Вскоре капитан убедился, что молодой граф легко поддается его настояниям и ничто не помешает исполнению его плана. Оливье был крайне предупредителен и внимателен к нему, и, даже отвлеченный на короткое время своими обязанностями хозяина от капитана, тотчас же спешил к нему извиниться.

— Ах, пожалуйста, — успокаивал его Джонатан Спайерс, — я вполне понимаю ваши хозяйские обязанности и отнюдь не претендую. Мне хотелось только попросить вас об одном, а именно: я слышал, что здесь сегодня должно состояться большое туземное празднество, и мне хотелось бы во время его оставаться подле вас, так как вы могли бы дать мне кое-какие разъяснения местных обрядов и обычаев.

— О, с большим удовольствием! Но, к сожалению, я в данном отношении почти такой же новичок, как и вы, так как впервые присутствую на празднестве Огня!

— А-а… Наконец-то! — воскликнул Дик. — Вот и Виллиго и Коанук!

— Кто такой Виллиго? — спросил гость.

— Виллиго — один из главных вождей племени нагарнуков, это — неразлучный друг и товарищ моего друга Дика, а Коанук — молодой воин того же племени, его родственник и бессменный адъютант! — отвечал Оливье.

В этот момент Виллиго торжественно вошел в комнату в сопровождении своего молодого друга. Их вид произвел на Джонатана Спайерса сильное впечатление, особенно их пестрая и яркая татуировка на едва прикрытом теле, с высоко зачесанными волосами, убранными пучком перьев. Величественный и грозный Виллиго нимало не походил на тех туземцев, каких видел здесь до сих пор Красный Капитан. А пленник его, тощий и слабенький нагарнук, не мог дать ему настоящего представления о своем племени.

Теперь перед глазами капитана были две внушительные фигуры, с широкой, мощной грудью, сильными руками и ногами и энергичными, выразительными чертами лица, конечно, не греческого типа, но все же не уродливыми и не безобразными. Не желал бы я иметь их своими врагами!» — мысленно воскликнул капитан, следя глазами за двумя нагарнуками.

Между тем Виллиго подошел к Дику и дружески пожал ему руку.

— Я тебя ждал с рассветом! — с дружеским упреком заметил канадец.

— Я хотел освидетельствовать побережье на возможно большем протяжении, и мы зашли так далеко, что не успели вернуться сюда раньше! — отвечал Виллиго, не подавая вида, что произошло нечто необычное. Таково было его правило — никогда никому не сообщать ни о чем и во всем рассчитывать только на самого себя и на своих одноплеменников, сохраняя за собою свободу действий.

— Что нового? — спросил Дик.

— Ничего, Тидана! — коротко ответил вождь.

— Вам надо больше, чем когда-либо, охранять Оливье, — сказал канадец,

— мне кажется, что никогда еще ему не грозила такая опасность, как теперь.

— Тидана знает что-нибудь? — спросил Виллиго.

— Ничего, кроме того, что все мы видели вчера! Но и этого довольно!

— А что Тидана думает о том, что мы вчера видели? — осведомился снова туземец.

— Я полагаю, что ни ваши каракулы, ни наши призраки, в которых верят наши моряки, не могут разрезать в одну секунду целое судно пополам и потопить его, как щепку. По моему мнению, злые люди утащили «Феодоровну» и утащили ко дну Таганука!

— Так, значит, Тидана думает, что белые люди могут жить под водой и что сейчас на дне нашего озера есть люди, которые опасны для твоего друга?

— Это возможно, Виллиго! Мне только сегодня сообщил Оливье, что подводные лодки давно придуманы и давно существуют, но что ими еще мало пользуются только потому, что в случае порчи механизма это очень опасно для жизни людей; кроме того, трудно запасать достаточное количество воздуха, необходимого для дыхания людям. Но, быть может, теперь придумали, как устранить и эти неудобства.

