— Ну как?

Рюарк лукаво улыбнулся и прошептал:

— Капитан сказал, что джентльмену не пристало сплетничать.

Позднее, уже в своей комнате, совершенно успокоившаяся и готовая ко сну, Шанна поняла, что до самого последнего момента Рюарк сознательно держал ее в напряжении.

В один из последних дней августа солнце пекло невыносимо. Ступить на раскаленный песок пляжа было просто невозможно. Даже деревенские дети попрятались от гнетущей жары в своих домах. Остров замер, люди томились в оцепенении долгой фиесты. Горячие волны дрожащей дымки поднимались над крышами, заполняя воздух до самого горизонта прозрачным мерцанием. Единственным проявлением жизни было движение медленно набегавших волн, лениво лизавших морской берег. В полном безветрии не шевелился ни один листик на деревьях. На небе не было ни облачка, и обычная голубизна его казалась выбеленной испепеляющей жарой.

Шанна, вздохнув, ушла с балкона в относительную прохладу комнат и сняла легкий пеньюар, казавшийся в этом пекле тяжелой шубой. Ее крепкое юное тело блестело от пота, а затылок под тяжелой массой длинных волос был просто мокрым. Какое-то время она пыталась продолжить вышивание гобелена, начатого несколько лет назад, но у нее явно не хватало терпения. Это была та работа, которую она ненавидела. Еще в школьные годы рукоделие, обязательный для девочек предмет, вызывало у нее отвращение. От нее требовали усердия, не принимая во внимание ее нежелание этим заниматься. Она рвала на мелкие кусочки свои работы, злясь на ошибки и отказываясь их исправлять. Ее неодобрительно хмурившиеся наставницы пооткрывали бы в изумлении рты, если бы догадались о ее страстном желании отправиться к художнику Хогарту, в академию Мартина Лэйна.

«Какой позор! — содрогнулись бы они. — Подумать только, молодые люди рисуют натурщиц. Голых натурщиц!»

Шанна мысленно посмеялась над собой и растянулась на кровати.

Рюарк стал в их доме своим человеком. Почти всегда присутствовал за столом, повсюду сопровождал ее отца. Редко когда Шанна спускалась по лестнице без надежды увидеться с ним, и при каждой встрече он пожирал ее глазами с возбуждавшей ее смелостью. По правде говоря, Шанну радовало его пылкое внимание. Ей постоянно слышался шепот Рюарка, его нежные слова, осторожно направлявшие ее по дорогам любви, она вспоминала дразнящее, возбуждающее, горячее, пожирающее ее наслаждение от того, как он целовал ее грудь…

— Господи! — прошептала Шанна. — Я теряю рассудок!

Груди ее пылали под тонкой тканью рубашки, а внизу живота она чувствовала какую-то пустую, тупую боль, Она поднялась с постели, взяла пяльцы и спустя секунду уже сосала палец, на котором выступила капелька крови от укола не замеченной ею иглы, воткнутой в рукоделие. Сжав кулаки, Шанна пристально смотрела на дверь своей комнаты, понимая, что, если сейчас войдет Рюарк, она примет его со всей страстью, которой так жаждет ее тело. На глазах у нее выступили слезы. Отчасти это были слезы страха. Она желала его и ненавидела себя за свою слабость. В глубинах ее существа жила страсть, удовлетворить которую мог только Рюарк, и ее отчаянные усилия вызвать в себе хоть какой-то гнев по отношению к нему были тщетными.

Внезапно она почувствовала усталость. Усталость от необходимости постоянно контролировать свои чувства и избегать встреч наедине с Рюарком. Ее не отпускали опасения. Их застал капитан Бошан. В следующий раз вместо него может оказаться кто-то другой, менее симпатичный или сдержанный, может быть, даже сам Орлан Траерн. Мысли Шанны вертелись вокруг одного и того же. Она устала от попыток бороться с этим ужасным состоянием. Она устало прикрыла глаза и заснула, так и не решив ни одной из проблем.

На остров опустился вечер, жара отступила, и можно было надеть какую-то одежду. Легкие порывы ветра уносили последние остатки изнурительной жары. Был подан обед. Накануне в порту бросил якорь английский фрегат, направлявшийся в колонии, и в числе приглашенных в этот день на обед были моряки с этого корабля — капитан, майор Королевского флота, и кавалер сэр Гэйлорд Биллингсхэм, направлявшийся в колонии с какой-то специальной миссией. Пришли несколько надсмотрщиков с женами, Ролстон, Питни и Рюарк.

