Он посмотрел на нее. Даже с полумаской было видно, как осунулось и подурнело Хозяйкино лицо. Она усмехнулась запекшимися губами, пояснила:

— Хозяйке не положено много творить. Это дело Лоцмана.

— Я больше не попрошу.

Встав на цыпочки, она поцеловала его в подбородок.

— Когда ты вернешься с Дархана, я сотворю такое…

— Когда наши актеры вернутся из Большого мира, мы с тобой учиним такое…

— Правильно-правильно. — Хозяйка улыбнулась и, прижав пальцы к шелку на лице, промокнула набежавшие слезы. — Обязательно учиним.

— Надо же еще узлы навязать! — спохватился Лоцман. Они уселись на пороге гаража и стали вязать узлы на веревках. Потом оказалось, что веревки стали коротки, и пришлось их связывать вместе.

— И то правда, — заметил Лоцман, стараясь не показать, как он досадует на проволочки, — зачем мне две?

— И я тоже дивлюсь, — подхватила Хозяйка. — Одной хватит…

— …Чтобы угробиться, — докончил охранитель мира. — Не болтай ерунды, милая. Теперь вот что: если мои дарханские орлы доставят кого-нибудь в Замок без меня, принимать будешь ты.

— А я сумею открыть границу?

— Н-не знаю… Ну, рано или поздно я сам появлюсь.

— Я буду ждать, — сказала Хозяйка печально.

Он наклонился и осторожно, не касаясь полумаски и волос, поцеловал ее запекшиеся губы.

— Я побежал.

Брошенная кошка дважды соскальзывала, но на третий раз зацепилась за край туннеля. С силой подергав конец веревки, Лоцман полез наверх. Рассудив, что упираться в стену подошвами не стоит — не ровен час, крючья сорвутся, — он подтягивался на руках, хватаясь за узлы. Захватить бы веревку ногами и опереться на узел, облегчить работу рукам, однако узлы были некрупные и ноги скользили. Запретив себе смотреть по сторонам и видеть что-нибудь, кроме очередного отрезка пути, не разрешая думать о высоте, на какую забрался, воспретив чувствовать боль в усталых кистях, он лез и лез, пока не увидел торчащий в пустоте свободный крюк зацепленной кошки.

От блеска металла на фоне синевато-серого камня внезапно стало страшно. Пол у туннеля гладкий, крючья скребут по нему, сдвигаясь к краю… Заткнись! — велел он себе. Всю дорогу карабкался — и ничего, а под конец перетрусил. А ну давай вверх.

Он передохнул. Подтянулся от узла до узла. Еще. Теперь надо разжать пальцы правой руки. Пальцы не желали отпускать веревку, Лоцману пришлось усилием воли разжимать их по одному. Вытянуть руку — оп! Он ухватился за что-то. Пальцы взрезала боль. Там вовсе не гладкий камень, обрывающийся в пустоту. Лоцман рванулся, бросил тело вверх и вперед, упал грудью на пол перед стеной откатившегося тумана. Проскользнул внутрь целиком, оглянулся.

Крючья кошки цеплялись за металлическую пластину, укрепленную на полу туннеля. Хозяюшка, милая, спасибо! Это она сотворила — оттого-то и было ее лицо таким осунувшимся и усталым.

Лоцман выбрал веревку и с мотком в руке пополз в темноту, вслед за отступающим туманом с мельтешащими искрами. Искр-кадров было немного. Туннель был узкий, Лоцман то и дело задевал стенки плечами, потом ударился головой о потолок. Ужалил страх: Анне совсем не хочется в мир Дархана, туннель сужается и сейчас зарастет. Лоцман рванулся вперед изо всех сил. Хозяйка, сделай с ней что-нибудь, заставь поддержать проход. Хозяюшка, ты слышишь меня?

Стенки неумолимо смыкались. Толкая перед собой кошку с мотком веревки, Лоцман протискивался во мраке, где в крошечном пространстве на миг показывалась искра-другая. Сколько еще ползти? Я не хочу, чтобы меня раздавило! Хозяйка, что ж ты? Разве не видишь, как дыра в стене съеживается? Анна! Вы погубите меня — и погубите свой Большой мир. Анна, задержите туннель хоть на минуту, я успею…

На плечах трещала куртка. В свитере скользил бы легче… Анна, пожалуйста, я же ваш Лоцман, удержите туннель. Это не мне надо — вам, вашему миру.