— Да!.. — задумчиво протянул Виллиго. — Оливье так же мудр, как старейшие в Совете. В этой молодой голове много всяких знаний, которых нет даже в голове, убеленной сединами!

— Предупредил ты своих воинов, чтобы они все были наготове, на случай надобности? — осведомился Дик.

— Все уже вырыли топор из-под порога своих хижин, — ответил Виллиго, — и завтра все озеро будет оцеплено нашими воинами, а пока Никуба, Ви-Вага, Ваиа-Нанди, Муоигонг, Пороэ и Отунэ ждут у дверей. Они весь день будут окружать Юного Опоссума, — как называл иногда Виллиго Оливье, — и не будут спускать с него глаз.

— Мы больше, чем когда-либо, рассчитываем на тебя, Черный Орел! Есть только одно средство покончить разом навсегда эту травлю, это — овладеть «человеком в маске» и приковать его к столбу пыток!

— Черный Орел позаботится об этом! — спокойно и величественно сказал Виллиго и стал оглядываться, чтобы отыскать в толпе Оливье и поздороваться с ним.

Вдруг глаза его налились кровью; выражение лица стало страшным, хотя ни один мускул его не дрогнул: Черный Орел увидел подле Оливье Красного Капитана, того самого человека, которого он с Коануком выследил сегодня утром. Однако он и теперь не сказал никому ни слова.

Спокойный и радостный, он направился с протянутой рукой к Оливье, который весело и сердечно приветствовал его.

— Славнейший из вождей австралийских, Черный Орел, — представил его граф своему гостю, — и вместе с тем наш лучший и надежнейший друг! — Затем, обращаясь к Виллиго, прибавил: — Мистер Джонатан Спайерс, американский инженер, пожелавший на короткое время быть нашим гостем!

Американец протянул руку, но Виллиго, не желая принять ее, отдал ему поклон по туземному обычаю, то есть наклонившись вперед и закрыв лицо обеими руками. После этого Виллиго умышленно громко заявил графу, что он, Черный Орел, сформировал для графа почетную стражу из лучших своих воинов, которые ни на минуту не будут покидать его ни днем, ни ночью.

«Что за дурацкая мысль пришла этому проклятому дикарю, — подумал про себя Джонатан Спайерс, — это может в значительной степени помешать моим планам!» Он еще раз пожалел о своих бесполезных забавах в течение последней и предшествующей ночи, которые только предостерегли об опасности этих людей и осложнили его задачу.

— Впрочем, несколько револьверных выстрелов легко образумят их! — закончил он свое рассуждение и на этом успокоился.

Но с этого момента он стал чувствовать себя как-то неловко под упорным взглядом туземца, который, казалось, проникал в самую глубь его мыслей. И он, человек с железной волей, которого ничто не страшило и не смущало, самое имя которого являлось синонимом холодной жестокости и отчаянной смелости, чувствовал себя неприятно и неловко под этим взглядом; он испытывал какое-то непреодолимое чувство смущения, почти пришибленности в присутствии этого дикаря-австралийца, которого до сих пор считал немногим выше обезьяны.

Продолжая разговаривать с Оливье, капитан сделал едва приметный жест рукой своему негру, который тотчас же уловил и понял его, и самым непринужденным образом вышел из дома.

Можно было подумать, что Черный Орел сознавал производимое им на чужестранца впечатление, так как он, видимо, умышленно продолжал мучить его своим настойчивым, испытующим взглядом. Но, обменявшись несколькими пустыми фразами с некоторыми из присутствующих, он вдруг, к невыразимому удовольствию американца, решительным шагом вышел из зала. Коанук, как верная тень, последовал за ним.

Оба не спеша прошли через сад и эспланаду, ведущую от дома к берегу озера. Но едва они исчезли из глаз обитателей дома и гостей за ветвями прибрежных порослей и кустов, как, прижав руки к бедрам и вытянув вперед шеи, пустились бежать по направлению к тому месту, где на рассвете подстерегали «Лебедя».