На стенах висели топоры, мечи, и кинжалы – столько, что у нее зарябило в глазах. Простые. Обоюдоострые. Секиры с двойным лезвием. Метательные ножи – маленькие и широкие, с прорезью, чтобы при броске издавали леденящий душу свист. Или сплошные – когда не требуется предупреждения.

В углу горой лежали шлемы, пугая пустотой в прорезях глазниц. На кое-как сколоченной деревянной лавке были любовно – другого слова не подберешь! – разложены кольчуги: звено к звену, словно серебристая рыбья чешуя. В другом углу, потемнее, стояло еще несколько внушительных размеров деревянных сундуков.

Как ни плохо разбиралась девушка в оружии, даже ей было понятно, что содержимое этой юрты превышает стоимость ста коней. Черный кузнец стоил своей цены.

Полог пошевелился и горбун зашел в юрту. Янира опять почувствовала себя, словно пичуга под взглядом ястреба. Надо уходить. Ноги уже согрелись почти.

– Боюсь, я сломал то, что осталось от твоего ножа. – На темной ладони теперь лежал с десяток осколков. Янира охнула, протянула было руку, а затем отдернула. – Плохая работа, если рукой можно сломать.

Чурбан волосатый! Янира чуть не крикнула это вслух. Тем обломком хоть что-то сделать можно, а этими… Однако, видимо, все это отразилось на ее лице, потому что Ягут весьма насмешливо фыркнул:

– Так что то, что осталось, я заберу, – неторопливо продолжил он, – глядишь, Сэху на бляху для пояса пустит.

Торговаться, доказывать что-то этому здоровенному мужику, который может ее убить ударом кулака, не стоило. Янира впилась ногтями в ладони, вздернула голову:

– Что ж, спасибо тебе… за помощь, кузнец.

Она постаралась вложить в голос побольше издевки. Правда, прозвучало на редкость жалко. Так, писк какой-то. Хоть уйти надо с достоинством.

– Гляди-ка, уходить собралась. – В голосе кузнеца зазвучало веселое недоумение. Что-то ей это напомнило. Кто-то не так давно… – На-ка тебе взамен твоей дрянной медяшки. Этот не сломаешь. Этот и мне не сломать.

Она ощутила рукоятку ножа, который пальцы кузнеца вложили ей в руку. Судя по тяжести, это был настоящий нож. Из тех, которыми можно резать кость, не боясь, что иззубришь. Янира вскинула нож в глазам, неверяще провела пальцем по лезвию… Ойкнула, когда потекла кровь.

– Ты, девка, что, ножа в руках не держала? – закричал на нее Ягут, сверкая глазами. – Тоже мне, мой нож – и пальцем пробовать! На моем ноже волос распадается, если на лезвие упадет, а она – пальцем! Хорошо хоть не до кости рассекла.

В его голосе отчетливо прорезалась нотка мастера, которого обидели недоверием к его действительно хорошей работе. Действительно хорошей. Онгоны джунгаров к ней добрее, чем следует.

– Спасибо тебе, кузнец, – серьезно сказала она, на мгновение достав изо рта палец. Кровь текла довольно сильно, ну да ничего. – А только этот твой клинок втрое дороже, чем тот, что сломан. Если ты всем так торгуешь, недолго и проторговаться.

– Не терплю дешевых медяшек. – Огромный кузнец вдруг смутился, на скулах пятнами вспыхнул темный румянец. – Такому в печи самое место, вот что я думаю.

Янира собралась было сказать, что она в обмен на нож может им какую одежку поправить, как вдруг снаружи долетел голос, который она узнала.

– Хэй-о, где Ягут? – спрашивала Нарьяна, и в то же мгновение она без спросу вошла в юрту – значит, кузнец с нею не просто знаком, но и дружен.

– Хэй-о, Нарьяна, – тон горбуна явно потеплел.

– О, а ты уже тут? Смотри-ка. – Нарьяна засмеялась. – Ничего девчонка, знает, куда идти!

– Нож вот сломала, – буркнула Янира. Ей почему-то вдруг стало жарко и неловко.

– А Ягут тебе новый взамен дал? Ягут у нас добрый. – Нарьяна шутливо ткнула гиганта локтем в бок, от чего тот только как-то криво и невесело улыбнулся. – Ягут и мне подарки делает, правда, Ягут? Я к тебе как раз по такому поводу. Не сделаешь ли парочку легких мечей для моих пташек?

– Вот ведь упрямая девка! – донеслось с порога – это Сэху, кряхтя, зашел в юрту. – Мало тебя Тулуй приласкал!

