Неприятно. Очень неприятно. Потому что обычай просить Крова и Крови был одним из самых священных и почитаемых у джунгаров. Правда, на памяти Темрика он уже ни разу не применялся и стал, скорее, красивой легендой из прошлых времен. Обычай этот был рожден во времена войн и мора, когда умерло столько людей, что племени грозило исчезновение. Тогда джунгары стали принимать в свое племя тех, кто просил Крова и Крови, – то есть обещал в обмен на защиту племени пролить свою кровь, став джунгарским воином. Именно этот обычай позволил джунгарам быстро пополнять свои ряды удальцами из всех окрестных степных племен и завоевать впоследствии свою заслуженную славу лучших воинов в Великой Степи. И самых многочисленных. До последнего мора джунгары могли выставить больше, чем две тьмы воинов.

Просившие Крова и Крови чужаки становились кандидатами в воины, их надлежало испытать, и либо принять, либо отвергнуть и дать уйти восвояси. Но с момента произнесения ритуальной просьбы кандидат становился неприкосновенным – только так джунгары в свое время могли гарантировать безопасность тем, кто решался пополнить их ряды. А уж поступить так, как поступили челядинцы Тулуя, было позорным нарушением освященного веками обычая. Что ж, долгий мир и сытная жизнь сделали джунгаров, особенно молодых, равнодушными и нахальными. Но убийство…

Темрик вскинул глаза на Тулуя. Хитер, сукин сын! Не убил чужака на месте, не преступил обычай – привез ему, Темрику. Если он прикажет убить чужака – преступит обычай он, Темрик. Не прикажет убить – родственники Дохи ополчатся опять же на него, Темрика. А Тулуй может жмурить свои круглые зенки и молчать – как ни кинь, он все равно в выигрыше.

– Приведите чужаков, – приказал Темрик. Он вышел из юрты в одной меховой безрукавке, и сейчас мороз уже щипал его уши и щеки, но хан не хотел показывать своей слабости. Его седые волосы трепал утренний ветерок.

Молодые дозорные с несколько растерянными лицами сбросили к его ногам с седел три шевелящихся тела. Руки у всех троих были жестоко заломлены за спину, у беловолосого на плече глубокий порез – странная рана, будто бы в плоть засадили гарпун, с каким ходят на рыбу сомон ханх. Лицо у него и вправду было какое-то странное, будто он обпился архи или выпил шаманского зелья: мутный, ничего не выражающий взгляд, серая кожа, безвольно отвисшая губа, теряющаяся в мягкой, светлой, едва начавшей отрастать бородке. И это бессмысленное существо убило Доху? Хоть он и высок, а молод, зеленые глаза странного разреза, какой бывает у куаньлинов. На лбу – татуированная едким соком хме полоса – след Обряда Посвящения. Судя по воспалению, заживало долго и плохо. И недавно.

Второй парень, такой же или даже старше по возрасту, татуировки не имел – наверняка раб. Девушка поднялась со стоном, показав яркие синие глаза на давно не мытом, вымазанном жиром лице, на котором уже налился лиловым большой синяк. Губы у девчонки тоже были разбиты в кровь – должно быть, сопротивлялась.

– Ты совершил убийство, – сурово сказал Темрик. – А за убийство по нашим законам полагается смерть.

Чужак молчал, мотая головой. Выносить взгляд его невидящих глаз было… непросто. Быть может, он одержим? Иногда боги посылают таким образом послание… или наказание за проступок: человек теряет память и совершает то, что совершить не под силу никому. Если он отдаст приказ его убить, не огневаются ли на него могущественные духи, что сейчас таятся внутри этого пришельца?

Сзади всхлипывала рыжая. Ни в ней, ни в смуглом рабе не было ничего необычного.

– К-крова и Крови. – Она все-таки решилась сказать это. – Мы просили…

– Знаю. – Он ожег взглядом ее хорошенькое, испуганное и почему-то виноватое лицо. – Джунгары свои законы чтут, чтут предков своих, установивших эти законы. – Теперь он говорил ей, но не для нее. – Ибо тот, кто не чтет предков своих, не чтет род. А кто не чтет род, не чтет своих родовых онгонов. Такому духи предков не помогут, ни в Срединном мире, ни на Полях Аргуна. Потому я, Темрик, хан, говорю – кто просил Крова и Крови, будет испытан!

Тулуй довольно усмехнулся, мужчины в передних рядах заволновались, предвкушая кровавую забаву. Однако Темрик все же не был дураком.

