Он постучал себя по виску согнутым указательным пальцем, с костяшки которого еще не сошла коричневая корочка.

— Вы тоже так считаете? — повернулся длинноволосый к Чижу.

— Увы, — печально сказал Чиж. — Звучит погано, но это так. Поверьте, у меня богатый опыт по этой части. Чтобы преодолеть инстинкт самосохранения, человеку обычно требуется нечто большее, чем зрелище чьих-то унижений, страданий и даже смерти.

Олег бросил на него быстрый взгляд через плечо, трудно было понять, одобряет он Чижа или, наоборот, потешается над ним.

— Но позвольте, — растерялся длинноволосый. — Зачем же вы тогда…

Он опять смотрел на Олега, адресуя свой вопрос к нему.

— А они мне не понравились, — сказал тот. — Терпеть не могу пьяную шваль, особенно когда она начинает распускать руки.

— Но разве это не то же самое?

— К сожалению, нет, — суховато ответил Олег.

Длинноволосый повернулся к Чижу, словно в поисках поддержки, но тот лишь кивнул головой, подтверждая слова Олега. Он действительно не мог спокойно смотреть, как обижают слабого, но при этом всю жизнь безуспешно пытался избавиться от раздражения, которое вызывали в нем взрослые, физически здоровые мужчины, покорно сносившие побои и унижения. Какого черта?! — думал он в таких случаях. Если ты видишь, что твое дело все равно труба и целым уйти не удастся, сделай хоть что-нибудь — ударь, лягни, укуси, в конце концов… Пусть противнику тоже достанется пара сувениров на память о вашей встрече! Так нет же…

— Понимаете, — объяснял тем временем Олег, — ну вот они пристали к вам, назвали козлом, педерастом, схватили за волосы… Извините, что напоминаю, но из песни слова не выкинешь. Ну а если бы они, скажем, пытались при вас изнасиловать вашу жену?

Это был удар ниже пояса. Чиж знал ответ и теперь с болезненным любопытством наблюдал за тем, как корчится длинноволосый. Напрасно он так, подумал Чиж об Олеге. Ну что возьмешь с убогого?

— Ну так как? — напирал Олег с каким-то очень знакомым Чижу раздражением в голосе. — Представляете картинку? Один ублюдок прижал вас к стенке и приставил нож к горлу, а еще трое разложили вашу жену на асфальте и сдирают с нее одежду. Один сидит у нее на голове и прижимает коленями руки, другой держит ноги, а третий… ну сами понимаете. Ваши действия?

— Но позвольте, — пролепетал длинноволосый. — Какие же тут могут быть действия? То есть, я, конечно, попытался бы что-то… Но что я могу сделать?

— Убить, — жестко сказал Олег. — Или подохнуть. Это не два ответа, а один. Единственный из возможных.

— Убить? Но это противоречит всем законам — и человеческим, и Божьим…

— Да, — сказал Олег. — И поэтому вы будете спокойно стоять и смотреть, а когда все закончится, поможете жене добраться до больницы и побежите жаловаться в милицию, да и то лишь в том случае, если насильники не догадаются вас припугнуть: молчи, сука, иначе мы тебя из-под земли достанем…

Чиж посмотрел на длинноволосого и от души пожалел его: тот был бледен нехорошей предынфарктной бледностью и все перебирал и перебирал дрожащими пальцами пуговицы на своей джинсовой куртке. Олег нависал над ним, как осадная башня, сильно подавшись вперед и сверля беднягу неприязненным взглядом. На майора вдруг снизошло нечто вроде озарения: он понял, чем вызвана эта вспышка беспричинного гнева.

— Хватит, — сказал он, хватая Олега за правый рукав и готовясь к тому, чтобы блокировать стремительный хук с левой. — Оставьте его в покое, что вы, в самом деле?..

— Но я… — лепетал длинноволосый. — Я ведь всего лишь хотел поблагодарить…

— Вы уже поблагодарили, — сказал ему Чиж, разворачивая Олега и аккуратно оттирая его в сторонку. — Идите, идите…

Он отбуксировал упирающегося Олега подальше от пятачка. Тот вдруг остановился как вкопанный и выдрал из руки Чижа свой рукав.

— Ну будет вам, — сказал он неожиданно спокойным голосом. — Что вы вцепились в меня как клещ? Перестаньте, наконец, толкаться…

— Слушай, — незаметно для себя самого перейдя на «ты», сказал ему Чиж, — ты давно завязал?

