Это открытие, как бы оно не восхищало учёную половину команды, отнюдь не восторгало тех; кому предстояло копаться в земле, извлекая трутня. Уже сама по себе необходимость продираться через жуткие заросли окружавшей трутней флоры делала их работу адовой, но, кроме того, при этом приходилось еще и противостоять роям насекомых, для которых эти заросли служили средой обитания. Через день или два после этой эпопеи с выкорчёвкой гремучника пошли слухи о том, что, мол, следующие образчики возьмут в самом Батт-сити, где нет ни густых зарослей, ни ядовитых насекомых. Высказывались даже предположения, что Айзенштадт уже отрядил для этой работы сотрудников Службы безопасности в полной боевой выкладке.

Однако со временем они прекратились сами собой, и я сомневаюсь, что они успели дойти до ушей самого Айзенштадта.

Имелась масса и других признаков, типичных для растений, например, их клеточная структура, но к тому времени мы уже знали о многих качествах, которые склоняли чашу весов в пользу принадлежности к классу животных. Тем самым удалось избежать того, что на них прицепят ярлык бесчерешковых растений, обладающих чувствительностью. Они почти в полном объеме имели характеристики, присущие животным: зрение, слух, осязание, хотя и несколько ограниченные, а также обладали комбинированной системой химического анализа, расположенной под волнообразным выступом на теле, сочетавшей в себе и вкусовые, и обонятельные рецепторы. Поражала острота их зрения, в особенности тот факт, что в его основе лежали относительно простые типы ячеистых линз, располагавшихся хаотически, по всему телу. Пришлось провести колоссальную работу по компьютерному моделированию, которое доказало, что гибкие и прочные проводящие пути между линзами и мозгом в действительности служат элементами своеобразного органического компьютера. В его задачу входит сфокусировать и обеспечить резкость и объёмность принимаемых расфокусированных и фрагментарных визуальных образов, превращая их в изображение, не уступающее по качеству тому, что возникает на сетчатке человеческого глаза.

Трутень имел и настоящую систему кровообращения, а не просто примитивные капилляры для перемещения по ним жиров и воды, хотя система, функционирующая на основании сочетания сосудистого давления, действия капилляров и гравитации, заменявшей сердце, являлась достаточно простой. Несколько особых органов, разбросанных по всему телу, вызывали горячие споры по поводу их назначения. Мозг и центральная нервная система носили довольно децентрализованный характер, хотя концентрация нейронов заметно возрастала вблизи органов чувств, а также их ячеистых глаз.

Оставалось еще много неизвестного, гораздо больше, чем стало понятным. Поэтому «пара дней», о которой говорил Айзенштадт, сильно затянулась. Недели проходили в дискуссиях, обсуждениях и спорах над каждым из новых открытий. Мы — Каландра, пастырь Загора и я — спокойно дожидались своей очереди, оставаясь в стороне от всего этого и гадая о том, не является ли предоставление Айзенштадту трутня в качестве объекта изучения уловкой гремучников, цель которой состояла в том, чтобы отвлечь нас от всего, что могло быть прямо или косвенно связано с Облаком и скрыто от нас.

В ожидании прошли три недели, пока Айзенштадт, наконец, не пришел к решению, что он готов. На следующее утро Каландра и я были доставлены в Батт-сити, где завершилась подготовка к очередному «сеансу связи». На этот раз пастырь Загора сидела у края колонии гремучников, облепленная датчиками и увешанная проводами. Рядом суетился Айзенштадт. В отдалении находились техники, проверявшие аппаратуру и делавшие пробные записи. Все это напоминало мне оркестр за несколько минут до начала концерта.

Всё выглядело точной копией предыдущего контакта, только чувства были другими. Три недели назад персонал забавлялся, когда речь зашла о том, чтобы использовать религиозные уловки там, где спасовала наука. Мы предложили им поверить в чудо, они попытались это сделать, и попытки были вознаграждены… Оглянувшись по сторонам, я понял, что весь Батт-сити стал проявлять к нам самое искреннее расположение и даже уважение.

Стоявшая рядом Каландра тихонько усмехнулась.

— Ты только взгляни на них, — пробормотала она, едва заметно отвечая на кивки семенящих по своим делам техников.