– Вот мои слова. – Он возвысил голос. – Просивший Крова и Крови запятнал себя убийством нашего воина. Это можно искупить только кровью. Но и убитый преступил священный закон предков, повелевающий принимать просящих Крова и Крови безо всякого им ущерба, словом или делом. Это вина твоя, Тулуй, а не Дохи, потому что ты должен был заставить своих людей подчиняться. И ты, как военный вождь, своей властью должен хранить обычаи предков.

Поворот был неожиданным, и ноздри Тулуя гневно раздулись. Темрик с должной торжественностью продолжал:

– По закону Крова и Крови я приговариваю чужака к испытанию. Пусть он сразится с лучшим из моих воинов – с Тулуем. Пусть духи примут сторону того или другого, показав нам, кого следует простить.

Из толпы воинов послышались одобрительные крики: решение Темрика пришлось им по нраву, так как Тулуй считался самым быстрым, самым ловким и самым умелым воином джунгаров, что было неоднократно им доказано. Фактически это была казнь, и казнь справедливая. Однако самому Тулую это пришлось не по душе.

– Это слишком милосердно, – раздраженно бросил он, не рискуя, впрочем, напрямую оспаривать решение хана. – Я убью его прежде, чем он увидит, что станет с остальными!

– Я сказал. – Темрик бесстрастно смотрел на него, и, побагровев от бешенства, Тулуй обернулся на пятках к мальчишке, прошипел:

– Я буду убивать тебя медленно! Я выпущу тебе кишки и растяну их до самой поймы!

Одобрительный рев и улюлюканье были ему ответом. Отогнав лошадей, джунгары окружили юрту широким полукругом, оставляя для поединщиков достаточно свободного пространства. Рыхлый снег под их сапогами мягко поскрипывал, пар от дыхания и предвкушение кровавой забавы повисли в воздухе. Многие из них, не особенно стесняясь, бросали ехидные реплики неподвижно застывшему чужаку:

– Эй, как больше любит твоя девка? Твой труп еще не остынет, когда мы ею займемся!

– А мне рыжие нравятся! Огню в них много!

Темрик внимательно следил за беляком. Тот продолжал мотать головой, словно от невыносимой боли. По знаку Темрика его старый друг Угэдэй бросил меч в снег перед ним, но тот даже не дернулся, продолжал себе покачиваться в своем странном трансе. Темрик удовлетворенно погладил усы: его руки чисты от крови, которая сейчас прольется. Тулуй убьет чужака, и, если есть какое проклятие от его смерти, оно пойдет за Тулуем.

Тулуй, кстати, тоже смотрит на своего «противника» с брезгливой опаской. Но и отступить уже не может – слишком много слов сказал в ярости. Слишком много слов.

– Начинайте! – Темрик махнул рукой и сложил руки лодочкой, призывая духов в свидетели. Всегда, когда это не слишком накладно, следует выказывать набожность и милосердие, – таково поведение настоящего вождя.

Тулуй, пританцовывая, двинулся по кругу – у него была не слишком удобная позиция, и он своим маневром хотел вынудить чужака встать против солнца. Тот, казалось, не осознавал, что происходит, хотя и подобрал меч: стоит себе с отсутствующим видом в самой что ни на есть невыгодной позиции.

И это случилось.

Рассудок вернулся к Илуге, словно он сбросил с плеч гигантскую ношу. Окружающее ударило в него страхом и изумлением: как, почему он оказался с мечом в руке в кругу этих злорадно настороженных людей? Смутно помнилось движение меча, спина, обтянутая овчиной, восторженный вой и затравленный, отчаянный крик Яниры…

Кому из них в голову пришла эта светлая идея – вместо того, чтобы повернуть назад, как они изначально планировали, перейти Уйгуль и углубиться в земли джунгаров? Теперь ничего нельзя изменить и они умрут. И хорошо, если быстро.

Илуге стиснул рукоять чужого меча с мрачным ожесточением. Грань между реальностью и сном стерлась. Он чувствовал над головой чугунную тяжесть неба. Но только человек напротив не внушает ему такого парализующего ужаса. Просто человек с мечом в руке. Он быстрее и сильнее. Он проведет какой-нибудь быстрый удар, а потом Илуге умрет, сразу или немного позже. Но, быть может, если он будет хорошо драться, старый вождь пощадит хотя бы Яниру. Ради этого драться стоило.