– Ах, ты, маленький зверек, пушистый и наглый! – Синеглазов растрепал волосы девочки.

Его руки были липкими от ликера, волосы Саши приклеивались к ним.

– Все идет хорошо, все замечательно, – шептал Синеглазов, облизывая перепачканные ликером губы. – Смотри сюда, смотри!

Молния разъехалась окончательно, кожаный коричневый ремень выскользнул из брюк и оказался в руке мужчины.

– А если не будешь слушаться, я тебя накажу. Видишь этот ремешок? Я отшлепаю им тебя по заднице.

Девочка бросилась к двери и судорожно рванула ее на себя. Но дверь была закрыта, ключ лежал у Григория в джинсах. Мужчина схватил ребенка за шиворот и приподнял над полом. Несколько раз тряхнул.

Саша завизжала. Синеглазов несильно ударил ее по щеке, и она смолкла.

Затем он включил музыку – все ту же Патрисию Каас. Звуки музыки из двух черных колонок заполнили комнату.

– А теперь мы пойдем мыться, – сказал мужчина. Девочка стояла у секретера нахохленная, перепуганная, похожая на маленькую озябшую птицу.

– Ну, пойдем, давай руку! – махнув ремнем, который со свистом разрезал воздух, рявкнул Синеглазов и, схватив Сашу за худенькое плечо, поволок в ванную.

Зашумела вода. Синеглазов принялся срывать с девочки одежду. Она отчаянно кричала. Он закрыл ей рот. Саша впилась зубами в его ладонь.

Синеглазов отнял руку, зверея от боли, ударил девочку головой о стену. Девочка обмякла. На кафеле остались брызги крови.

– Звереныш! Так укусила!

Мужчина подставил укушенную ладонь под струю. На ладони четко отпечатались детские зубы.

– Животное! – выругался он и занялся привычным делом.

Из ремня он быстро соорудил петлю, просунул в нее Сашины руки, а затем привязал к змеевику.

– Вот так будет лучше.

Затем сходил в комнату и принес флакон с нашатырным спиртом. Но сколько он ни тыкал под нос Саши вату, обильно политую нашатырем, девочка не приходила в себя.

– Маленькая сволочь! – наконец-то сообразив, что переусердствовал, зло пробормотал мужчина. – Ладно, сейчас мы тобой займемся основательно.

Он стащил с нее всю одежду, затем вымыл. Детское тело казалось мраморным. Волосы прилипли ко лбу, и Синеглазов, взяв расческу, принялся расчесывать девочку. Когда он это сделал, то разделся и сам. Затем, шлепая босыми ногами по холодному паркетному полу, Синеглазов пошел к своему секретеру, вытащил фотоаппарат и вернулся в ванную уже с ним. Он выглядел странно: абсолютно голый, с большим массивным фотоаппаратом на груди. Вспышки, щелчки… Маленькая девочка, висевшая на трубе отопления, навсегда осталась на пленке.

– Маленькая сволочь! Маленькая стерва! – шептал Синеглазов, нажимая на кнопку. – Зачем же ты сдохла раньше, чем надо? Я не увидел твоих глаз, полных ужаса, я не испытал того, ради чего привел тебя к себе. Ты меня обманула, стерва. Но ничего, я с тобой разберусь.

В его голове мелькнула мысль. Он знал, что ему надо сделать. Он отложил фотоаппарат на бельевой ящик и стал быстро одеваться.

Тщательно заперев дверь, он сбежал вниз, сел в свою машину и помчался к Анжеле.

«Только бы она была дома! Только бы она никуда не ушла!»

Он не стал звонить ей по телефону, а вбежав в подъезд, сразу же бросился к лифту. На седьмом этаже лифт остановился. Синеглазов расстегнул молнию на. джинсах и большим пальцем вдавил кнопку звонка.

– Кто там? – послышался голос Анжелы.

– Открывай быстрее! – выкрикнул Григорий.

– Это ты? – удивленно и чуть испуганно сказала Анжела, сбрасывая дверную цепочку.

– Я, я…

Плащ упал на пол прямо в прихожей. Ногой Григорий захлопнул дверь и, услышав щелчок сработавшего замка, бросился на Анжелу, срывая с нее шелковый халат.

– Ты что?! С ума сошел?! – кричала женщина и безуспешно пыталась вырваться. – Мне нельзя! Нельзя!

– Можно! – рявкнул Синеглазов, валя ее на пол. Он был весь перепачкан кровью. Анжела лежала безропотно, без движения. По ее щекам катились слезы – от страха и омерзения.

