Всё было, конечно, не так гладко, как казалось. Гремучники не обладали способностью отличать пиратские корабли и поселения от обычных, и научить их разбираться в сложном картографическом хозяйстве тоже оказалось делом далеко не простым. Но терпение и компьютерное волшебство сотрудников ведомства Фрейтага в совокупности с самоотверженностью Каландры помогли преодолеть все трудности, и работа эта была успешно завершена. Через неделю Фрейтаг мог предпринять свой пресловутый «один мах».

Позже до меня дошли известия о том, что не менее пяти кораблей контрабандистов попались в сети, расставленные Службой безопасности, а в тёмных уголках Сполла были обнаружены четыре их базы. Распутывание этого клубка, нити которого тянулись порой до самого Януса, или еще дальше — до Элегии, и привлечение всех виновных и сообщников к судебной ответственности могло занять месяцы, а то и годы. Но для главарей одного пиратского экипажа, пойманных с поличным — с похищенной жертвой на борту, солитэрианский суд рекомендовал применить спецнаркотики. Из пятерых было выбрано двое, чья несомненная вина сочеталась с полнейшим невежеством относительно деловых контактов группы. Они были виновны, никто не мог это оспаривать, а также совершенно бесполезны с точки зрения оказания помощи следственным органам.

Другими словами, они являлись наилучшими кандидатами на то, чтобы обеспечить выполнение запроса Айзенштадта о зомби.

Я рассчитывал, что судьям понадобится по меньшей мере неделя для завершения всех формальностей, но это продлилось от силы пять дней.

Мне казалось, что во второй раз будет легче, но, как выяснилось позже, я ошибся.

Врач из Службы безопасности Солитэра отошел от кресла первого пилота корабля «Карг» и положил свой небольшой шприц обратно в саквояж. Мой живот представлял собой узел из сведенных судорогой мышц, комок боли и страха, когда я, борясь с собой, наблюдал, как неживые руки медленно, с какой-то невообразимой привычностью, легли на пульт управления кораблем. Я содрогнулся, вспомнив, что вместо них могли быть руки Каландры. Итак, они были на пульте, и вскоре звёзды исчезли с экранов терминалов капитанского мостика.

— «Пульт Мертвеца» на контроле, адмирал, — объявил человек, сидевший за другим пультом, дублёром пульта, за которым сидел зомби. — Местоположение корабля двадцать два четыре ноль и пятьдесят шесть три три.

Фрейтаг кивнул.

— Штурман?

Пальцы штурмана уже хлопотали на бортовом компьютере.

— Ничего, на что следовало бы обратить внимание на этой траектории, сэр — доложил он. — Ни астероидов, ни больших скоплений метеоритов. Но тем не менее, необходимо быть готовыми ко всему — наши данные весьма приблизительны.

— Это заставит вас держать ушки на макушке, — полушутя-полусерьёзно ответил Фрейтаг. Его замечание относилось ко всем членам экипажа. — Где бы ни находился генератор Облака, он либо очень хорошо замаскирован, либо так же хорошо охраняется. Либо и то, и другое. — Он продолжал опрашивать дальше. — Доктор Айзенштадт?

Стоявший возле штурманского пульта-дублера Айзенштадт наклонился к Загоре, остекленевший взгляд которой говорил о том, что она уже готова к контакту.

— Гремучник? Вы слышите нас?

— Да, — прошептала Загора.

— Мы на правильном курсе?

— Да.

Я пристально смотрел на женщину, тщетно пытаясь распознать, что скрывалось за этими обыденными словами, и, как уже не раз бывало, моя попытка закончилась провалом. Имелась какая-то трудноуловимая разница между нею и её собеседником, я ощущал эту разницу, впрочем, она могла быть следствием особого типа темперамента, присущего именно этому конкретному гремучнику, как бывает и у людей. Но это вполне могло быть вызвано и постепенной адаптацией к такого рода общению или же десятком других факторов.

Каландра зябко повела плечами.