— Четыре дня, — осторожно ответил Олег после короткой паузы. Он подозрительно всмотрелся в Чижа и вдруг ухмыльнулся. — А ты?

— Примерно столько же, — со вздохом ответил Чиж.

Они расстались на автомобильной стоянке. Чиж задержался возле своей машины, чтобы посмотреть, как Олег будет садиться в «ягуар». Когда длинная, действительно неуловимо похожая на присевшего перед прыжком хищника иномарка вырулила со стоянки, майор помахал ей вслед и замер с поднятой рукой.

Теперь у него было достаточно времени, чтобы рассмотреть номер машины, и этот номер полностью совпадал с тем, который Чиж видел несколько часов назад на стоянке возле торгового центра.

На улице Народного Ополчения Абзац разогнался по-настоящему и включил пятую передачу. Место здесь было не самое подходящее для автомобильных гонок, и сидевший на соседнем сиденье Чиж покосился на него с легким недоумением. Впрочем, говорить он ничего не стал, целиком сосредоточившись на кастрюле с мясом, которую держал на коленях, чтобы, не дай Бог, не расплескать маринад.

Абзац долго не мог поверить в то, что Чиж — это не кличка, а фамилия. Он вовсе не пытался выведать у своего нового знакомого его фамилию, справедливо полагая, что толку ему от нее не будет никакого. Тот представился по собственной инициативе — попросил называть его не Николаем, а Чижом, потому что он, видите ли, так привык. Абзац не возражал: так действительно было короче и проще. Свою фамилию он называть не стал просто не смог решить, какую именно выбрать. В данный момент он звался Лупоглазовым, а это была вовсе не та фамилия, которой можно гордиться.

Подъезжая к Карамышевскому мосту, Абзац размышлял о том, как странно порой поворачивается жизнь. Десять дней назад одна мысль о том, что он обзаведется приятелем, вызвала бы у него взрыв хохота. Против такой идеи восставало все: его характер, привычки, убеждения и, прежде всего, профессия. Если ты не хочешь посвящать друзей в свои профессиональные и личные секреты, проще всего вообще не иметь друзей. Если ты не хочешь, чтобы кто-то, кому ты доверяешь, выстрелил тебе в затылок, не доверяй никому и ни к кому не поворачивайся спиной. Если ты хочешь выжить, живи один и всегда держи руку на спусковом крючке.

Это была азбука, и Абзац даже под угрозой расстрела не смог бы вразумительно объяснить, что заставляет его одно за другим нарушать собственные правила, казавшиеся прежде такими же незыблемыми, как закон всемирного тяготения. Ответ был прост: Чиж ему нравился. С точки зрения профессионального киллера, это вообще не могло считаться ответом, но другого у Абзаца не было. В Чиже чувствовалась надежность, которая не зависела ни от веяний времени, ни от конъюнктуры, ни от прогноза погоды. «СО МНОЙ МОЖНО ИДТИ В РАЗВЕДКУ!» — было выведено у него на лбу крупными фосфоресцирующими буквами. Абзац не привык доверять транспарантам и все время пытался отыскать на простодушной с виду физиономии Чижа сделанную мелким шрифтом неприметную приписку, — пытался и не находил. В конце концов он решил оставить эти попытки до тех пор, пока Чиж не проявит себя сам. Если у этого толстяка был какой-то тайный интерес, какая-то своя, глубоко запрятанная цель, все это должно было рано или поздно выйти на поверхность. Оставалось лишь следить, чтобы это не произошло слишком поздно, то есть держать ушки на макушке, к чему Абзац давно привык и что делал чисто автоматически.

На повороте колесо угодило в глубокую выбоину, и машину тряхнуло. Надежные английские амортизаторы смягчили удар, но седоков все равно подбросило. В багажнике глухо лязгнула связка стальных шампуров, а Чиж поспешно и очень своевременно приподнял кастрюлю с мясом, компенсировав собственными руками то, с чем не справились амортизаторы «ягуара». Реакция у него была отменная — не по возрасту и, если уж на то пошло, не по комплекции. Назвать Чижа толстяком можно было с натяжкой, но он уже начал заметно полнеть и обзавелся отчетливо видным со стороны двойным подбородком. Однако Абзац видел его в деле и продолжал терзаться сомнениями: а вдруг простодушие и надежность его нового приятеля являются такой же маской, как и его не внушающая никаких опасений «колобковая» внешность?