– Почему у меня такая маленькая подушка? – недовольно прохрипела Сонька. – Большую себе взяла? Вместе с одеялом?

– Да открой ты, наконец, глаза! – разозлилась я.

– Не хочу, мне их больно.

Я с силой пхнула ее в бок.

– Открывай, говорю!

Сонька скроила недовольную мину, но глаза все же открыла.

– Е-мое! – ахнула она, обозревая пустынный пляж. – Дрыхнем на улице! Как бомжи, – она стукнула меня своей подушкой по голове. – Это все ты виновата! Напилась, как свинья…

– А сама-то?

– Мне можно, у меня плохие гены – папа пьяница, сама понимаешь! Но ты…

– А у меня муж трезвенник! Мне тем более можно, дома он мне не дает!

Тут Сонька хихикнула и заговорщицки прошептала:

– А ты ведь вчера ему два раза звонила. Между прочим, по моему мобильному…

– Кому?

– Коленьке своему, вот кому.

– И что? – упавшим голосом произнесла я.

– Ничего. Абонент вне зоны досягаемости. – Сонька мерзко захихикала. – По бабам пошел, а телефон отключил.

Я треснула ее по затылку.

– Покаркай мне! – рявкнула я и замахнулась еще раз.

– Да ладно, шучу я. – Сонька примирительно ткнула меня локтем в бок. – Не обижайся.

– Ладно, – пробурчала я, потом, покосившись на плюшевого монстра в ее руках, спросила. – Это чудовище у тебя откуда?

– Я его вытащила из автомата. Цапалка такая железная, знаешь, наверное.

– Когда успела?

– Когда ты с уличным художником скандальничала.

– Чего? – я даже рот открыла от удивления.

– Не помнишь? – она прыснула. – Ты начала его учить, как надо штриховать и накладывать тень. Что это за мазня! – восклицала ты, тыкая в его набросок пальцем. Такие бабки за примитивное убожество! Он тебя, естественно, послал. Ты обозвала его Матисом недоделанным. Он тебя полоумной одяжкой. Ну и так далее… – Сонька расплылась в улыбке. – Такой скандалище был!

– Я скандалила посреди набережной? – все еще не верила я.

– Даже драться на него лезла. Только я тебя оттащила.

– Больше, надеюсь, ничего такого…

– Ну… – Сонька сделала многозначительную паузу. – Если не считать того, что ты собиралась подать в суд на всех фотографов побережья. И не в районный, и даже не в Российский, а в Женевский.

– А фотографы-то чем мне не угодили?

– Сначала тебе разозлили мужик с обезьяной. Ты кричала, что он мучает бедное животное, заставляя его носить штаны, потом переключилась на фотографа с осликом, на него как раз бабец взгромоздилась килограмм под сто, и ты начала по этому поводу возмущаться… – Сонька встала с ногами на лежак, уперла сжатые кулаки в бока, прищурилась и, подражая моему голосу, заголосила. – Я подам на вас в суд, за издевательство над бедным животным! – Сонька хохотнула и сменила позу. – А вы, мужчина! Как вам не совестно эксплуатировать малолетнего ребенка! Рабство, между прочим, давно отменили!

– Это еще что за фигня? – оторопела я.

– Это ты углядела, что один из фотографов щелкает курортников в обнимку с малолетним индейцем. Как я поняла, юный Ченгачкук был его сыном…

– Это все? – с замиранием сердца, прошептала я.

– Почти! – убила меня Сонька. – Потом ты добралась до трех негров. Они, наряженные в папуасские костюмы – набедренная повязка, перья, бусы – фотографируются с нашими бабоньками за большие деньги.

– Откуда тут негры?

– Их в Краснодаре один ушлый армянин отловил. Они студенты. Подрабатывают папуасами.

– И что мне от них надо было?

– Ты стыдила их за то, что они роняют честь африканского народа! – Сонька прыснула в кулачек. – А потом требовала, чтобы они показали стриптиз.

– Какой ужас! – застонала я.

– Еще бы! Я чуть со стыда не сгорела!

– Кто бы говорил! – возмутилась я. – Ты и не то вытворяешь!

– Нет. – Сонька замотала головой. – Я не могу быть такой же отвратительной.

– Ты хуже!

– Хуже быть не может, – отчеканила Сонька. – Хорошо, что тебя Геркулесов в таком виде не видел – сразу бы развелся.

– Он и так со мной разводится, – тоскливо протянула я.

