Анисья Алексеевна Сачкова, восьмидесяти трех лет, рассказала следующее:

– Я помню только дочь генерала Софью Николаевну Черткову, которая после смерти отца тут хозяйствовала… Но мать моя и бабка говорили, что в селе при генерале была ткацкая фабрика, на которой они работали. И хотя при крепостном праве это было, они получали жалованье, не помню уж какое, и сказывали, будто Муравьев-генерал крепостных своих освободил еще до воли…

Михаил Николаевич Глумов, которому перевалило за девяносто лет, добавил:

– Мой отец кучером у Муравьевых был и тоже говаривал, что крепостных он освобождал до воли и землю всем давал… А барыня Софья Николаевна Черткова с мужем и семейством только в летнюю пору у нас бывала, а на зиму в Москву аль еще куда уезжала. Я помню, как барыня книги и бумаги всякие, которые после генерала остались, увозила отсюда…

– Какие книги и бумаги? – заинтересовался я.

– Того не могу знать, а только много их было и в шкафах и в сундуках, возов пять аль шесть нагрузили, а уж куда они потом девались, сказать не могу…

Вот все, что мне в Скорнякове удалось узнать. Мало? Нет, немало, я был поездкой удовлетворен. Ведь я полагал, что книжное и литературное наследство Муравьева досталось его дочери А.Н.Соколовой, которая передала его «Записки» в «Русский архив», а теперь мне открывалось, что какие-то книги и бумаги вывозились С.Н.Чертковой, и это был уже более верный след, по которому можно было двигаться дальше.

Прошел месяц, другой, третий… В Москве я продолжал наводить соответствующие справки, и в конце концов мне удалось узнать, что чертковская библиотека и, возможно, какие-то документы были сданы в Государственный Исторический музей. В отделе письменных источников музея хранились известные мне черновики публиковавшихся «Записок» Н.Н.Муравьева, попавшие сюда, по всей вероятности, из редакции «Русского архива», но, чем черт не шутит, возможно, здесь что-то знают и об эпистолярном наследии Муравьева?

Мне здорово повезло! В музее пояснили, что действительно много лет назад вместе с книгами чертковской библиотеки к ним поступило около четырех тысяч писем различных лиц к генералу Н.Н.Муравьеву-Карскому. Но никто к этим письмам не прикасался, они даже в описи не значились, тем не менее вскоре будут приведены в порядок, и тогда, пожалуйста, приходите читать их, если вас это интересует…

Признаюсь, я едва дождался вожделенного того часа! И вот эти подобранные по годам письма в старых картонных папках лежат передо мною… Меня охватило понятное всем исследователям лихорадочное волнение. Я еще не знал, что в этих папках, но чувствовал: должно отыскаться в них что-то необычайное и значительное.

Раскрываю папку 1816 года. Из «Записок» Н.Н.Муравьева известно, что осенью этого года он покинул Петербург и уехал с Ермоловым на Кавказ. Члены Священной артели проводили его до Средней Рогатки и тут с ним расстались. А что же дальше? Ведь публикация о Священной артели, сделанная М.В.Нечкиной, была основана на мемуарных свидетельствах. Указав на политический характер и конспиративные черты этой артели, М.В.Нечкина оговорилась, что «не ставит перед собой цели исчерпывающего исследования вопроса, этого не позволяет сделать состояние первоисточников». Состав Священной артели, время ее существования, идейная и организационная жизнь – многое было исследователям еще не ясно.

А может быть, мне сейчас выпадет счастье отыскать и первому прочитать нечто такое, что доселе никому не было известно… Было от чего волноваться!

Я бережно перелистываю выцветшие бумажки и вдруг вижу знакомый мне по другим моим архивным изысканиям крупный, кудреватый и четкий почерк… Иван Бурцов! Один из самых ревностных членов Священной артели и первых декабристских организаций! А этот убористый, тонкий, плохо разбираемый почерк… Это же Александр Муравьев, брат Николая. Член Священной артели и основатель первого тайного общества – Союза Спасения! А вот письма коренных членов артели и активных деятелей первых тайных обществ Петра и Павла Калошиных! И большое письмо на французском языке Матвея Муравьева-Апостола с припиской по-русски Никиты Муравьева!

