Молодой князь и Оливье составили свои завещания на всякий случай и вручили их Баринову. Незадолго до заката, разбившись на небольшие кучки, по нескольку человек в каждой, участники экспедиции тронулись разными путями к условленному месту.

Первая часть пути через зеленый океан степи совершилась благополучно, без всяких особых приключений. Маленький отряд состоял из тридцати двух человек, в том числе 20 табунщиков и одного казака, служившего проводником. Остальные же участники экспедиции уже достаточно знакомы читателю. В том составе, в каком представлялся теперь этот маленький отряд, вооруженный усовершенствованным заграничным оружием, смело мог не бояться небольших орд кочевников, постоянно рыскающих по степи, но, конечно, не мог вступить в открытый бой с целым кочевым племенем. Ввиду этого наши путешественники пошли окружным путем, минуя большие дороги и почтовый тракт, по которому двигались караваны и разбойничьи шайки.

На протяжении двух третей пути до перевоза Черни-Чага местность была плодородная; всюду паслись бесчисленные стада. Здесь было сравнительно спокойнее и от разбойников. Последняя же часть пути пролегала уже по совершенно бесплодной песчаной пустыне, где не дай Бог быть застигнутым ураганом! Бывали случаи, что песчаная буря погребала под собою целые караваны.

За песками начинались солончаки, где кристаллизованная соль, лежавшая сплошным толстым слоем, издали представлялась как бы спокойной водною поверхностью.

Прежде чем вступить на эту часть пути, были сделаны громадные запасы свежей воды, которая здесь была более необходима, нежели съестные припасы.

Передохнув в плодородной части степи, на границе песков, в одном селе, наши путешественники уже собирались тронуться в дальний путь, как к Свечину подошел сельский староста.

— Ваше сиятельство, — проговорил он, — лучше бы вам не заезжать в пески: не дай Бог, случится буря, вам не сдобровать!..

— Нет, мы должны ехать! — твердо ответил князь.

— Тогда хоть возьмите проводника… У нас есть тут один; зовут его Степан. Он знает эти проклятые пески, как свои пять пальцев!

Свечин посоветовался со своими друзьями и с их одобрения пригласил Степана, почтенного мужика лет 50-ти, но еще бодрого и энергичного.

Руководимые им, путешественники бодро тронулись в путь. Однако на первых же порах представилось одно затруднение, о котором никто раньше не подумал, хотя его и легко было предвидеть: Пасифик, привыкший идти легкой трусцой, не поспевал за горячими степными конями. Что было тут делать?

Умерить аллюр настолько, чтобы Джильпинг мог следовать за остальными, нечего было и думать; при таких условиях потребовалось бы чуть не две недели на то, чтобы добраться до перевоза, а это было все равно что совершенно отказаться от задуманного плана.

Затруднения удачно разрешил сам же почтеннейший джентльмен, из-за которого и произошла заминка.

— Господа, — начал он, — как известно, культурные расы утратили, в смысле физической выносливости и силы, то, что они выиграли в смысле интеллектуальных способностей, а потому для меня столь же невозможно нестись по степи с быстротой двадцати или тридцати верст в час, так жонглировать на площади шестипудовыми гирями!

— Совершенно верно, — согласился князь, — у каждого свои способности, милорд!

— Вы правы, господа, и пэр Англии не должен компрометировать своего достоинства перед лицом всякого сброда!

При этих словах англичанин метнул злобный взгляд на пересмеивавшихся табунщиков, которые не могли удержаться от смеха при воспоминании о том, как досточтимый джентльмен сделал большую половину пути, лежа животом вниз на седле и обхватив обеими руками шею своего осла: пострадавшие седалищные части не позволяли ему принять сидячее положение, что чрезвычайно забавляло остальных наездников.

— Что же вы думаете сделать, милый Джильпинг? — спросил его Оливье.

