Она услышала за спиной шепот Оонуву. Она не поняла ни одного ягарского слова и чувствовала, что не хочет понимать.

Следующая дверь была открыта, за ней пряталась крошечная каморка с гамаком, кроме гамака, там был дубовый сундук, закрытый на ключ, рундук с висячим замком и стол, на котором стояла спиртовая горелка. Внутри каюты стоял густой запах марукиньюту. Нетрудно было догадаться, что это — каюта капитана. Она тут же закрыла дверь.

Пройдя вперед, к главной каюте, она обнаружила среди груды отвратительно пахнущего мусора полдюжины грязных гамаков. Ни умывальника, ни подушек, ни простыней. Негде скрыться от посторонних глаз. И никаких альтернатив. Она опустила на пол саквояж.

Неожиданный скрип испугал ее и заставил обернуться: Оонуву маячил в узком дверном проеме. Опершись о косяк, он стоял, собранный и неподвижный, с застывшим, как маска, медным лицом и не сводил с нее своих немигающих раскосых глаз.

— В чем дело? — спросила Лизелл с холодной вежливостью, за которой она скрывала свое понимание. Его лицо не изменилось, и она терялась в догадках, понимает ли он еще какой-нибудь язык, кроме ягарского.

Она повторила вопрос по-грейслендски. Никакого ответа, ни один мускул не дрогнул на его лице. Его загадочная неподвижность начинала действовать ей на нервы, но жаловаться было не на что, юноша ничего плохого не делал.

Марукиньюту так действует? Но по его глазам этого нельзя было определить, поскольку его черные зрачки полностью сливались с черной радужной оболочкой глаз.

— Уходите, — коротко приказала она, — идите назад и занимайтесь своим делом.

Он никак не отреагировал, и ее рука непроизвольно потянулась к карману, где лежал «креннисов». Коснувшись стали, рука остановилась. Наведет ли она заряженный пистолет на юношу, который не представляет открытой угрозы? Может, это у него такая манера знакомиться. Так ли это? Она смотрела в его обсидиановые глаза и терялась в догадках.

Свисток положил конец непонятной ситуации. «Слепая калека» покидала порт.

— Возвращайся к своей работе, — для убедительности Лизелл включила жестикуляцию. Оонуву изучал ее еще с минуту, тянувшуюся бесконечно долго, затем удалился так же бесшумно, как и появился.

Облегченно вздохнув, она секунду постояла неподвижно, после чего подошла к бортовому иллюминатору и уставилась в него ничего не видящим взглядом. Ее мысли перенеслись в ближайшее будущее: как она будет спать, есть, мыться, одеваться и раздеваться на борту «Слепой калеки» в течение последующих пяти или более дней. Все как-то неудобно. Неловко. Небезопасно. Невыносимо.

Но поражение будет еще невыносимее. И невыносимее всего будут нотации Гирайза, которые она услышит от него, решись сейчас повернуть назад. Она уже выбрала себе гамак и собиралась немного отдохнуть в нем.

Ксо-Ксо становился все дальше и дальше. Густой лес теснился по берегам Яги. Лизелл вышла на палубу и встала у борта, удивляясь безудержному буйству зелени, невообразимо экзотическим фиолетовым цветам и совершенно невероятным птицам. Все это было здесь в таком роскошном изобилии, какого она и представить себе не могла, но это зрелище ее не радовало. Воздух — знойный, влажный, насыщенный гнилостными испарениями — оседал в легких свинцовой тяжестью. Она млела от жары, голова была тяжелой, а тело обливалось потом. Странно, но эта жара совершенно не мешала бесчисленным летающим насекомым, жужжащим вокруг лодки. Пчелы, слепни, какие-то неизвестные твари с зеленой головкой и алыми крылышками, которые пищали довольно приятно, но кусались мучительно. Крылатые легионы — непобедимые и ненасытные.

