— Нет, — выдавила она, стуча зубами. — Он слишком тяжелый. Он пойдет на дно.

Рейт сказал:

— Забирайся ко мне на спину, хватайся за стойку и перелезай на баркас.

Она осторожно скользнула сзади и забралась к нему на спину. Она встала ему на плечи, затем схватилась за борт баркаса. Рейт устало поднялся за ней наверх и обессилено лег на палубу.

Но вскоре он снова встал на ноги и посмотрел в сторону причала. Пнумеки не прерывали своей работы.

На всякий случай Рейт спрятался в тень. Зэп-210 не двигалась с места. Нижняя рубашка прилипла к ее недозревшему телу. «А она не лишена грации», — подумал Рейт.

Зэп-210 заметила его внимание и села на корточках возле тюков.

— Сними нижнюю рубашку, а плащ надень, — посоветовал он ей. — Так будет теплее.

Она с несчастным видом смотрела на него. Рейт стянул с себя собственные намокшие вещи. Она отвернулась почти так же испуганно, как и при появлении пнума. Рейт улыбнулся. Стоя к нему спиной, она набросила плащ на плечи и непонятным образом умудрилась снять нижнюю рубашку.

Баркас завибрировал. Рейт посмотрел через гору тюков и увидел, что причал удалялся все дальше. Вскоре он превратился в оазис света в непроницаемой черноте. Далеко впереди показалось размытое голубоватое мерцание, в направлении которого и двинулся баркас.

Поездка началась. Позади них оставалась зона Пагаз и тропа в Вечность. Перед ними лежала темнота и северные торговые регионы.

Команда корабля состояла из двух человек, которые находились в носовой части баркаса. Здесь была небольшая кладовая, маленький камбуз — островок с бледно-желтым освещением. Казалось, что на борту было еще, как минимум, два пассажира, а может быть, и три или четыре; они были еще более ненавязчивыми, чем команда, и показывались лишь возле кладовой и камбуза. По всей видимости, продукты мог свободно брать каждый. Зэп-210 не разрешала Рейту ходить за продуктами. Когда кладовая и камбуз бывали свободны, она организовывала что-нибудь поесть для обоих: оладьи из растения паломников; запеченные полоски из теста с мясом; засахаренные в форме сливы предметы, которые могли быть либо фруктами, либо соответственно приготовленными насекомыми; кисло-сладкие вафли из хрустящей белой массы, которые для Зэп-210 были лакомством, а у Рейта во рту оставляли неприятный привкус.

Время шло. Сколько дней пролетело таким образом, Рейт не знал. Море превратилось в реку, которая, в свою очередь, впадала в подземный канал, шириной пятнадцать-двадцать метров. Баркас плыл совсем бесшумно. Рейт предположил, что он двигался при помощи электрических полей, образовывающихся вокруг его киля. Перед ними мерцал слабый голубой свет, служивший ориентиром для управляющего сенсора баркаса. Когда голубой свет проплывал у них над головой, вдалеке всегда загорался новый. Изредка баркас проходил мимо пирсов и пристаней, а также мимо туннелей, ведущих в неизвестные удаленные уголки.

Рейт ел и спал. Как это иногда случалось, он потерял над собой контроль. Его миром были баркас, темнота, невидимая вода, присутствие Зэп-210. Так как у него оставалось много времени и сил, он поставил перед собой задачу изучить характер девушки. Зэп-210, в свою очередь, относилась к нему с недоверием, как будто не хотела раскрываться перед ним даже в разговоре — замкнутость и чопорная сдержанность, особенно по отношению к существу, имеющему не самые расплывчатые представления о сексуальных отношениях. Здесь дело еще и в природном инстинкте, как предполагал Рейт. Но имел ли он право рассказать этому невинному ягненку, как обстояло с этим дело на поверхности? С другой же стороны, он не был в восторге от перспективы объяснять Зэп-210 вопросы человеческой биологии.

Сама же Зэп-210, казалось, ни капельки не скучала. Она спала или смотрела в темноту, словно любовалась проплывающими мимо красивыми ландшафтами. Иногда Рейт составлял ей в этом компанию и не обращал никакого внимания на то, что она каждый раз педантично соблюдала расстояние между ними. Разговоры с ней никогда не носили нравоучительного характера. Относительно поверхности Зэп-210 придерживалась неизменных представлений; она боялась неба, ветра, отдаленности горизонта, бледно-коричневого солнечного света. Ее ожидания были мрачными: она готовилась к смерти под булавой какого-нибудь крикливого варвара. Рейт попытался развеять ее опасения, но вызвал этим только еще большее недоверие.