Я вчитываюсь в письма. Они дышат юношеской чистой верой в светлое будущее отечества, готовностью отдать за него жизнь и полны трогательными дружескими чувствами к Николаю Муравьеву, который, как видно из этих писем, был не рядовым членом Священной артели, а основателем и главой ее.

Продолжаю просматривать письма следующих годов. Муравьев служит на Кавказе. Совершает в 1819 году героическое путешествие в Хиву.

И.Бурцов пишет Муравьеву из Тульчина, где он вместе с Пестелем создавал управу Союза Благоденствия: «Имя твое, достойнейший Николай, превозносимо согражданами. Подвиг, тобой совершенный, достоин славного Рима. Как ни равнодушен век наш к подобным делам, но не умолчит о тебе история. Суди же, какою радостью исполнены сердца друзей твоих!.. Всегда друзья твои славили и чтили твою чувствительность, душевную крепость, силу воли; теперь отечество обязано пред тобой – оно в долгу у гражданина, торжественное, превосходное состояние!»

Муравьев получает чин полковника. Но Александр II зная о его связях с неблагонадежными лицами, опять посылает его в «теплую Сибирь», как называл Кавказ.

Муравьев политической деятельности не оставляет. Он в самых близких отношениях со всеми вольнодумцами и членами тайных обществ, служащими в кавказских войсках. Число корреспондентов его с каждым годом все увеличивается. Читаю письма Александра Якубовича, полковника Авенариуса – друга Павла Пестеля, Петра Муханова, Владимира Вольховского, Евдокима Лачинова, Захара Чернышова, Ивана Шипова…

Чтобы разобраться в этом огромном эпистолярном наследии, требуется не только время, но и известная подготовка, консультация историков. Прекращаю на время разбор, посылаю подробное сообщение академику М.В.Нечкиной. Может быть, советским историкам-декабристоведам эти письма известны? И прав ли я, считая Муравьева одним из замечательных деятелей прошлого века?

М.В.Нечкина ответа мне не задержала: «Вы нашли материалы первостепенного значения и для такой темы, которая как раз страдала недостаточностью источников… Тема о самом Н.Н.Муравьеве кажется мне очень интересной. Я согласна с вами, что Н.Н.Муравьев замечательный и незаслуженно забытый деятель».

Приятна была и встреча с известным писателем-исследователем Ираклием Андрониковым, признавшим большую ценность моих находок.

Ободренный такими отзывами, продолжаю разбор. 1825 год. Восстание декабристов. Количество писем значительно уменьшилось. Видимо, многие были уничтожены. А все-таки и восстание на Сенатской площади, и следствие над заговорщиками, и расправа с ними самодержавия отражены в нелегально доставленном сообщении ермоловского адъютанта Н.Воейкова, в письмах тещи И.Якушкина и Н.Н.Шереметевой, в прорвавшихся из Сибири посланиях брата Александра.

Помимо декабристов в переписке с Муравьевым состояли многие известные общественные деятели. Нахожу письма Грибоедова, Дениса Давыдова, Нины Грибоедовой, множество писем на французском языке Прасковьи Николаевны Ахвердовой, и в частности, ее сообщение из Петербурга о дуэли и смерти Пушкина. Всего не перечислишь!

А вот письма возвратившегося из сибирской ссылки Александра Муравьева. Сделавшись после смерти отца владельцем села Осташево, Александр Муравьев, не раздумывая, приступает к освобождению своих крестьян, отводя им земельные угодья, наделяя инвентарем и скотом, помогая обстраиваться на новом месте. Сразу освободить всех крестьян ему не разрешили, он с ведома особо учрежденного комитета освобождал их частями, по спискам.

Н.Н.Муравьев в те годы жил в Скорнякове. Он был лишен генеральства и удален из армии за продолжавшуюся связь с «неблагонадежными» лицами и за поданную императору докладную записку, в которой открыто и мужественно «изложил все неудобства и бедствия, коим подвержены несчастные нижние чины». Н.Н.Муравьев тоже, несмотря на негодование соседей-помещиков, занимался освобождением на волю скорняковских крестьян, что видно из переписки его с братом Александром.