— А что в них интересного? — вполголоса спросил я.

— То, какими глазами они сегодня смотрят на Жоиту, видишь? Они готовы сделать из нее почётного члена чего-нибудь…

Я присмотрелся к ним. Каландра была права, я, действительно, ощущал непривычное дружелюбие, исходившее от них.

— Ничего не понимаю, — недоумевал я.

— В тот раз они с Эдамсом были для этих людей ни больше ни меньше, как религиозные фанатики, — с обидой в голосе вспоминала Каландра, — достойными, в лучшем случае, терпимого отношения к ним. Их методика сработала, а каждый учёный и техник непоколебимо убеждён, что приносит результат лишь то, в основе чего лежит наука. Стало быть, их метод — научный, и сами они, следовательно, — учёные.

Её обида эхом отозвалась в моей душе.

Ибо мудрость мудрых обречена, понимание тех, кто способен понять, исчезнет…

— Всегда легче смириться с рациональным, чем изменить свои исходные принципы, — напомнил я. — По крайней мере, это обеспечит определенное признание её веры, а может, и признание концепции Божественного Нимба в целом.

Айзенштадт высмотрел нас и кивком подозвал к себе.

— Мы уже почти готовы, — объявил он, когда мы подошли. В его голосе ощущалось напряжённо-радостное ожидание.

— Мы тоже, — заверил я. Мы с Каландрой честно выполняли условия договоренности, достигнутой с Айзенштадтом, проведя часов восемьдесят в обществе Загоры. Если гремучники планировали какую-нибудь интеллектуальную или эмоциональную потасовку, у меня почти не оставалось сомнений, что мы сумеем разгадать их планы и противостоять им.

Айзенштадт кивнул, слегка расслабившись, и повернулся к Загоре.

— Как только вы почувствуете себя готовой, мисс Загора, мы начнём.

Кивнув, она закрыла глаза. Айзенштадт отступил назад и встал между нами. Воцарилась напряжённая тишина ожидания.

Мое субъективное чутьё подсказывало, что сегодняшний контакт осуществится быстрее, чем предыдущий, но что до остального, то все оставалось таким же, как и в прошлый раз. Вдруг Загора, как бы очнувшись от медитативного транса, широко раскрыв глаза, прошептала:

— Приветствуем вас. — В сдавленном шёпоте слышались странные, нетипичные для её нормального голоса оттенки.

— Это мы, гремучники. Мы долго ждали, когда вы вновь обратитесь к нам.

Айзенштадт откашлялся, и я мог заметить, что на него произвела впечатление та быстрота, с которой гремучники приняли это название.

— И я рад вас приветствовать, — ответил он. — Боюсь, мы, действительно, долго не откликались, но прежде чем обратиться к вам, сочли необходимым завершить некоторые исследования. Контакты — дело довольно трудное для человека, выступающего в роли медиума.

Наступила короткая пауза. Взглянув на техников, я обнаружил, что на их лицах нет и следа озабоченности, из чего заключил, что с Загорой всё в порядке. Очевидно, профилактические меры, принятые врачом, способствовали устранению некоторых наиболее сильных негативных эффектов, появлявшихся вследствие контактов.

— Мы не желаем причинять вам зло, — шептала Загора. — Для нас невозможно… изменить это.

— Да, мы понимаем, — заверил Айзенштадт гремучника. — У нас есть возможности кое-что изменить — мы до сих пор проводим эксперименты. — Он замолчал, и я почувствовал, что учёный собирается сказать что-то очень важное.

— Мы весьма благодарны за предоставленного в наше распоряжение мёртвого трутня. Мы очень много сумели узнать, но остаются еще вопросы, не имеющие ответов. Например, несколько недель назад вы использовали против нас термическое оружие. По нашему мнению, это мог быть лазер с химической накачкой. Вам тогда показалось, что один из наших людей собирается вас атаковать. Мы очень заинтересованы в коммерческих и промышленных возможностях этого устройства, но не в состоянии понять ни механизм его действия, ни его биохимию на примере изучения вашего трутня. Если бы вы помогли нам разобраться в этом, дали ключ к разгадке, мы были бы вам весьма признательны.