– Точно! – присоединилась в скандалисткам еще одна дама, очень миленькая блондиночка с идиотскими сережками в ушах (чешского стекла – шик семидесятых) и таким же идиотским бархатным бантом в волосах. – А потом говорят, что ничего не произошло! А люди пропадают! – Она тряхнула головой, и ее серьги угрожающе затряслись. – Вот Вася Галич пропал, а никому нет дела! Уж я ходила, я просила…

– А уж как я просила! – выдвинулась на передний план Светочка. – Как умоляла! – Ее нос заострился до такой степени, что им хоть масло режь. – А они все равно отказываются делать мне гидромассаж!

– Да что вы глупости болтаете! – прервала ее блондинка. – Я о серьезных вещах, а вы… Человек пропал, исчез, испарился, а они и в ус не дуют… Милиция тоже мне!

Очкастый начал интенсивно багроветь, казалось, что если к его лицу поднести зажигалку, он вспыхнет.

– Люди! – раздался душераздирающий крик из зарослей кустарника с роскошными багряными колючками. – Люди, послушайте меня!

Люди с огромным удовольствием навострили уши. Особенно любопытные даже привстали на носочки, чтобы не только послушать, но и посмотреть. Я оказалась в их числе.

Из зарослей, пошатываясь, вышла Гуля. Она была исцарапана, обвешана какими-то вьюнами, перепачкана землей и совершенно невменяема.

– Я видела! – страшно закричала она и бухнулась на колени. – Видела призраков. Они повсюду! Они не успокоятся, пока не переубивают нас всех… Та-а-ам! – она выпростала свою длань и указала ей на кусты, из которых только что показалась. – Там тени! А там! – рука метнулась в другом направлении. – Там ночами бродит нечисть! Я видела! Каждую ночь…

– Это еще кто? – устало спросил армянин у своего русского коллеги.

Но коллега не ответил. Он стоял молча, красный, потный, тяжело дышащий, и был смутно похож на паровой котел, который вот-вот взорвется. Я даже побоялась, что у него сейчас из носа вырвется пар, а изо рта дым.

Но, к счастью, обошлось. Вместо пара и дыма из его рта вырвался вой:

– Все во-о-о-он! – Грудь его вздымалась, на лбу вздулись вены. – Марш в столовую! Сидеть и не высовываться, пока следственная бригада не закончит работу! – Он все еще кипел, по этому бешено завращал глазами и, остановив взгляд на двух своих коллегах, что с интересом следили за происходящим, гаркнул. – Немедленно всех разогнать! Иначе…

Он не договорил, потому что я, до сего момента молча стоящая рядом, прошептала.

– Мужчина, я видела, как все произошло…

Мужчина вздрогнул и резко обернулся. Его увеличенные очками глаза недовольно уставились на меня.

– Я видела, как ее столкнули. Она сопротивлялась, но он, то есть она…

– Как фамилия? – рявкнул он, буквально пронзив меня взглядом.

– Чья? – не поняла я.

– Ваша.

– Володарская, то есть Геркулесова. А что?

– А вы знаете, гражданка Володарская, то есть Геркулесова, что за дачу ложных показаний дают…

– До пяти лет. Знаю, у меня муж адвокат. – Я почесала одну ногу об другую, что-то она сильно зудела, уж не ободрала ли, когда лазила по подвалам. – Вы меня не перебивайте. Я видела, как некто толкнул Катю…

– Как это некто? Следствию известно, что столкнул ее Артур Беджанян, умерший в 1975 году, – оскалился следователь.

– Перестаньте скалиться! – возмутилась я. – Лучше запишите, ведь я вам даю показания… Я заявляю, что некто, скорее всего, женского пола, столкнул Катю с балкона. А потом покинул место преступления по потайной ле…

– А ну катитесь отсюда, – прошипел он, недобро прищурившись. – Иначе я за себя не отвечаю…

– Но…

– У меня есть два свидетеля, которые видели, что ее никто не сталкивал, ясно вам? А еще у меня есть глаза, и я сам лично видел, что вы подошли сюда две минуты назад. И шли вы со стороны пляжа, – цедил он сквозь зубы. – Услышали, поди, что разбилась женщина, вот и примчались, даже обуться забыли. – Он пренебрежительно сплюнул. – Ну народ! На все готов, лишь бы привлечь к себе внимание…

Закончив свою речь, он развернулся и размашистым шагом двинулся к крыльцу.

