Отношения Иова с Богом чисто религиозные. Познав Бога не путем логического мышления, но путем экзистенциального столкновения, Иов остается открытым и верным Богу до конца. Вся экзистенция Иова сосредоточена на трансценденции; вся она — единый непрерывный религиозный акт. И если друзьям Иова представляется, что речи Иова – это бунт, направленный против Бога, если и сам Иов позже отрекается от своего намерения призвать Бога на суд и доказать Ему свою невиновность, то все это только еще более убедительно подтверждаетрелигиозное переживание Иова. В религиозном акте, как упоминалось, сталкиваются две личности: человеческая и божественная. Религия в существе своем есть личностные отношения. Когда человек склоняется не перед личным могуществом, когда он Бога переживает как элементарную безымянную силу, тогда подлинной религии нет. Поэтому пантеизм может быть метафизикой, но он никогда не может стать религией. Религия возникает только тогда, когда человек встречается с Богом как личность с личностью, которую он может просить, почитать, которой может пожаловаться. Религиозный человек предъявляет себя всего, каков он есть. Религиозный человек это отнюдь не святой. Религиозный человек это такой человек, чья экзистенция повернута к Богу: экзистенция со всем своим содержанием, со своими добродетелями, пороками и грехами. Поэтому и упреки Иова как раз и возникают из этой полноты обращенности к Богу. Иов весь живет в Боге. Он и бунтуя, обращается к Нему. Он и судиться с Ним хочет. И хотя Иов чувствует себя невиновным, он не отворачивается, словно обижен и оскорблен несправедливо насланными на него несчастьями. Напротив, он еще больше льнет к Богу, еще более активно призывает Его, призывает не только для того, чтобы Он освободил его, но и для того, чтобы Господь наконец увидел его невиновность. Поэтому, если друзья Иова и страшатся его речей, то сам он нисколько не страшится своей смелости и открыто говорит Богу: «Вот, Он убивает меня; но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!» (13, 15). Бог может уничтожить человека. Это в Его власти, и Иов это хорошо знает. Но Он не может сделать так, чтобы невиновный человек сделался виновным, как это пытаются доказать друзья Иова. Поэтому, если Иов страдает потому, что он виновен, а это не так, то он смело опровергает перед Господом свою виновность и осмеливается Ему перечить, даже если бы из-за этого ему пришлось и погибнуть. Сознание невиновности придает Иову сил открыто говорить с Господом. Но это не является опровержением религиозного отношения. Напротив, это есть углубление и расширение этого отношения. Религия охватывает всю экзистенцию и поэтому вся экзистенция должна быть открыта Господу.

Смелость Иова необычайно характерна. Она доказывает, что своего Бога Иов встретил в экзистенциальном столкновении, что он переживает Бога как основу своей личной экзистенции, что вся его экзистенция связана с Богом. Иов нашел Бога в религиозном акте, который повернул и открыл его экзистенцию трансценденции. Иов не шел, говоря словами бл. Августина, в поле. Он сосредоточился на себе; он осмыслил свое бытие; он развил свои экзистенциальные акты до конца и поэтому встретил Бога. Бог явился ему в нем самом. Внутри себя он нашел живущую Истину, поэтому и обратился к ней всем своим существом. Конкретные и уже специфические религиозные акты Иова, такие как молитва, жертва, были только внешними проявлениями этого основного поворота, этого единого целостного религиозного акта. Существование экзистенции лицом к Богу спонтанно рождает формы культа.