Нарьяна машинально коснулась пальцами шрама. Янира увидела, как огонь в глазах кузнеца стал ярче.

– Ладно, – неохотно прогудел он. – Материалу добудешь – будут тебе мечи. Да только из плохого железа ковать не буду, имей в виду. Если уж браться – так не позориться. – Он возвысил голос, что вполне могло бы навести на собеседников ужас, будь он… другим. Нарьяна нахально улыбнулась.

– Будет тебе материал, кузнец. Самый лучший, что ни на есть! А ты уж постарайся!

С этими словами она, пританцовывая, сделала шаг и смачно поцеловала горбуна в губы. Отпрыгнула, наслаждаясь его растерянным видом. Подмигнула Янире и выпорхнула из юрты, сделав приглашающий жест рукой:

– Видала, как с ними надобно?

Прежде чем выйти, Янира как можно незаметнее покосилась на горбуна, который почему-то выглядел очень мрачно.

– Я считаю за собой долг, – произнесла она, – вот вернется брат, отдаримся.

– Иди. – Кузнец махнул рукой. Янира вышла. Нарьяна, уже в седле, явно ее поджидала, и через мгновение обе пустили коней в галоп, поднимая снежную пыль.

– Эдак ты всех мужиков в становище очаруешь, рыжая, – засмеялась Нарьяна, когда они отъехали. – Гляди, джунгарки ревнивые.

– Нечего было нож мой ломать. А так – по справедливости, – немного покривив душой, сказала Янира. Особенности торга Нарьяне знать незачем.

– Хороший Ягут мужик. И кузнец хороший, – не обратив внимание на ее оправдания, Нарьяна придержала лошадь и поехала шагом. – Мне он, когда туго было, тоже много добра сделал.

– И сейчас помогает? – чуть лукаво спросила Янира. Они уже приближались к дому.

– И сейчас, – кивнула Нарьяна. – Слыхала, мечи согласился сделать. У женщины-то все по-другому устроено, ей мужским мечом махать несподручно. Да только и говорить не надо – сделает Ягут мне мечи так, что лучше не бывает. У него просто нюх на верную балансировку. Ежели на заказ возьмется сделать – не будет лучше.

– И что, будете с мечами тренироваться? – затаив дыхание, спросила Янира.

– Так тренируемся уже. Деревяшками пока, – поморщилась воительница.

Янира набрала в грудь воздуха, зажмурилась. И произнесла ее. Свою самую заветную просьбу.

Пожалуй, теперь понятно, почему Тулуй взял его с собой. Людям хотя бы чуть более избалованным жизнью, чем Илуге, это путешествие должно было показаться хуже подземелий Эрлика и всех ужасающих духов подземного мира, вместе взятых.

У косхов по крайней мере ритм жизни был определен: перемещения и торговля летом, а зимой – выделка кож, шитье одежды, тканье, – словом, все, что требует оседлости. Зимой роды, в другое время кочующие по степи на довольно значительном удалении в поисках лучших пастбищ, собираются вместе. Заходят друг к другу поболтать, или одолжить чего, или, наоборот, одарить подарком. Не без умысла, понятно. Еще по зиме начинаются осторожные разговоры о том, кто к кому зашлет сватов, чтобы весной справить свадьбу. Девушки и парни тоже по юртам не сидят – бегают быстрыми веселыми стайками вокруг кольца юрт, а за ними с веселым лаем мчатся пушистые собаки…

Зима – время мира в степи, потому как редко кому придет в голову выйти в поход по глубокому снегу, да с риском попасть в метель. Во время неспокойное иные играют свадьбы, едва ударит первая оттепель, чтобы оставить себе надежду на продолжение рода. Этим же обычаем чересчур прыткие любят объяснять, почему это невеста к весне непраздна, да так, что и широкой свадебной одеждой того не скрыть. Хорошее время, Илуге любил его.

По-другому у джунгаров. Этим и зима нипочем. Зимние походы более почетны, чем летние, а потому те, кто хочет удалью щегольнуть, ждут зимы. И Тулуй из числа таких. Почему летом не отправился? А так – только зря людей морозить.

Всего с собой Тулуй взял четыре ладони воинов. Никаких запасных лошадей. Никаких припасов. Ему, правда, Тулуй распорядился дать меч и лук, другие взяли то оружие, которое было по душе. У иных к седлу приторочена праща, а у кого – и секира с устрашающим, взблескивающим на свету лезвием. То есть вроде бы и по мирному делу, а все равно как в набег. Илуге хоть и опасался Тулуя, втайне гордился: вот, хотел быть воином – и идет с воинами в настоящий поход. Остальному научится. А если нет – все равно умрет воином. Не стыдно – так.