— Вернуться назад в село; мы еще не так далеко отъехали, а оттуда я отправлюсь прямо к перевозу кратчайшим путем, по почтовому тракту, с одним проводником, в удобном экипаже. Я один ничем не рискую: кто же посмеет тронуть английского подданного?

Проект лорда Воанго встретил всеобщее одобрение. По почтовому тракту от села до перевоза было не более 20 миль, и Джильпинг мог свободно прибыть к перевозу одновременно со своими друзьями.

Немедленно перегрузили багаж Джильпинга на одного из вьючих коней, которого князь предоставил в его распоряжение. Устроившись снова на седле, к которому привязали большую подушку, на спине своего Пасифика, Джильпинг шагом тронулся по направлению к селу в сопровождении Тома, слуги капитана Спайерса, которого он предпочел в качестве проводника любому из табунщиков, предложенных ему князем.

Между тем путешественники, избавившись от заботы о тучном англичанине, снова пустились прежним аллюром по степи.

Оливье чрезвычайно волновался перед отъездом из Астрахани; он получил незадолго перед тем от княжны Марии Феодоровны одну из тех редких записочек, в которых та писала: «Надейся и бодрись». Но последняя записка была более знаменательной; в ней говорилось, что через шесть недель княжна достигнет совершеннолетия и что к этому времени она ждет к себе своего жениха в Петербург, чтобы вместе с ним повергнуть к ногам государя свои мольбы о помиловании ссыльного отца княжны.

И теперь графа невольно занимала мысль, выиграет ли он последнюю ставку в борьбе с ненавистным врагом.

Что касается Красного Капитана и князя Свечина, то они так горели жаждою мести, что только и помышляли о встрече с врагом, решив или погибнуть самим, или уничтожить его.

Между тем наступил вечер. Нужно было дать отдых утомленным лошадям; да и люди притомились. Решили раскинуть палатки. Но тут к князю подошел Степан и с озабоченным видом заметил:

— Я думаю, государь мой, что нам лучше бы не располагаться здесь на ночь, а дать только вздохнуть коням и ехать дальше!

— Почему так? — спросил князь.

— Потому что солнце садится, точно в пожаре! Глядите, по всему небу протянулись багровые полосы; в эту ночь непременно подымется буран, и горе нам, государь мой, если мы очутимся в самом столбе бурана: тогда никто из нас не доживет до утра!

— Ты прав… Но ведь за песками начинаются солончаки, где соль лежит тяжелыми пластами, там мы будем в безопасности!

— Да, только бы нам туда добраться!

— А далеко ли это отсюда?

— Да верст сорок будет; раньше как в четыре часа нам не доскакать, а буран заиграет, быть может, и через час или через два!..

— Хорошо! Попробуем уйти от бурана! — И князь тотчас же распорядился не расседлывать коней, а задать им корму и затем снова — в путь.

Между тем небо становилось все чернее и чернее; что-то мрачное и зловещее чувствовалось в воздухе, и, когда наши путники сели на коней и тронулись вперед, частые молнии пробегали уже по небу. Кони, будто чуя беду, мчались во весь опор, без понукания и хлыста, так что у всадников захватывало дух.

Вдруг легкий ветерок, предвестник грозной бури, пахнул в лицо нашим путешественникам, но вместо прохлады от него повеяло на них палящим дыханием раскаленной печи. То было первое дуновение бурана. Все невольно содрогнулись.

— Степан! — крикнул князь. — Сколько нам еще остается времени?

— С час, не больше, государь мой! — ответил старый табунщик.

Вскоре ветер стал дуть сильнее и порывистее; послышалось какое-то глухое, слабое еще, завывание, словно кто-то жалобно стонал. Но мало-помалу завывание делалось все грознее, и наконец степь наполнилась воем и свистом, словно бушующее море.

С каждой минутой ветер делался крепче, с каким-то диким бешенством он вздымал песок, хотя еще не крутил его в воздухе, не завивал в столбы. Скоро позади путешественников вырос грозный черный песчаный смерч и с невероятной быстротой стал нагонять небольшой отряд, разрастаясь с каждой минутой.