А Синеглазов склонился над ней и своим испачканным в крови членом водил по ее лицу.

– Ну, хватит, Григорий. Ты что, совсем спятил?

– Мне очень хорошо, – выдохнул мужчина, завалившись на бок. – А теперь – пока.

Он поднялся, застегнул брюки, схватил плащ и покинул квартиру Анжелы.

Анжела осталась сидеть на полу и зарыдала. Она никак не могла прийти в себя. Подобное с ней никогда еще не случалось: чтобы вот так, грубо, без всяких слов и разговоров ее повалили в собственной квартире прямо на пол и изнасиловали! По-другому она никак не могла это назвать. Но в то же время она понимала, что никому рассказать о происшедшем не сможет. Уж слишком ужасно все это было.

Синеглазов вернулся домой вполне удовлетворенный. Взял трубку радиотелефона, не снимая плаща, зашел в ванную, сел на край ванны и набрал номер Анжелы. Та долго не подходила к телефону.

Наконец он услышал ее голос.

– Слушаю.

– Анжела, ты меня извини. Со мной что-то случилось. Помнишь, у Бунина есть рассказ «Солнечное затмение»?

Григорий говорил и водил левой рукой по тельцу привязанной к змеевику уже холодной Саши Петровой. Он просунул указательный палец ей в промежность, и его голос стал ласковым:

– Я приношу извинения, Анжела. Я постараюсь загладить свою вину, постараюсь исправиться. Ты, пожалуйста, не обижайся на меня и никому не говори.

– Ты сволочь, Синеглазов! Ты свинья и скотина! Больше у нас с тобой ничего не будет!

Одновременно разговаривая с только что изнасилованной Анжелой и поглаживая тельце мертвой Саши Петровой, Синеглазов испытывал удивительное удовольствие. Он разжал губы девочки и просунул ей в рот три пальца. Он чувствовал кончиками пальцев гладкое небо, чувствовал язык, острые твердые зубы. Ему было невыразимо хорошо.

Анжела тяжело дышала на другом конце провода и посылала в его адрес проклятия, которые каплями бальзама падали на душу Синеглазова.

– Больше мне не звони. Никогда! И будет лучше, если я тебя больше не увижу.

– Анжела, завтра мы с тобой встретимся, все обсудим, я тебе все объясню. И надеюсь, ты меня поймешь…

Анжела бросила трубку. Синеглазов с улыбкой отложил радиотелефон, поднялся, снял плащ, вытащил из гардероба чемодан с инструментами. Затем отвязал ремень. Тельце Саши Петровой скользнуло в ванну, и голова глухо ударилась об эмалированный чугун.

Процедура расчленения не заняла много времени. Дело это было привычным и приносило какое-то странное удовольствие. И Синеглазов подумал, что, наверное, из него получился бы замечательный хирург, если бы не идиоты родители. Они все ему испортили, послав учиться не туда, куда следовало бы.

Быстро стекла кровь. Тельце Саши Петровой было расфасовано по целлофановым пакетам. Бечевка была аккуратно завязана на бантики. На этот раз ему потребовалась всего одна спортивная сумка.

Синеглазов вымылся, привел в порядок ванную. Тщательно оттер уже успевшую засохнуть кровь на белых плитках кафеля. Ванная сияла так, как обычно все сияет в операционной. Здесь не хватало только бестеневого освещения.

«Надо будет этим заняться, – подумал Григорий Синеглазов, глядя в потолок на лампу, забранную в матовый колпак, – и тогда будет полный кайф. И еще надо будет достать зеленый халат и прозрачный фартук».

Затем он оделся, осмотрел квартиру. Коробку конфет аккуратно закрыл крышкой и спрятал в секретер. Он чувствовал себя на верху блаженства. Ему доставляло удовольствие сознание того, что в красной спортивной сумке лежит расчлененное тело девочки и что сейчас он поедет и разбросает по городу остатки своего сладкого пиршества, расстанется с ними навсегда. Но у него останутся фотографии, и по ним он всегда сможет вспомнить все то, что его волновало и приносило удовольствие, сможет вспомнить даже то, какой на ощупь была кожа похолодевшего трупа, какими были волосы. По черно-белым фотоснимкам он легко мог представить себе цвет крови и даже ощутить ее теплоту и вязкость.

С сумкой через плечо, насвистывая песенку Патрисии Каас, Синеглазов, тщательно причесанный и надушенный дорогой туалетной водой, спустился вниз. Во дворе не было ни души. Он подошел к своей машине и легко забросил на заднее сиденье сумку.