Вздохнув, она взяла в руку саквояж и направилась к выходу. Заван шел рядом. Когда они вышли на платформу, там стоял поезд, осаждаемый толпой заждавшихся пассажиров. Давка была нешуточная, держа билеты в руках, народ яростно толкался и работал локтями.

Ужасные манеры, подумала Лизелл и тут же поспешила себя поправить: Другие традиции, иной взгляд на жизнь. Не обязательно худшие, просто другие. Но это вовсе не значит, что она обязана поступать так же.

Вместе с Заваном она деликатно пристроилась в хвост бесформенной очереди. Наконец они втиснулись в вагон — и тут стало ясно, откуда взялась такая давка. Поезд был набит под завязку — ни одного свободного места. Спотыкаясь, они пробирались по проходу, волоча за собой багаж, переходя из вагона в вагон, но мест нигде не было: дети спали, растянувшись на родительских коленях, тут же были втиснуты клетки с живностью. Ближе к хвосту поезда даже проходы были заняты несчастными, примостившимися на своих узлах и чемоданах. Когда паровоз хрипловато свистнул, и поезд, дернувшись, поспешил покинуть квинкевагский вокзал, двигаться дальше по вагонам стало проблематично. В третий раз Лизелл чуть не упала, споткнувшись о чье-то лежащее тело, и остановилась:

— Все, хватит.

— Что? — переспросил Заван.

— Шататься по вагонам, ясно же, что мест больше нет. Я остаюсь здесь, — она поставила саквояж на пол.

— Откажемся искать тогда?

— Я не буду больше ничего искать.

— Я пойду еще искать.

— Удачи, господин Заван, и спасибо за ужин.

— Не благодарите, мисс Д'вер. И вам удачи, — с чемоданом в руке Заван, шатаясь, побрел дальше.

Она смотрела ему вслед, пока он не исчез из виду. Подложив саквояж под спину, она оперлась на стену, облегченно вздохнув. Несмотря на импровизированную подушку, каждой косточкой она чувствовала вибрацию поезда. Пол, на который она опустилась, был грязный, к счастью, она купила юбку черного цвета. В вагоне царил полумрак, и в этом полумраке громко раздавался храп спящих. Счастливые люди, подумала про себя Лизелл. Она никогда не могла по-человечески спать в таких условиях. Вскоре она задремала и проснулась от голоса кондуктора. Что он говорил, понятно не было, но что хотел — ясно и без слов. Она сразу же протянула ему билет. Кондуктор оторвал часть билета, вернул ей корешок и пошел дальше. Лизелл снова прилегла на саквояж и закрыла глаза. Мысли текли вяло в неопределенном направлении, все медленнее и медленнее, погружаясь в беспокойный сон.

Поезд, пыхтя, тащился во мраке ночи на восток, в Зуликистан.

В следующий раз она проснулась уже на рассвете. Освещение в вагоне к этому времени уже выключили. Робкий утренний свет лился в окна. Несколько пассажиров позевывали, потягивались, покашливали. Тело Лизелл задеревенело и болело, глаза было не продрать, и вся она, с ног до головы, была припудрена паровозной копотью. Кулаками она протерла глаза, отряхнулась и кое-как поднялась на затекшие ноги. С трудом пройдя три вагона вперед, она смогла воспользоваться туалетом, к счастью, свободным в такой ранний час. Она причесала волосы пальцами за неимением расчески, прополоскала рот водой из собственной фляги, побрызгала на лицо, после чего продолжила свой путь по вагонам, аккуратно перешагивая через сонные тела, упорно пробираясь вперед в надежде найти вагон-ресторан, где можно перекусить.

Нашла и чуть не замурлыкала от удовольствия. Ей хотелось крепкого кофе, чтобы развеять сонную муть в голове, и хотелось прямо сейчас. Несколько бутербродов со свежим маслом тоже не помешают. Она вошла в ресторан, он был почти пустой. Были заняты только два столика, за одним из них сидела знакомая ей пара — Гирайз и Каслер. И снова вместе.

Она остановилась как вкопанная. В первую секунду она даже хотела повернуть назад, но Гирайз заметил ее в дверном проеме, и незаметное бегство стало невозможным. Он оглядел ее с ног до головы: от растрепанных волос до бизакской одежды, и при этом чуть скривил губы. Каслер оглянулся через плечо — она почти забыла, какие бездонно-голубые у него глаза — и улыбнулся ей. Чувство неловкости немного рассеялось. Ей ничего не оставалось, как подсесть к ним: по крайней мере, она узнает, почему молодой Сторнзоф потерял лидирующую позицию, обеспеченную вмешательством его дядюшки, который в данный момент… где? Улыбнувшись ему в ответ, она направилась прямо к их столику, они поздоровались, и Лизелл присела. Подошел официант и налил ей кофе. Нужно было начать веселую болтовню, но она будто лишилась дара речи.