– Да ладно тебе! – попыталась успокоить меня подруга. – Может, все и обойдется.

– Вряд ли, – тяжко вздохнула я. Потом отогнала грусть и довольно бодро спросила. – После моего митинга на набережной мы что делали?

– Пошли в кабак. Хлопнули джина. – Сонька наморщила лоб. – А после этого у меня провал в памяти.

Мы немного посидели, понуро свесив головы, потом встали с лежаков, подобрали с гальки повядшие розы, сунули в сумку плюшевого монстра, и, покряхтывая, побрели к санаторию.

Мы стояли на крыльце корпуса и дергали ручку двери. Дверь была заперта изнутри. Это, конечно, не смертельно, – если постучать, дежурная откроет – но рисоваться не хотелось. Тем более, ни одной санаторно-курортной карты у нас на руках не было. И, вполне возможно, что нас просто-напросто не пустят.

– Давай через Танин балкон, – предложила Сонька. – Заодно и платье вернем.

Я нашла ее предложение приемлемым, поэтому вместо того, чтобы разбудить дежурную стуком, мы начали карабкаться на Танин балкон. Получилось у нас довольно ладно, Сонька влезла благодаря моей поддержке, а я благодаря цирковой закалке (когда-то в детстве я в серьез увлекалась воздушной гимнасткой). Оказавшись на балконе, я тут же стянула с себя порнографический сарафан и повесила его на веревку.

После этого мы тихонько постучали в окно.

Никакого ответа. Мы постучали сильнее. Опять тишина.

– Это ж надо так крепко спать! – зашипела я.

Сонька ничего не сказала, она, придвинув лицо вплотную к стеклу, и попыталась рассмотреть, что твориться в комнате.

– Ну? – нетерпеливо спросила я.

– Вроде нет никого…

– Как это нет? – напустилась я на Соньку. – Куда же все делись?

– Не знаю. Кровати пусты. Значит, никого нет…

– Дай я посмотрю, – раздраженно произнесла я, отодвигая Соньку.

Я заглянула через стекло в комнату. Две кровати, шкаф, стол, холодильник (наш, номерок, получше будет!), и ни одной живой души. Правда, из-за двери в ванную комнату пробивался свет, что оставляло надежду на то, что Таня просто пошла пописать, как никак санузел совмещенный.

Вдруг дверь распахнулась, и из ванной выбежала Таня. Голая! Она смеялась и зачем-то виляла своей худосочной попой.

Зачем, выяснилось позже, когда из той же ванной показался голый… Гоша! Короткие волосатые ноги, цыплячья грудь, покрытая черной шерстью, округлый животик все в той же дремучей поросли, короче, полный мрак!

Сонька не ожидала такого сюрприза, по этому удивленно икнула и дернула головой. Послушался глухой удар – это ее лоб врезался в стекло.

Влюбленные застыли. Мы с Сонькой тоже. Немая сцена, «Ревизор» отдыхает.

– Не здесь снимается передача «За стеклом»? – нагло выкрикнула Сонька, постучав пальцем в окно.

– Ой! – растерянно сказала Таня. – Это вы, девочки?

– Извращенки! – пискнул Гоша, прикрыв свой срам ладошкой. – Так я и знал!

– А вы чего тут? – пролепетала Таня, кидаясь к балконной двери. – Я сейчас открою…

Когда дверь распахнулась, мы с Сонькой радостно ввалились в комнату.

– Встречаетесь по-тихому? – хмыкнула я, кидая взгляд на Гошины мосластые ноги.

– Ну мы это… – совсем растерялась Таня. – Тут… Решили… Всего один разочек…

– Совет вам да любовь! – гаркнула Сонька.

Я послала Гоше воздушный поцелуй, и мы покинули это гнездо разврата.

Добравшись до номера, тут же рухнули в кровать и в унисон захрапели.

Разбудил нас возмущенный крик Эммы.

– Девочки! Разве можно спать с закрытым окном? Вы же перетравите половину санатория!

– А? – Я подняла все еще тяжелую голову. – Чего?

– От вас разит! Перегаром! Как от мужиков!

– Эмма Петровна, – простонала Сонька, – поверьте, напиваются не только мужики.

– Вставайте! И немедленно в душ! – бушевала Эмма. – Я еще поговорю с вами о вашем поведении.

– В нашей стране каждый достигший двадцатиоднолетия имеет право напиваться, – буркнула Сонька.