Просто возмутительно, но казалось, что эти маленькие монстры совсем не трогают капитана. Джив-Хьюз — с непокрытой головой, рукава туники и штанины закатаны — стоит на своем мостике, неуязвимый для напастей. Ну а Оонуву двигается повсюду как тень, почти голый, в одной набедренной повязке, и ему хоть бы хны. И Гирайз в'Ализанте — всем довольный человек — держит в руке трубку верескового корня, окутывая себя клубами дыма хорошего дорогого табака, отгоняя насекомых, А она — женщина, да еще и светлокожая…

Укушенная еще одной краснокрылой тварью, Лизелл с запозданием шлепнула себя. Нечестно. Может быть, ей попросить у Гирайза на время трубку? Она могла бы курить ее и одновременно чистить пистолет. А может, сигареты попробовать? Их, наверное, можно будет купить или выменять, когда «Слепая калека» сделает свою первую остановку. Некоторые женщины ведь курят — эксцентричные дамы, занимающие видное положение в обществе, слишком богатые и влиятельные, чтобы считаться с общественным мнением, — известные актрисы, натурщицы знаменитых художников, богема, дамы полусвета. В ее сознании всплыла фигура грандлендлорда Торвида Сторнзофа и его именные черные сигареты. Нет, курить она не будет.

Подбородок зачесался. Ее рука поднялась к свежему волдырю, и она со злостью потерла его.

— Не расчесывайте, — посоветовал голос за ее спиной.

В нос ударил острый запах марукиньюту, она повернулась к Джив-Хьюзу.

— Расчесывание активизирует яд насекомого, разносит его по коже и усиливает раздражение. После этого ранка начинает быстро гноиться. В нашем климате — это очень серьезная неприятность. Иногда смертельная. М-м-м-да. Руп Джив-Хьюз не раз видел такое, — с наслаждением продолжал капитан. — Бедняга страдает, лицо бледнеет, искажается до неузнаваемости, покрывается гнойниками. Каждый гнойник — величиной с виноградину, кожа на нем вздута, натянута как на барабане и блестит, а вокруг сине-багровое пятно. Потом гнойник прорывается, и его содержимое разъедающими струйками растекается по лицу. Боль при этом мучительная, вид ужасный, вонь — близко не подходи. Многие умирают, а те, которые выживают, обезображены: лицо все в рытвинах и глубоких шрамах. Джив-Хьюз не хочет, чтобы такая судьба постигла прекрасное лицо мадам, и поэтому очень искренне желает, чтобы она не расчесывала свои укусы.

— Она не будет, — взвизгнула Лизелл и, повернувшись, бросилась к трапу.

— Марукиньюту, — посоветовал капитан, — сильный запах марукиньюту отпугивает этих паразитов. Они не могут его терпеть. Джив-Хьюз не представляет почему, но зато знает, что так можно сделаться для них невкусным, то же самое он советует своим пассажирам. Примите хорошую дозу, мадам, в противном случае — муки, инфекция, вязкий гной, струящаяся кровь, омертвение лица, тошнотворная вонь разлагающейся плоти, неизбежные черви…

Зажав рот рукой, Лизелл пустилась наутек. Ее сопровождал хохот, оглушительный, как извержение вулкана.

«Свиное рыло, специально мне всю эту гадость рассказывал» — подумала она. Гирайз вновь оказался прав. — «Как я ненавижу, когда он прав».

Добравшись до иллюзорного убежища — главной каюты, она осторожно погрузилась в грязный гамак и лежала в нем, пока не прошла тошнота. Каюта воняла, как нужник, но хоть немного спасала от насекомых. У гамака, хоть и грязного, было одно значительное преимущество, отметила Лизелл, — отсутствие клопов. Это, конечно, не бог весть какое достоинство, но хоть что-то.

Она села в гамаке, подтянула к себе саквояж и, открыв его, обнаружила, что ее вещи перерыты, и к тому же весьма грубо. Маленький кулечек изюма, купленный в Зуликистане, развернут, а она оставляла его аккуратно закрытым. Ее нижнее белье обильно посыпано угольной пылью. Негодование, стыд и неловкость вскипели в ней. Ее рука автоматически потянулась к «креннисову». Пистолет был на месте, в кармане, вместе с ее деньгами и паспортом, все это она постоянно носила с собой.

Инстинктивно она посмотрела на дверь — в проеме стоял молодой кочегар Оонуву и молча наблюдал за ней. Их глаза встретились, но он даже не смутился. И вновь его руки заскользили по бедрам вниз-вверх.

Она сжала кулаки и стиснула зубы. Ей хотелось сбежать, но он закрыл собой выход. Конечно, он бы отступил в сторону, если бы она направилась к двери, у него бы недостало духу не выпустить ее. Она не хотела убеждаться в обратном и потому оставалась на месте.