— Что делать, Короткое Копье? — раздавались голоса соседей. Одобряюще взглянув на жену и сыновей, он крикнул:

— Вперед, через Уошито, вон к тому леску!

Лесок из тополей, вязов и ив рос на другом берегу, и множество людей уже мчалось к нему, надеясь обрести там убежище. Едва Короткое Копье тронулся с места, как из этого леса прозвучал залп карабинов, и большая толпа женщин, стариков и детей отхлынула назад, оставляя на снегу убитых и раненых.

Длинные Ножи опередили индейцев, заняв за деревьями надежные позиции.

— Люди!… — Голос Черного Котла узнали все. — Оставайтесь на месте! Это ошибка… Я поеду к солдатам и скажу им, что это ошибка.

Старый вождь поехал навстречу войскам Кастера, которые уже пустились по склону и перестраивались в боевую линию у подножия кряжа.

Мотовато, Черный Котел, последний из великих вождей шайенов, приостановил бег лошади в двух десятках ярдов от солдат.

— Я — Черный Котел, — начал он, ударив себя в грудь. — Я вождь мирных шайенов.

— Проделайте в этом черном, закоптившемся котелке несколько дырок, — послышался отчетливый приказ из солдатских рядов. — Ему пора на свалку.

Загремели выстрелы, и изрешеченный пулями старый миролюбивый вождь скатился с лошади. Через минуту кавалеристы промчались по его бездыханному трупу, направляя огонь своих карабинов по жилищам и обезумевшим от ужаса людям.

Короткое Копье колебался недолго. У него и у тех, кто сплотился вокруг него тесной группой, не было иного выбора, кроме как попытаться пробиться к лагерю племени арапахо, располагавшемуся в нижнем течении Уошито.

— К арапахо! — скомандовал он. — По этому берегу… Быстро!

Солдатам, попытавшимся пресечь этот маневр кучки отчаянных шайенов, не повезло. Напор был слишком неожиданным и сильным, чтобы его остановить. Многие кавалеристы, нашпигованные свинцом индейских ружей и стрелами, попадали в снег, остальные — человек десять — разбежались в разные стороны, как уличные кошки перед сворой неудержимых дворовых псов. В лагере арапахо Царили страх и неуверенность.

Желтый Медведь, главный вождь селения, давний друг Черного Котла, первым бросился к прорвавшимся шайенам.

— Что творится в верхней долине, у Черного Котла?

— Длинные Ножи! — прерывисто дыша, сообщил Короткое Копье. — Их очень много.

— А Черный Котел… — начал было вождь арапахо.

— Убит!.. Все мы будем мертвы, если сейчас не дадим отпор Длинным Ножам.

Желтый Медведь был потрясен.

На лагерь шайенов совершено нападение. Его друг, старый Мотовато, мертв. Опасность грозила и арапахо.

— Желтый Медведь! — гаркнул Короткое Копье — Не время колебаться. Собирай воинов. Шайенам нужна помощь.

— Да, ты прав. Я созову воинов.

Когда у западного конца селения арапахо сгрудились все способные носить оружие бойцы, Короткое Копье объяснил Желтому Медведю положение в лагере шайенов.

— Солдаты заполонили нашу деревню. Нас мало, чтобы прямиком идти туда, но вполне достаточно для уничтожения отряда Длинных Ножей, который засел в леске напротив лагеря… Знаешь, где это место?

— Конечно. Мы пойдем туда и прикончим тех Длинных Ножей.

— Помоги нам, Химавихийо! — подняв лицо к небу, произнес шайенский младший вождь.

— Помоги нам, Вакантанка, — обратился к своему богу Ванбли Сапа на родном наречии.

Желтый Медведь и Короткое Копье договорились добраться до леска без шума. Кастер не должен знать о готовящейся атаке на тех, кого он послал на правый берег Уошито.

И индейцы добились своего. Ведомые Желтым Медведем и Коротким Копьем, они ворвались в лесок и не оставили солдатам никаких шансов. Ни один из тридцати не уцелел, включая командовавшего ими майора, которого, как позднее выяснилось, звали Эллиот.

Покончив с отрядом Длинных Ножей, индейцы вернулись к стоянке арапахо.

Туда к этому времени начали прибывать разрозненными группами команчи и кайова, расписанные боевой раскраской, вооруженные ружьями, копьями и луками.