— Ты думаешь, мы ничего не знаем о поверхности? — с ехидством спрашивала она. — Зужма касчаи знают больше, чем кто бы то ни было; они знают все. Знания — это их жизнь. Они — это мозг Чая. Чай служит зужма касчаи телом и костями.

— А пнумеки? Как они вписываются в эту картину?

— Особи? Очень давно зужма касчаи поместили некоторых людей с поверхности в убежища. Несколько женских типов и несколько женщин-маток уже были там. Особи направляют свою старательность на полирование, и шлифовку камней, и выращивание кристаллов. Зужма касчаи заботятся о сохранении мира, и так будет всегда.

— А откуда произошли люди вообще, это тебе известно? Зэп-210 не проявила к этому никакого интереса.

— С Гхиана, откуда же еще?

— А они вам хоть рассказывают о солнце, звездах, других планетах в космосе?

— Они учат нас тому, чему мы обучаемся с наибольшим удовольствием: соблюдать этикет и хорошие манеры.

У Зэп-210 вырвался легкий вздох.

— У меня все это уже позади. Как бы все остальные сейчас мне удивились.

Насколько Рейт понимал, сейчас Зэп-210 больше всего заботилась о своем неестественном поведении.

Баркас продолжал плыть дальше. Голубое мерцание вспыхивало перед ними, становилось ярче, проплывало над их головами, оставалось позади, вдалеке загоралось новое голубое мерцание. Рейт заскучал и сделался неутомимым. Вокруг господствовала почти непроглядная темнота, которую оживлял лишь слабый луч света на носу. Женский голос Зэп-210, ничего не значащий для нее самой, стал действовать на его фантазию, его состояние стало напоминать ему эротическое влечение. Только здравый смысл удерживал его в определенных рамках.

«Как она может желать или возбуждаться, — спрашивал себя Рейт, — если отношения мужчина-женщина ей совершенно неизвестны? Неясные позывы, исходившие из ее подсознания, должны были казаться ей в какой-то мере отклонениями, словно самые плохие формы буйного поведения». Он вспомнил жизненную силу ее тела, когда она в воде держалась за него. Он вспомнил вид ее насквозь промокшей фигуры. Он стал задавать себе вопрос, не было ли правильнее дать свободный ход своим инстинктам?

По Зэп-210 нельзя было понять, чувствовала ли она что-то, кроме дурного настроения или плохих предчувствий. Часами она говорила тихим монотонным голосом о том, что она знала. Рейту казалось, что она вела удивительно монотонную жизнь, в которой полностью отсутствовали радостные, захватывающие и легкомысленные события. Он спрашивал себя, каковы же должны быть ее мечты; но об этом она помалкивала. Она могла отличать друг от друга своих приятельниц: по легким отклонениям в этикете и тактичности, которые для нее имели такое же значение, как «буйные» черты характера на поверхности. Ей были известны биологические различия между мужчинами и женщинами, но она, по-видимому, никогда не задумывалась над их причинами. «Все это было в высшей мере странно», — ломал себе голову Рейт.

«Укрытия» казались инкубатором для целого ряда неврозов. Рейт не решился об этом спрашивать Когда разговор начинал затрагивать такие темы, она всегда замыкалась в себе. Смогли ли пнумы каким-то образом отнять у пнумеков стремление к продолжению рода? А, может, они пичкали их успокаивающими средствами, наркотиками или гормонами, чтобы подавить в них эротические чувства и избежать перенаселения? Рейт осторожно задал несколько вопросов. Зэп-210 ответила на них невпопад и не придавая этому никакого значения, из чего Рейт сделал вывод, что она не имела ни малейшего понятия о том, о чем он говорил. Зэп-210 рассказывала, что время от времени некоторым особям убежища начинали казаться слишком спокойными. За это их отсылали на поверхность под свет солнца, пронизывающие ветры и пустые ночи. Они изгонялись в огромную вселенную и не имели права никогда больше возвращаться обратно.