— Ты был прав, Джилид, — пробормотала она. Её взор был прикован к «Пульту Мертвеца». — Такие же движения, такие же чувства… всё то же самое. Всё…

Она не договорила. Я повернулся к Айзенштадту и обнаружил, что тот смотрит на Каландру, затем его взгляд, на секунду задержавшись на мне, переместился на адмирала Фрейтага, застывшего в кресле командира. В его чувствах было что-то…

— С вами всё в порядке? Ничего не случилось? — тихо осведомился я. Айзенштадт, поколебавшись несколько мгновений, покачал головой.

— Да вот… думаю. Размышляю… размышляю о той логике, о тех закономерностях, которые здесь проявляются.

Логика Облака. Забыв про всё, сосредоточившись лишь на том, как раздобыть зомби для этого полета, Айзенштадт на время выпустил из виду, что побудило его предпринять этот полет.

— Полагаю, вы и адмирал не полезете напролом, — предположил я.

— Не отказывайте нам в благоразумии, — усмехнулся он. — Я лишь желаю, чтобы гремучники чуточку отпустили поводья и точно сказали нам, чего они от нас хотят. — Его взор с надеждой обратился на сидевшую безучастно и неподвижно Загору, но гремучники, если и услышали намек, то проигнорировали его. Айзенштадт не пытался заставить гремучников внести ясность и обратился ко мне. — Впрочем, часов через десять мы и так всё узнаем. Куда бы они нас ни затащили, это будет внутри самого Облака.

Я кивком указал на Загору.

— Вы собираетесь поддерживать контакт весь рейс?

Ученый задумчиво надул губы и покачал головой.

— Нет, конечно, нет. В конце концов, они не выплёскивают на нас водопад информации, — добавил он суховатым тоном. — Мисс Загора, можете прервать контакт. Гремучник, мы призовем вас позже. Если у вас есть что сказать, скажите это сейчас.

Загора чуть выпрямилась.

— Счастливого пути, — произнесла она напряженным шёпотом, и, глубоко вздохнув, обессиленно откинулась в кресле.

Айзенштадт разочарованно поглядел на меня.

— Или, другими словами, отвяжитесь, — проворчал он.

— Не стоит волноваться по этому поводу, — холодно порекомендовал Фрейтаг, — кто бы ни крутил генератор Облака, мы готовы к встрече с ним.

Горе тем, кто отправился в Египет за помощью, уповая на лошадей, на число колесниц и силу наездников…

Я тихонько улизнул с капитанского мостика, оставив Фрейтага и остальных нести вахту. Не стоило им мешать.

Как оказалось, это не заняло тех десяти часов, на которые рассчитывал Айзенштадт. Прошло всего лишь около часа, когда наш «Карг» внезапно утратил псевдогравитацию.

Мы прибыли.

Когда я подплыл к капитанскому мостику, не было слышно ни воя сирен, ни отрывистых команд по громкоговорящей связи, ни докладов о готовности. В этом спокойствии не было ничего слишком уж неожиданного — Фрейтаг не производил впечатления человека, который мог допустить панику. Но все же эта тишина действовала на нервы сильнее, чем звуки, сопутствующие битве не на жизнь, а на смерть. Словно вся команда — а может быть, не только команда, но и весь корабль — разом потеряли сознание… С бешено колотящимся сердцем, готовый ко всему, я отодвинул в сторону дверь и вплыл на капитанский мостик.

…И разумеется, тут же почувствовал себя дураком. Все были целы и невредимы и спокойно выполняли свои обязанности. В помещении ощущалось охватившее всех чувство сосредоточенности, правда, с оттенком некоторой нервозности, впрочем, вполне контролируемой. Но не было ничего, что могло бы указать на надвигавшуюся опасность.

Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, я ощутил стыд за свое слишком уж бурное воображение, и так как несколько секунд переживал это чувство, то не сразу понял, что именно охватившее всех ощущение безопасности было тревожным признаком.

Каландра забилась в глубокое кресло перед дублирующим пультом, откуда она могла наблюдать, сама оставаясь в стороне. Оттолкнувшись от стены, я медленно подплыл к ней и пробормотал:

— Что случилось?

Она пожала плечами, в её чувствах доминировала неуверенность.

— Мне кажется, ничего не выйдет, — ответила она.