бабы.

—

Девчата, кончайте базар. Давайте дело доведем, а уж потом хохочите хоть до мокроты.

—

Гоша, ты нам на время свои сапоги дай.

—

Зачем?

—

Мужиков отловим и вернем!

—

На вас без сапог еще лучше клевать будут! — поддался общему настроению поселенец.

Он сам помогал женщинам грузить рыбу в машину, которая увезла улов в поселок.

—

Вот еще два таких дня, и мы отрыбачились.

—

Себе ловить будете? — спросил инспектор.

—

А зачем? Мы в общаге живем. Едим в столовой. Заготавливать для нее — кому надо? — устало рассказывала Нина.

—

Я всю зиму возил воду в детский сад, в интернат, в стардом, но никого из этих девчат ни разу не видел. Где были вы все? — спросил Гоша.

—

Училище закончили, нас попросили сюда приехать на работу. Не хотели из Петропавловска уезжать, нас уговорили. Золотые горы насулили, а получилось как всегда. Хотели уехать, да трудовые книжки не отдали. Так и застряли здесь. Ну, а зимой мы работали в корпусах. Оттуда не выходим до самого вечера. Ты ж имел дело с кухонными работниками, мы — воспитатели. Одно плохо, детсад вовсе пустеет. В группах по десятку ребятишек набирается. Скоро и того не будет. Раньше очереди в садик были, а теперь бабы не хотят рожать. Трудно стало растить ребятню. Да что там трепаться? Все деньги на жратву уходят. Что-то на задницу натянуть нужно, а с чего?

—

Это верно! Требуют много, а платят — считать не хрен. Попробуй семью заведи, если нет хозяйства. С голоду сдохнешь. Хотя нынче и скотину иметь накладно. Куда ни кинь, всюду рогатки для человека поставлены. Со сраного приусадебного участка и то налог дерут, — говорил Корнеев.

—

Мы в этом году все равно отсюда слиняем в Питер. Там родители и друзья! Куда-нибудь приткнемся. Вон остальные наши однокашницы уже устроились диспетчерами в морпорту и в аэропорту, в Елизово, другие — официантками в ресторанах. Не по специальности, зато заколачивают кучеряво, не то что мы. Их не посылают на рыбу. Ну скажи, наше это дело? Мы эти сети еле выволакиваем, все кишки порвали, а местные мужики, козлы вонючие, еще хохочут над нами. О помощи и не думай. Ты — первый и единственный мужик в этом захолустье. Остальные — сплошная шелупень.

—

Я тоже гроши получаю, хоть работа, не приведи Бог, — сплошной риск. Будь вольным, ни за что не уговорили бы в инспекторы. Кто добровольно на эту каторгу согласится? Вот и сунули меня менты. Других жаль, а я им кто? Вот и заткнули мной гнилую задницу, потому что другие отказались.