Вскоре не менее восьмисот воинов трех племен и горстка спасшихся шайенов ждали решения короткого военного совета. Он завершился одновременно с возвращением в лагерь арапахо нескольких разведчиков на взмыленных лошадях.

— Солдаты угнали всех лошадей! — кричал один.

— Они добивают шайенов! — вторил другой.

— Подожжены жилища!

— Твердый Зад готов двинуть свои войска против наших лагерей!

— Нет, он уже идет сюда!

Эти новости подхлестнули вождей и воинов, разожгли их боевой пыл. Вскоре индейское войско беспорядочной массой двинулось навстречу Длинным Ножам Кастера.

Дикая картина этого движения надолго запечатлелась в памяти Ванбли Сапы. Разрисованные символами, с яркими щитами, длинным копьями и блестящими томагавками индейцы решительно шли в бой. Представители четырех самых значительных племен южных прерий пели свои лучшие военные песни, охваченные одним желанием: наказать белых пришельцев за налет на лагерь шайенов и предупредить их дальнейшее продвижение на восток.

Находясь в гуще воодушевленных индейских воинов, Ванбли Сапа громко пел песню Лисят — прославленного военного общества оглала, в которое он вступил перед отъездом к шайенам:

Я — Лисенок из оглала,

Я храбр и иду в бой,

Я храним Вакантанкой.

Расстреляв Черного Котла, кавалеристы неудержимым потоком хлынули на стоянку, ведя огонь по вигвамам и по выскакивающим из них жителям.

Кое-кто из взрослых воинов пытался отвечать огнем на огонь, но подавляющая часть индейцев не думала ни о чем, кроме как о спасении. Посчитав тополиный лесок безопасным местом, индейская толпа бросилась туда. Свинцовый ливень заставил ее с потерями развернуться и бежать вспять.

Лишь небольшой группе верховых индейцев удалось с боем прорваться вниз по левому берегу Уошито к лагерю арапахо. Остальные кружились пешими по стоянке, выискивая возможность избежать солдатских сабель и пуль и скрыться. Дэйлмор скакал в гуще орущих кавалеристов, на ходу разряжая свой винчестер. Но стрелял он скорее по инерции. Его пули летели куда угодно, только не в индейцев. Вплоть до этой битвы он любил армейскую жизнь как никто другой. Теперь, впервые за четыре года службы на границе, он почувствовал отвращение к своей профессии. В шайенском лагере почти не было воинов. Там были дети, старики, женщины, и их убивали, их потрошили, их резали живьем.

Дэйлмор видел, как солдат одним ударом сабли снес головы и матери и ребенка, которого она держала на руках, как лицо древнего старика превратилось в кровавое месиво, когда в него попало сразу несколько пуль, как маленький мальчуган был буквально втоптан в землю подкованными копытами рослых кавалерийских лошадей. Это были страшные моменты резни, и Дэйлмора захлестнули стыд и раскаяние за то, что Кастер напал на мирный лагерь, за то, что он — солдат, участвующий в этом грязном деле. Однако бойня не стихала, и его продолжало нести вперед. Он не заметил, как шайенский воин, прорезав ножом кожаную стену вигвама и высунувшись наружу, приготовился выпустить в него стрелу.

— Сержант! — дико взвыл толстяк-коротышка Чейни. — Берегись!

Он пришпорил лошадь, направив ее прямо к вигваму. Индеец переменил цель и, вместо того чтобы поразить сержанта, послал стрелу в нагрянувшего солдата. Чейни выскочил из седла, прокатился по земле и остался лежать на спине, вперив остекленевший взгляд в хмурое ноябрьское небо. Кинувшегося спасаться бегством индейца прикончил Брэкстенридж. Длинноногий теннесиец спрыгнул с лошади, подбежал к убитому воину и, схватившись за его длинные волосы, ножом снял скальп.

А побоище продолжалось.

На какой-то скоротечный миг Дэйлмор оказался рядом с остановившимся на западном конце лагеря Кастером, Кларком и Фрейзером.

— Что-то не видно Эллиота, — с тревогой в голосе произнес Кастер, осматривая долину Уошито. — Мне это не нравится.

— В последний раз его видели у соседнего леска, — сказал Кларк.