— Вы не знаете, почему поезд так надолго опоздал? — наконец она нашла, что сказать.

— Думаю, это обычное явление для Бизака, — ответил Гирайз.

— Какой бы ни была причина, нам с в'Ализанте задержка на руку, — заметил Каслер. — Приди поезд вовремя, мы бы на него не успели.

— Тогда мы бы нашли еще одну двухместную дрезину, — усмехнулся Гирайз.

— Мы? — удивилась Лизелл.

— Вы смеетесь, однако должны признать, что двухместная дрезина была не хуже тех вонючих лодок, что плавают по реке Арун, — защитил их транспортное средство Каслер.

— С чего вы взяли, что вонь исходит именно от лодок? По-моему, это воняют мулы.

— Думаю, вы ошибаетесь. В вашем суждении есть некоторое предубеждение. Ваша резкая антипатия к мулам возникла из-за того, что они вас покусали.

— Вовсе нет, она появилась еще до того, но это ничего не меняет. Признайте, у меня достаточно тонкий нюх, я ведь безошибочно вычислил мошенника, помните, того мошенника — билетного агента в Желтом Ноки.

— Ваша проницательность достойна похвалы, но обоняние тут ни при чем.

— Я образно выразился.

— А, понимаю. Должен ли я рассматривать ваше замечание по поводу мулов тоже как образное?

— Безусловно.

Похоже, они хорошо спелись, подумала Лизелл, и эта мысль была ей неприятна. Вряд ли она могла объяснить, почему. Она поджала губы и принялась рассматривать пейзаж за окном. Сделала первый глоток и заметила вслух:

— Очень хороший кофе.

— Возьми меня с собой, — умолял Искусный Огонь.

— Только не в этот раз, моя прелесть, — ответил громко Невенской. — Тебя не вызывали.

— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

— Не сегодня. Тебе не понравится сегодняшняя прогулка. Я иду навестить его величество, а ты не выносишь его общества.

— Хочу ГУЛЯТЬ, гулять СЕЙЧАС, больше ПРОСТРАНСТВА, нужен ПРОСТОР! Гулять-гулять-гулять! ПОЖАЛУЙСТА-пожалуйста-пожалуйста!

— Я действительно думаю, что…

— ПОЖАЛУЙСТА-ПОЖАЛУЙСТА-ПОЖАЛУЙСТА! — Искусный Огонь, как безумный, скакал вверх-вниз.

— Ох, ну хорошо, — сдался Невенской.

— А-а-а-ххх — я —большой, я — огромный, я — безбрежный.

— Нет, ты можешь пойти со мной только при одном условии: если спрячешься в моем кармане крошечной искрой. Никто не должен знать, что ты там.

— Нет-нет-нет-нет-нет. Я большой-большой-большой!

— Ты маленький. Иначе ты сегодня не выйдешь из лаборатории. Выбирай.

— Я маленький, — с этими словами Искусный Огонь мгновенно уменьшился, сжался до нужных размеров. Выпрыгнув из реактора, яркая искорка добежала по полу до ботинок Невенского, вскочила на подол его просторного платья, затем поднялась вверх до нагрудного кармана, в котором и исчезла.

— Ну, как ты там? — спросил Невенской.

— Мне — отлично, мне — чудесно, я — Искусный Огонь. Пойдем.

— Помни, тебя никто не должен видеть.

Пламенное телепатическое согласие.

Выйдя из лаборатории, Невенской проделал свой обычный путь по подземному коридору, поднялся по секретной лестнице, далее через кладовку и хозяйственную комнату, по дворцовому коридору, ведущему прямо к личным апартаментам короля, мимо часовых, через переднюю с коллекцией дамасских клинков, и наконец — в личный кабинет короля.

Мильцин IX, облаченный в великолепный шелковый халат цвета ночного неба, расшитый золотыми созвездиями, сидел за письменным столом, на котором совсем недавно стоял макет города. Макет убрали, его место заняли карты, таблицы и замысловатые чертежи. Среди пергаментных свитков красовалась тарелка с остатками обеда Его Величества. Невенской отметил — голуби, фаршированные сливами, которые в свою очередь фаршированы трюфельным паштетом, салат из картофеля, свеклы и репы, зелень, приправленная маслом, и бутылка «Гранд Зорльхоф № 39». При виде всех этих кулинарных изысков в желудке у Невенского заурчало.