Рюарк по-прежнему молча смотрел на нее. Нервное возбуждение, в свою очередь, овладело и ею, и теперь шагала по камере уже она. Это было для нее единственным способом успокоиться. Движения Шанны Траерн были естественны, как у человека с врожденной грацией. Она ненавидела позерство, обычное для дворцов и салонов. Рюарка восхищали уверенность ее шагов и естественная гармония жестов. Он прикидывал про себя, какую цену от нее потребует.

Шанна остановилась и, опершись руками на стол, наклонилась к нему. Как она и ожидала, его взгляд остановился на декольте.

— Рюарк, — решительно заговорила она, — во мне есть что-то такое, что вам не нравится?

— О нет же, Шанна, любовь моя. Ваша красота превосходит воображение. Но прошу вас подумать о том, что если вам дорога ваша затея, то моя цена может быть еще более высокой. И я просто спрошу вас, Шанна, прежде чем вы уйдете: да или нет, потому что не могу оставаться в неизвестности.

Боясь услышать то, что он скажет, Шанна затаила дыхание. Он продолжал: — Вот мое условие… Брак должен быть истинным как по форме, так и по существу. Я приговорен к повешению и хочу воспользоваться случаем, чтобы оставить наследника. Поэтому вам придется провести со мной ночь. Иначе говоря, взаимные обязательства, которые мы примем на себя на церемонии бракосочетания, должны иметь естественные последствия.

Она онемела от такой дерзости. Как он посмел! Шанна уже была готова дать волю своей ярости, как вдруг его смех, звук которого усилили стены камеры, заставил ее успокоиться. Заложив руки за голову, он развалился на своем ложе с таким непринужденным видом, словно сидел в кабачке.

— Так вот, значит, как, — смеясь, проговорил он. — Вам нужно мое имя, единственное и последнее, что у меня есть. А когда я прошу в обмен на это то, что есть у вас, вы находите эту цену слишком высокой. Давайте не будем больше говорить об этом. Вы подчинитесь отцовской воле. — Он схватил фляжку и провозгласил тост: — За вашу свадьбу, Шанна, любовь моя!

Он жадно выпил содержимое, снова прислонился спиной к стене, вытянув ноги на грязной постели, и с печальной улыбкой остановил взгляд на Шанне. Она взглянула на него холодным взором. Так, значит, этот грязный безумец решил, что он выиграл! Покачивая бедрами, как цыганка, она подошла к нему со сверкающими глазами. Ее гнев уступил здравому смыслу. Она остановилась перед ним, протянула руку и провела пальцем по его носу.

— Видите, — ухмыльнулась Шанна, — я решаюсь прикоснуться к вам, грязной свинье, позволяющей себе смеяться надо мной. Что я выиграю, переспав с вами и сделав вашего отпрыска наследником отца?

Рюарк откинул голову и рассмеялся.

— Любовь моя, наследство вашего отца для вас так же неизбежно, как и сама смерть. Но что скажет доставшийся вам столь дорогой ценой супруг, когда убедится в том, что вдова осталась девственницей? Что она солгала отцу? Что же до ребенка… да будет на то воля Божия! Ну а если нет, то вы много выиграете, ничего не теряя. Вы будете настоящей вдовой, от которой ни один отец не сможет отказаться. — Он глубоко вздохнул и продолжал: — Но все это ни к чему, потому что, как я вижу, вы не та женщина, которая способна воспользоваться своим шансом. Вы хотите получить мое имя, ничего не предложив взамен, по крайней мере, ничего из того, что мне нужно, — хотя бы воспоминания, которые я лелеял бы до последнего вздоха. Но довольно об этом. Вы действительно очаровательны, Шанна. — Он нежно положил руку на ее плечо. — Понимаете ли вы, что теперь будете принадлежать мне до самой моей смерти? Такова цена, которую женщина должна платить, когда приходит в тюрьму к человеку с предложением о браке.

Шанна в замешательстве посмотрела на своего собеседника, так как хорошо понимала, какая ловушка захлопнулась за ней.

— Но мне это так нужно, — прошептала она, понимая его правоту. Она не будет чувствовать себя свободной, пока он не умрет. — Я готова умолять вас. Я пришла, чтобы что-то получить, а не уступить, но готова и к этому, — сдавленно прозвучал ее тихий голос. — В конце концов, это же просто сделка.