Я не знала, что мне предпринять, то ли бросится за ним вдогонку, то ли обидеться и уйти. С одной стороны, мне хотелось помочь следствию, но с другой, не было нужды навязываться – раз они не хотят меня слушать, им же хуже. Тут моя мстительная мысль оборвалась, уступив место другой, а именно – откуда взялись два свидетеля, которые видели, что «…ее никто не сталкивал, ясно вам?». А нам вот не ясно! Ведь Катю столкнули – и я могу подтвердить это под присягой… И тут меня осенило… Убийца! Именно он мог сказать дурковатому следователю, что видел, будто Катя упала без чьего-то вероломного вмешательства. А уж второй свидетель нашелся тут же, из числа истеричных особ, любительниц во все совать свой нос и быть в центре событий, именно с такой сравнил меня очкастый сыщик.

Не известно, до чего бы я додумалась еще, если бы меня не окликнули.

– Лелик! – услышала я знакомый Сонькин голос. – Канай сюда!

Я обернулась и увидела, что под кустом акации сидит моя подруженция, сидит тихо, стараясь не привлекать к себе внимания.

– Ты чего тут прячешься? – спросила я, подгребая к кусту.

– На всякий случай, – шепотом ответила она. – Вдруг они сейчас начнут санаторно-курортные карты проверять.

– Вряд ли, – с сомнением протянула я. – Им сейчас не до этого…

– Ну не скажи! – Сонька еще дальше вдавилась в заросли. – Вдруг они думают, что в санатории орудует пришлый маньяк. Эдакий засланный казачек-экстремист!

– Да они вообще не уверены, что это убийство… Говорят, что она сама того… – Я изобразила, как ныряют рыбкой. – Сиганула… Как ее теска в бессмертном произведении «Гроза»…

– А ты? Ты как думаешь? – Сонька возбужденно заерзала и на мгновение вылезла из укрытия, но тут же опасливо отбуксовала назад. – А, Лель?

– О чем я думаю, я тебе потом расскажу. Меня сейчас другое заботит… – Я нахмурилась и вновь почесала ногу – все-таки я ее раскарябала, иначе она бы так не зудела. – Ты, случайно, не знаешь, кто из местной шатии вызвался засвидетельствовать, что Катерина сиганула с балкона по собственной воле?

– Я не знаю. Я пришла слишком поздно… – грустно молвила она. – А вон наша соседка сидит, – встрепенулась Сонька, отодвигая от лица ветку акации, – может, она знает.

Недалеко от нас действительно сидела Эмма. Что самое удивительное сидела прямо на траве, не соизволив прикрыть голову (она жутко боится солнечного удара, по этому всегда носит панаму) и, забыв налепить на нос обслюнявленную бумажку.

– Эмма Петровна, – позвала ее я. – Ау!

Эмма подняла на меня совершенно пустые глаза, поднесла руки к груди, затрясла плечами, сморщилась и совсем по-детски захныкала.

– Девочки! – гнусила она сквозь слезы. – Девочки, какой кошмар! Катя-то, Катя… – Эмма неинтеллигентно высморкалась в панаму, которую сжимала в руке. – Я ведь видела, как она упала, я и следователю об этом сказала… Так и так, говорю, стояла на балконе, а потом бац… Уже лежит на земле…. Мертвая-я-я-я-я! – заголосила она, теперь совсем не по-детски.

– Вы видели, что… – Я удивленно заморгала. – Погодите… Она стояла, а потом упала, и все?

– Стояла спиной, наверное, белье вешала, потом начала пятится, затем резко обернулась, ну и не рассчитала, наверное… – Эмма утерла нос все той же многострадальной панамой. – Леля, у нас же лоджии шире, я еще вчера заметила, что в люксах очень узкие лоджии… А она еще не привыкла…

– И кроме нее на балконе никого не было? – строго переспросила я.

– Никого! Только она и белая простыня, которую она вешала. Стояла спиной, руки подняты… И простыня… Или большое полотенце…

– Эмма Петровна, – вкрадчиво проговорила я. – У вас какое зрение?

– Хорошее! – Нагло соврала она, но потом смущенно добавила. – Для моего возраста.

– Минус три?

– Три с половиной, но я привыкла обходиться без очков. Я зрение тренирую…

– Тогда понятно, – хмуро пробурчала я. – И следователь, значит, поверил вашим словам, не удосужившись поинтересоваться вашими минусами…