Поняв основное отношение Иова с Богом, которое порождает экзистенциальное столкновение и поэтому являет ему Бога не как абстрактную метафизическую идею, но как живую личностную Действительность, в которой он сам держится, мы сможем понять и ту разнообразную гамму чувств, которые вызвало в Иове это столкновение. Бог для Иова есть не только какая-то потусторонняя основа мира, но и остро им ощущаемая основа его самого: его экзистенция обоснована Богом. Поэтому, если кто-то нашел Бога как оправдание случайных существ, логическим и метафизическим путем, то этот кто-то почти ничего не может сказать о Его содержании. Иов же говорит о многих свойствах трансценденции, которые он познал в своем столкновении и пережил в своей экзистенции. И эти свойства отнюдь не являются антропоморфизмами5, столь развитыми и разработанными мудрецами и учителями израильского народа. Нет, свойства, о которых говорит Иов, есть явление Бога человеку. Они – переживание Бога в религиозном акте. Поэтому все они носят религиозный характер. Все они — выражение открытости экзистенции. Сама религиозная природа человека ведет его к этому переживанию и позднее объективирует это переживание в разнообразных внешних формах. В основе религиозных объективаций кроется переживание Бога, возникающее из экзистенциального столкновения. Каково же это переживание, вызванное столкновением Иова?

Первое, что видит Иов, столкнувшись с трансценденцией, есть Бог как Держитель его бытия. Господь создал Иова. Иов — творение рук Божиих. И Иов чувствует, что Господь созидает человека постоянно: что Бог призвал человека быть не только один раз, но что Он его постоянно призывает быть. И если бы только Бог замедлил произнести это свое вечное fiat, человек тут же бы вернулся назад в небытие. Поэтому Иов не противоречит утверждению своего четвертого, ранее отсутствовавшего или, возможно, только молчавшего друга Елиуя, когда тот говорит, что «Если бы Он обратил сердце Свое к Себе и взял к Себе дух ее и дыхание, — Вдруг погибла бы всякая плоть, и человек возвратился бы в прах» (34, 14–15). Бог словно вдувает дух в человеческое бытие. Таким образом, если бы Он прекратил это наполнение духом, человек тут же рассеялся бы, словно выдох. Действительно, дни человека это выдох. Они выдох не только в том смысле, что эти дни проходят и не возвращаются, но и в том, что они Богом вдуваются. Экзистенция человека есть вдувание Бога. В приведенных выше словах Елиуя слышится утверждение, которое содержится в книге Бытия, что Бог «вдунул» в человека «дыхание жизни» (Быт. 2, 7) — spiraculum vitae. Но это «дыхание жизни», объективированное в человеке в виде бессмертной души, есть непрерывное вдувание Господа. Человек втягивает в себя свое бытие из Бога, словно воздух: человеческая экзистенция дышит Богом и таким образом сохраняется. Вне сомнения, эти образы слишком материальны, чтобы выразить полноту нашей связи с Богом. Но для религиозного переживания Бога они характерны. Бог, которого мы встречаем в религиозном акте, действительно есть источник, из которого мы течем своим бытием.

Поэтому религиозный человек никогда не упускает из виду вероятность того, что, если бы Бог перегородил этот источник, наша экзистенция тут же иссякла бы; если бы Бог прекратил вдувать в нас свое дыхание, мы тут же исчезли бы. Метафизик может утверждать, что такая возможность нереальна, ибо, однажды создав, Бог ничего не уничтожает. Совершенно справедливо. Однако в религиозном акте перед глазами человека предстает не фактическоеуничтожение, но переживание нашей необычайной зависимости от Бога, выраженной в возможности исчезновения. Если Бог и не уничтожит нас фактически, если Он и не задержит своего вдувания в наше бытие, то это еще отнюдь не означает, что эта онтологическая возможность – исчезнуть уничтожится и что мы когда-нибудь сможем почувствовать себя онтологическиуверенными и сохранными в своем бытии. Возможность исчезновения сохраняется всегда как опасность, указывающая на нашу абсолютную укорененность в трансценденции. Психологически мы можем этого и не чувствовать. В повседневности мы можем обо этом забыть и думать, что мы находимся в полной безопасности. Но в религиозном акте, в этой экзистенциальной встрече с трансценденцией, когда раскрываются наши глубины, мы сталкиваемся с этой онтологической опасностью и чувствуем, как мы необычайно зависим от Бога: не своими очевидными свойствами, которые проявляются под влиянием природы и культуры; не своей каждодневной жизнью, которая созидается в напряжении нашей личности и окружающего нас общества, но самой своей основой, самим своим бытием, на которой развиваются и наши свойства, и наша жизнь.