Не на кого висяк повесить?

Капитан не глядя швырнул кроссовок обратно в прихожую, отряхнул пальцы и вдруг ухмыльнулся.

— А ты молодец, — сказал он. — До последнего брыкаешься, да? Сразу видно, что до сих пор не привлекался и даже в мойку не попадал. Ни хрена не знаешь, как мы работаем. Даже если бы не было твоего друга Кораблева и этого твоего башмака, мы бы все равно доказали, что это ты… даже если бы это случайно был не ты. Мы все можем доказать, понял? Что черное — это белое и что белое — это бледно-лиловое в зеленый горошек. Что ты — это вовсе не ты, а, к примеру, Шурака-Кочегар, за которым двенадцать трупов и который два месяца назад бежал из колонии строгого режима…

— Черта с два, — огрызнулся Муха, поняв, что терять нечего. — Ничего вы не докажете. Я вам не Кочегар какой-то. Я — это я. Меня знают, документы у меня в порядке…

— Уверен, экспертиза покажет, что они фальшивые, как трехдолларовая бумажка, — небрежно вставил капитан. — И потом, кому ты, на хрен, нужен? Доказывать про него что-то… Шлепнут тебя при попытке к бегству, и вся недолга. Улики против тебя есть, свидетельские показания есть, а чего нет состряпаем на скорую руку. Знаешь, сколько «глухарей» на тебя списать можно? В историю криминалистики войдешь, это я тебе как специалист гарантирую.

Муха закусил губу, потом вдруг расслабился, плюхнулся на диван и попытался забраться в задний карман джинсов скованными руками.

— Сидеть спокойно, — с угрозой сказал Нагаев.

— Брось, капитан, — ответил Муха. — Я курить хочу, понял? И не строй из себя следователя по особо важным делам. У тебя ведь ни ордера, ни хрена… Кто-то наклепал на Кораблева, Кораблев наклепал на меня… Ты из этого, что ли, дело шить собираешься?

— Я ведь тебе, кажется, уже все объяснил, — процедил Нагаев.

— А теперь я тебе объясню. Я не урка, тонкостей этих не знаю, только, будь все так, как ты мне тут расписал, ты бы ко мне вот так не пришел. А если бы я в тебя пулю сквозь дверь влепил? А если бы я просто в окошко вылез? Никто не знает, что ты здесь, а значит, у тебя ко мне свой интерес имеется. Угадал? Вижу, что угадал. Ну, чего тебе надо? Денег?

— Деньги твои — вот они, — сквозь зубы процедил Нагаев, небрежно вынимая из сумки увесистый полиэтиленовый пакет. — Могу придушить тебя голыми руками и уйти вместе с деньгами. Ты мне на хрен не нужен… да ведь я, кажется, уже об этом говорил. Сейчас поедем в одно место, там тебе скажут, кому ты нужен и зачем. Будешь хорошо себя вести — сработаемся. Ну, а если что — не обессудь, Наручники я с тебя сниму, только давай без фокусов.

— Уговорил, — сказал Муха и вытянул перед собой скованные руки. — Без фокусов так без фокусов. Я, конечно, чист перед нашим российским законом, но тебе, как видно, ничего не втолкуешь, поэтому лучше не дергаться и подождать встречи с людьми поумнее. Я правильно тебя понял?

— В общих чертах, — проворчал Нагаев, вынимая из кармана ключ от наручников.

Муха мысленно усмехнулся. Все его чувства сейчас дремали: он больше не испытывал ни страха, ни раскаяния, ни надежды, временно превратившись в автоматическое устройство, перед которым стояла единственная задача: выбраться из этой передряги целым и невредимым. Мент что-то замыслил что-то очень недоброе, судя по его подлой физиономии, — но у Мухи было одно преимущество: Нагаев практически ничего о нем не знал, сам будучи видимым почти насквозь и понятным, как сигнал светофора. «Тварь продажная, — думал Муха, растирая запястья, которые вовсе не болели, — мусорюга, я тебе устрою сюрприз.»

Он снял с вешалки и протянул Нагаеву свою куртку.

Капитан ощупал и охлопал ее со всех сторон и, убедившись, что в ней не припрятано оружие, вернул Мухе. Муха оделся и первым вышел из квартиры. На лестничной площадке он наконец закурил и остановился, поджидая возившегося с норовистым замком капитана.

— Три оборота, — подсказал он, с удовольствием дымя сигаретой.

