Недалеко от ворот он увидел подводу, запряженную белой кобылой. Наскоро побросав в телегу свои растерзанные вещи, он поспешил покинуть негостеприимный форпост. «Да, первая встреча с Терраной могла бы пройти и получше», – подумал он, погоняя ленивую низкорослую кобылку.

Отъехав от заставы достаточно далеко, чтобы почувствовать себя в безопасности, он развернул карту. До столицы было около ста миль. Значит, если все пойдет гладко, к вечеру завтрашнего дня он будет в Магоче.

Пока же перед ним расстилались все те же степи, перемежаемые квадратиками ухоженных полей и виднеющимися по обе стороны от дороги редкими деревенскими хуторками. Ветряные мельницы размахивали крыльями, надеясь оторваться от земли и осуществить свое извечное желание полета. Привычный пейзаж мирной сельской жизни радовал сердце. Парочка трактиров встретилась ему на пути, но, несмотря на усталость и голод, Квентин не стал останавливаться, остерегаясь возможной погони.

Воздух стал свежее: даже сюда в душные, прокаленные солнцем степи долетало пропитанное влагой соленое дыхание моря.

На перекрестке проселочных дорог он подобрал деревенского мальчишку лет десяти, которого звали Илот. Илот ехал на хутор, где жила его бабушка. Беззаботная беседа о нехитрых мальчишеских делах оживила у Квентина воспоминания о той счастливой, но безвозвратно ушедшей поре, которая называется детством. И когда они добрались до места, Квентину было жаль расставаться со своим юным компаньоном. Мальчишка спрыгнул с телеги и, с озорной улыбкой взглянув на Квентина, попрощался:

– Бывай! Удачи тебе!

– Тебе тоже! – в тон ему ответил Квентин.

Настроение Квентина улучшилось, все происходящее уже не выглядело таким ужасным и непреодолимым, и даже утренняя стычка на заставе вспоминалась как забавное приключение.

День заканчивался, быстро наступали сумерки. Пора было остановиться и передохнуть. Переехав мост через обмелевшую от жары речку, Квентин свернул в заросли кустарника и небольших деревьев на берегу и решил в этом месте устроить привал.

Слегка перекусив, он лежал, подложив руки под голову, смотрел в темнеющее небо и уже стал задремывать, когда на его груди затрепетал Эрлиер.

На этот раз в облаке белого тумана перед ним возникает темный коридор. Сомнений нет, снова подземелье. Кирпичная кладка, заплесневелая и влажная. Видения Эрлиера уводят все дальше вглубь подвалов. Кирпичные стены сменяются ноздреватым бетоном. Он несется по подземным переходам, пока из тумана не выступают очертания большого подземного зала.

Более всего это напоминает торжественный и строгий храм. Из темноты проступают уходящие ввысь колоны, внутри которых заключен мягкий свет. Колоны кажутся сделанными из полупрозрачного тонкого фарфора и светятся ровным матовым светом. Они идут по кругу, окружая барьер из бетона, устроенный в центре зала. На массивных каменных основаниях колонн Квентин видит какие-то символы.

Внезапно Эрлиер гаснет, превращаясь в прозрачный кристалл горного хрусталя, словно некто, кто показывает картинки в Эрлиере, решает, что показанного вполне достаточно.

«Сколько же еще загадок загадает мне Эрлиер?», – думает Квентин. Ощущение того, что кто-то, кто управляет видениями Эрлиера, ведет его по жизни, не покидает принца. «Что ж будь, что будет», – в который уже раз думает Квентин и засыпает.

Он проснулся, зябко поежившись, – утренние росы стали холоднее – уже не за горами осень. Сполоснувшись водой из речки, он снова тронулся в путь.

День прошел на редкость спокойно, и как он ни прислушивался, ожидая услышать за спиной топот настигающей погони, – все обошлось. И к вечеру за очередным холмом, на который взбиралась пыльная дорога, перед ним открылась картина, от которой захватывало дух.