Объятия камня становились всё туже — однако впереди забрезжило пятнышко света. Извиваясь, ругаясь от боли, Лоцман протискивался туда. Свет всё ближе. Еще десяток сантиметров. Еще. Застрял. Ох! Кошка, которую он толкал перед собой, исчезла в пустоте. Пальцы вцепились в моток, ощутили тяжесть повисшей кошки. Лоцман выдохнул, сжался как мог, продвинулся, превозмогая боль. Еще чуть-чуть. Еще. Проклятие — как больно!

Наконец-то. Голова и плечи оказались снаружи. Освобожденно вздохнув, он поглядел вниз. Разжал пальцы и отпустил веревку с кошкой, проследил взглядом долгое падение блестящих крючьев. Цеплять их здесь всё равно не за что — места для них нет.

У подножия гор расстилалась травянистая, в рощах равнина. Синим куполом выгнулось небо, в нем плыли белые, сложно слепленные облака; над Поющим Замком таких никогда не бывало. И сияло жаркое послеполуденное солнце. Лоцман поглядел вниз. Дернулся, выполз еще немного. Точно червяк из яблока, пришло на ум сравнение. Надо сотворить внизу что-нибудь такое, чтобы не убиться. Он разозлился. Как творить, когда Мария от него отреклась? Сейчас он вывалится из туннеля без чувств, а коли задуманное не сотворится… Он оборвал эту мысль. Несколько размеренных вздохов. Сосредоточиться. Плохо сосредоточился, еще раз. Дышать. Сосредоточиться. Напрячься. Ну!

Обмякнув, он рухнул вниз головой. В воздухе собрался в комок. Врезался в тугую сеть, взлетел. Упал. Снова взлетел. Да что я вам — мячик?!

При следующем падении Лоцман вцепился в сеть обеими руками. Его подбросило, но он удержался, еще несколько раз подпрыгнул на затихающей сети и остался лежать. Разжал саднящие пальцы, поглядел. Удивительно, как не содрал с них кожу.

Великий Змей, ловко вышло! Сотворил такую штуку — и хоть бы хны, даже сознание не потерял. Как будто Мария и не отрекалась. Отчего это так? Может, Лоцман перекинулся на своего Бога и питается энергией от него?

Он перевернулся на спину, с минуту полежал, приходя в себя. Надо двигаться. В Кинолетном война, и Большой мир во власти взбесившихся актеров.

Он сел на батуте, осмотрелся. Горы стоят внушительным напоминанием о самих себе. Мир по-прежнему невелик — хотя в сравнении с тем, что было, сильно разросся. Поселок должен находиться где-то в центре равнины; отсюда его не разглядишь, однако найти будет нетрудно. Лоцман спрыгнул наземь, взглядом поискал брошенную кошку. Не видно в траве — ну и ладно. Вряд ли еще где пригодится. Сюда бы даншел, на котором раскатывал Ловец Таи, или «лендровер»… Лоцман прикинул свои возможности. Змей его знает — а ну как сотворишь, да и свалишься у колес бездыханный? Не стоит рисковать. Охранитель мира двинулся через равнину пешком.

Поселок окружала вырубка, где только-только поднялись молодые побеги. Чутко прислушиваясь, Лоцман вошел в распахнутые ворота. Он не решился мысленно окликнуть актеров и обнаружить свое присутствие: ведь после того, как Ингмар запрограммировал Марию, никто заранее не скажет, каковы стали обитатели здешнего мира. Для начала следует понаблюдать за ними издалека, сориентироваться.

Однако поселок был пуст. Лоцман заглянул в домик землян — здесь на столе, как память, лежала маска со смертельным газом, которую Шестнадцатый пилот оставил умирающему Стэнли; затем Лоцман постучался в дом Кис. Где живет Таи, он не помнил, но опознать жилище Ловца оказалось нетрудно: возле дома стоял приведенный в поселок и заботливо вымытый мотоцикл. Охранитель мира погладил руль и седло.

— Дождался, дружище? А где Ловец? — «Дракон», разумеется, молчал. И молчал весь поселок — двадцать шестигранных домов, опоясанных окнами. Лоцман подавил желание немедленно позвать своих актеров, убедиться, что они здесь.

Он прошел по дороге мимо белого куба энергостанции, в дальний конец поселка. И Мария обмолвилась, что конец у повести был задуман трагический; надо полагать, всех сгубили пришельцы с Шейвиера, старой родины переселенцев. Ну, не разыграла же Мария этот сценарий до конца, не могло такое случиться наяву.

Вторые ворота тоже были открыты. Если бы Мария успела заселить мир исконными жителями Дархана, мехаши уже вовсю хозяйничали бы в поселке.