— Не учи ученого, — буркнул Нагаев. Он повернул ключ еще раз, и тот, наконец, вышел из скважины, где, как казалось капитану, засел намертво.

Пока Нагаев ковырялся в замке, Муха вызвал лифт.

Они погрузились в кабину и без приключений спустились на первый этаж.

— Не дрейфь, скалолаз, — ободряюще сказал Нагаев, когда они вышли на крыльцо. — Мент, который тебя впервой повязал, он вроде второй мамки, так что мы с тобой теперь — не разлей вода. Ты меня до самой смерти не забудешь.

— Интересно получается, — задержавшись на верхней ступеньке, задумчиво сказал Муха. — Кто только к человеку в мамки не лезет! Какая-нибудь докторша в детской поликлинике, потом учительница, потом старшина в армии, а там, глядишь, и мент — и все мамки, и все, что характерно, именно вторые, а не третьи или, допустим, восемнадцатые.

— Пошли, пошли, — потянул его за рукав Нагаев.

— Нет, постой. Раз уж мы теперь родственники, я тебе должен открыть одну тайну.

— Тайну? — левая бровь капитана уползла под кепку, выражая сомнение.

— Государственной важности. Ты знаешь, что у меня есть правительственные награды?

— Да ну?! Ну, и что это меняет?

— Для тебя, капитан, это меняет очень многое.

Очень может статься, что буквально все. Знаешь, за что у меня награды?

— Да за Афган же, наверное, — равнодушно предположил Нагаев — Да погоди, капитан. Что ты торопишься, как голый в спальню? Дай напоследок воздуха глотнуть. Я ведь еще не все сказал. Про Афган — это ты верно догадался. А род войск угадать можешь?

— Десантура, что ли? — с нескрываемым презрением спросил Нагаев.

— Нет, — покачав головой, ответил Муха. — Не угадал. — Спецназ ГРУ Генштаба. Ты оштрафован на одно очко.

— Чего? — слегка растерявшись, спросил Нагаев.

Вместо ответа Муха сделал стремительное, едва уловимое движение сначала правой рукой, потом левой и отступил на шаг, не зная, в какую сторону станет падать поверженный гигант. Нагаев слегка качнулся вперед, сделал короткий неуверенный шаг и снова качнулся.

— Всяко бывает, — сочувственно сказал ему Муха. — Не повезло тебе, капитан.

Нагаев вдруг улыбнулся. Муха выпучил на него глаза, и тут огромный кулак капитана стремительно рванулся вперед, почти невидимый, как пушечное ядро в полете, и с отчетливым хрустом вонзился Мухе в подбородок. Серенький ноябрьский свет погас моментально, словно кто-то повернул выключатель, и бывший спецназовец Муха мешком повалился на руки капитану Нагаеву.

Главный редактор запустил руку в карман своего просторного, лет десять назад считавшегося верхом роскоши кожаного плаща и выудил оттуда пачку самого что ни на есть плебейского «беломора». Андрей терпеливо переждал процесс размягчения, продувания и обстукивания папиросы до приемлемой консистенции, со сдержанным интересом проследил за сложными манипуляциями, которые его бывший шеф проделывал с мундштуком, и лишь после этого чиркнул колесиком своей знаменитой зажигалки и поднес старику огоньку.

Шеф раскурил папиросу, сосредоточенно кося одним глазом в принесенную Андреем рукопись статьи, а другим разглядывая зажигалку.

— Не потерял, — ворчливо заметил он. — Слонялся черт знает где столько времени, а зажигалку не потерял.

— Талисман, — сказал Андрей, пряча зажигалку в карман.

— Талисман, — все так же ворчливо повторил главный редактор и, отложив в сторону рукопись, отхлебнул кофе.

— Не бережете вы себя, шеф, — заметил Андрей. — Курить снова начали, кофеек… третья чашка подряд, между прочим. И это при вашем здоровье.

— Тебе сообщить, какой у меня стул? — сварливо спросил главный редактор.

— Сам знаю, — без тени улыбки ответил Кареев. — Полумягкий, образца тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Перестроечный раритет. Тем не менее, сердце поберечь все-таки не мешало бы.

— Золотые твои слова, — неожиданно легко согласился главный. Моторчик совсем износился, есть такое дело. Заботливый ты парень, Андрюша. И всегда таким был. Что ни материал — ну, ей-богу, чистый валидол.