Рюарк открыл от удивления рот. Он на это не надеялся. Она согласилась! О, это стоило виселицы! Он поднялся, преодолел желание дотронуться до нее и тихо пробормотал:

— Сделка. Именно сделка. Чтобы можно было сказать, что первый супруг достался вам недешево, прекрасная Шанна.

Шанна не нашлась с ответом. Она позволила Рюарку помочь ей надеть манто, накинула вуаль и подняла капюшон. Когда он протянул к ней руку, она инстинктивно отпрянула. Но, к ее удивлению, он ограничился тем, что поправил выбившийся локон и тщательно завязал тесемки капюшона.

— Я должна сделать необходимые распоряжения, — проговорила она твердым голосом. — Не позднее чем через день или два я пришлю за вами Питни. Спокойной ночи.

Снова почувствовав уверенность в себе, Шанна повернулась и вышла. Рюарк был готов кричать от радости. Даже Хикс не мог омрачить его счастья. Позднее он растянулся на своем топчане и занялся обычным вечерним развлечением — охотой на блох.

День тянулся бесконечно долго. При других обстоятельствах Рюарк Бошан нашел бы, чем его скрасить. Но, заточенному в тесной камере, ему оставалось только ждать. В миске сохли остатки еды. Он чувствовал сытость, необычную для обитателей тюрьмы. Его сегодняшнее меню вызвало бы зависть у любого бедолаги, оказавшегося за решеткой за долги или готовящегося за свое преступление стать добычей тайбернского[2] палача. Путь от Ньюгейта до виселицы занимал три часа. Этого было достаточно для того, чтобы перед глазами прошла вся жизнь, не говоря уже о длинной веренице торчавших вдоль дороги зевак и горлопанов, упивавшихся мыслью о предстоящей казни.

Рюарку не давали бритвы. Лицо его обросло бородой, но принесенная Хиксом чистая одежда сделала узника более привлекательным. Льняная рубаха, короткие штаны, чулки и пара кожаных башмаков казались роскошным туалетом после бессменных грязных лохмотьев. Для утоления жажды, а также для умывания у него была всего одна кружка воды, разбавленной ложкой рома, который не давал ей протухнуть. После визита Шанны воду сменили. К ужину появилась даже бутылка вина.

Лишь обещание какого-то вознаграждения смогло смягчить Хикса, повлиять на его отношение к узнику. Появление одежды и пищи, относительная вежливость тюремщика говорили о том, что деньги были истрачены не впустую.

Однако Рюарк без конца вышагивал по своей темной камере. Образ петли омрачал его существование, его терзали сомнение и страх. Он не знал, сдержит ли Шанна свое слово, пришлет ли за ним. Увидеть снова мир, бурливший за тюремными стенами, уже было опьяняющим счастьем. Кроме того, воображение теперь непрестанно рисовало ему объятия этой прекрасной девушки. Не изменит ли она своего намерения? Не решит ли подчиниться отцовской воле, отказавшись провести ночь с ним? Не сон ли все это, порожденный его отчаянием? Действительно ли прекрасная Шанна приходила к нему в камеру, чтобы заключить с ним это соглашение? Он не мог поверить в то, что это гордое создание готово отдаться человеку, которого принимают за убийцу.

Рюарк остановился перед железной дверью камеры и прижался к ней лбом, чтобы охладить голову. В его память врезались со всеми подробностями ее тонкие, прекрасные черты, золотистые локоны на белых плечах, роскошные груди, широко открытые вырезом красного бархатного платья. Лишь обладание ею — если она когда-нибудь на это согласится — излечит его от муки нетерпения. Он понимал, что неотвязный образ Шанны может сломить его, чего не удавалось Хиксу со всей его злобой. Однако он силился удержать этот образ, потому что, сотрись он в его памяти, в сознании останется лишь мрачная картина тайбернской виселицы с качающимися на веревках повешенными.

Он снова принялся шагать по камере. Потом сел, умылся и стал ждать. Наконец, измученный сомнениями, он бросился на тюфяк. Провел рукой по всклокоченной бороде и задрожал при мысли о том, как безобразно он выглядел. Шанна могла увидеть в нем в лучшем случае дикаря. Рюарк поднес руку к глазам, словно защищаясь от мучивших его видений, и впал в беспокойный сон. Это не принесло ему облегчения: он проснулся весь в поту, с болью в животе.