Между морем и степью лежала долина, покрытая правильными прямоугольниками садов и виноградников. Дорога, извиваясь между холмами желтой змеей, спускалась в цветущую зеленую долину. Закатное солнце играло в наливающихся гроздьях винограда, в каждом его листике. А вдалеке, за прибрежными скалами плескалось море, на голубой поверхности которого, взволнованной мелкой рябью волн, блестела золотая тропинка, протоптанная лучами заходящего солнца.

Дорога бежала дальше вдоль побережья, мимо виноградников, маленьких нарядных, словно лубочных, домиков и упиралась в большой зеленый холм, на котором возвышался город, обнесенный стенами с прямоугольными зубцами. Это был Магоч – столица Терраны, грозная крепость, среди белокаменных стен которой вздымались высокие остроконечные башни с гордо развевающимися на их шпилях длинными языками голубых знамен. Сам город, скрытый высокими стенами, был почти не виден, только остроконечные золотые купола храмов да шпиль ратуши смели возвыситься над мощными крепостными стенами, перед которыми обильно, словно грибы после дождя, выросли домики вольных поселенцев.

«Так вот ты какой, город Магоч!», – с завистливым восхищением выдохнул Квентин. Никогда прежде не доводилось ему видеть таких больших городов. Но взгляд скользил уже дальше, туда, где над бурунами волн ласково покачивающейся морской купели парили белые паруса рыбацких шхун.

На этом высоком холме, с которого открывался такой чарующий вид, Квентин решил сделать остановку перед въездом в город. Ему хотелось подольше полюбоваться чудесным пейзажем, словно бы сошедшим с полотен старых мастеров. Он отогнал повозку подальше от дороги и решил здесь же ее и оставить: не показываться же в городе с угнанной телегой.

У него было время, и он мог позволить себе расслабиться, побыть в тишине, покое и одиночестве с тем, чтобы насладиться красотой и очарованием этого мира, так часто не замечаемыми людьми. Он сидел на телеге, смотрел на голубое, с золотыми бликами море и упивался воздухом, несущим просоленную свежесть необъятных морских просторов.

Книга Миракла как бы сама собой вынырнула из глубин дорожного мешка. Он собирался сделать это уже давно, да как-то все не было подходящей минуты. Загадав прочесть подсказку судьбы, принц открыл увесистый рукописный том в коричневом кожаном переплете, на котором золотыми буквами было выведено заглавие: «Власть Слова».

«Религиозные учения менялась на протяжении веков. Так было всегда: старые боги умирали – появлялись новые. Но одно было неизменно во всех религиях и учениях: происхождение всего сущего и живого от Бога. Бога – Творца. Бог создал всех нас: и людей, и великое множество других самых разнообразных существ. Все мы являемся клеточками единого живого организма.

Может ли одна клетка живого организма вредить другой? Может ли рука человека причинять страдания и боль его голове? Нет, конечно. Почему же тогда мы делаем это? Не понимаем? Вряд ли. Вредим сознательно? Если это так, то почему?

Потому что отступаем от простых и непреложных истин, данных нам Создателем. От нас ведь не требуется слишком многого: нужно лишь следовать заповедям Отца. Но мы хотим быть выше его. В этом корень зла. В нашем возвышении. От возвышения и происходит то злое творчество, которым мы так гордимся, и тогда мы возносим себя выше Господа.

Даже тот факт, что все люди – дети Единого Бога, и тот уже определяет, что люди должны отвечать любовью на любовь Бога подобно тому, как добрые дети отвечают на любовь родителей. Заповедь одна: любите Бога и любите Отца в людях и других живых существах как в других детях его, как в ваших братьях и сестрах, пусть даже они не всегда вас радуют. Не нам гневаться и негодовать на это, ведь Бог населил мир именно теми своими детьми, какими хотел, и не нам говорить в отношении кого бы то ни было – это хороший сын Господа, или это плохой сын Господа. Это не наше дело. Когда-то давно было сказано: не судите, да не судимы будете. Не будем судить о том: кто сын Бога, а кто нет, кто хороший сын, а кто плохой. Пусть Отец сам судит детей своих. Мы же все должны почувствовать и осознать себя частичками единого целого, того, что и составляет мир. И только когда мы осознаем все это в достаточной мере, тогда лишь поймем, в чем заключается воля Творца, к чему он нас призывает, и каково предназначение каждого из нас».