После обеда все перешли в гостиную, в одном углу которой расположились с рукоделием женщины, а в другом закурили свои трубки или же легкие сигареты мужчины. Дамы обменивались любезностями, говорили о новых кулинарных рецептах и просто сплетничали. Шанна не поддерживала разговор, а лишь отвечала на вопросы, которые ей изредка задавали, и, склонившись над своими пяльцами, украдкой смотрела на потягивавшего трубку Рюарка. На нем были коричневый сюртук, надетый поверх желтовато-коричневых брюк и жилета, и белая рубаха с кружевным жабо. Его сбережения непрерывно росли, и Рюарк потратил часть денег на одежду, правда, менее изысканную, чем подаренная ему Траерном, но которая ему тоже очень шла.

— Не находите ли вы, Шанна, — не отрываясь от вышивания, тихо спросила одна из женщин, — что господин Рюарк очень хорош собой?

— Да, — ответила Шанна, — действительно красивый мужчина.

Шанна улыбнулась. Хотя она всеми силами старалась заставить себя ненавидеть Рюарка, но гордилась тем, что его высоко оценивали другие. Вполуха слушая женскую болтовню, Шанна узнала, что сэр Гэйлорд Биллингсхэм холостяк, ничем не связан и очень общителен. Он направлялся в колонии за финансовой поддержкой, необходимой для процветания приобретенной его семейством небольшой верфи в Плимуте. Шанне он казался странным. Ростом выше Рюарка, широкий в кости, он двигался с какой-то неловкой грацией, и эта неуклюжесть вполне соответствовала его долговязой фигуре. Вьющиеся титановые волосы обрамляли его лицо. У него были серо-синие глаза и полный, выразительный рот. Он легко переходил от чопорного безразличия и высокомерной надменности к веселой шутке. Узнав, что за столом находится раб, он хотел было выказать недоумение, но ограничился тем, что с этого момента избегал общения с Рюарком. Шанна находила его неприятным.

Он критиковал «отвратительную привычку» курить табак. Сам же то и дело доставал из жилетного кармана небольшую серебряную коробочку, высыпал из нее какой-то порошок на тыльную сторону руки и изящно втягивал его то одной, то другой ноздрей, потом сдержанно чихал в обшитый кружевом носовой платок и, если на него при этом смотрели, объяснял, что удовольствие всегда сопровождается некоторым неудобством. Он обратился к капитану фрегата:

— Должен признаться, мне никогда не быть моряком. Меня приводит в ужас необходимость торчать заточенным в каюту, как в открытом море, так и в порту.

Потом повернулся к Траерну.

— Дорогой сквайр, — проговорил он, высокомерно задрав нос, — трудно себе представить, чтобы здесь не было какой-нибудь приличной гостиницы или постоялого двора, где я мог бы поселиться на время стоянки корабля в порту. Или, может быть, кто-то из дворян приютит меня в своем доме?

Траерн улыбнулся гостю.

— В этом нет необходимости, сэр Гэйлорд. Я буду счастлив, если вы остановитесь у нас. Места здесь вполне достаточно, и мне это будет очень приятно.

— Вы чрезвычайно любезны, сквайр Траерн, — жеманно ответил кавалер, явно довольный приглашением. — Я пошлю человека за моими вещами.

Хотя Траерн и понял маневр гостя, он все же был очень рад принять такого высокого гостя. Слышавшая весь разговор Шанна подозвала слугу и тихо распорядилась приготовить гостевые комнаты в отцовском крыле дома. Когда слуга удалился, она поймала взгляд отца и слегка кивнула ему. Траерн вернулся к беседе, уверенный в том, что все будет сделано, и порадовался расторопности дочери.

Шанна сосредоточилась на вышивании. Почувствовав, что на нее смотрят, она подняла глаза и отыскала взглядом среди мужчин Рюарка. К ее удивлению, он с недовольным видом смотрел в другой конец комнаты. Проследив за его взглядом, она встретилась глазами с сэром Гэйлордом Биллингсхэмом. В них отражалось больше, чем простой интерес к ее красоте. Широкие губы расплылись в медленную плотоядную улыбку, так что Шанна невольно порадовалась тому, что распорядилась выделить ему апартаменты далеко от своих собственных. Она быстро отвела от него взгляд и увидела Ролстона. Тот с загадочной улыбкой тоже разглядывал сэра Гэйлорда.