– В цепь! Ложись!

Сам он отступил под прикрытие дерева, укрываясь не от возможных пуль – избави Боже! – лишь от взглядов противника. Теперь на улице в открытую продолжал стоять лишь Семен.

– Я сказал: ложись!

Кто-то дернул незадачливого филера за штанину. Другой тихонько прикрикнул. Пришлось Семену залечь рядом со всеми, хотя никакой пользы в такой ситуации от него не было.

А еще через полминуты в поле зрения показалась толпа. Сколько в ней было людей, понять на самом деле было невозможно. Улица, свет луны, чуть дальше – темень. А вот повязки на рукавах слабенько белели.

Орловский выждал еще немного. Тут главное – подгадать момент, когда подойдут поближе, но еще не заметят. Вот сейчас…

– Огонь!

Нервное напряжение разрядилось дружным залпом, и сразу всем стало не до отвлеченных переживаний.

Торопливо клацнули затворы, послали в патронники очередную смерть.

– Огонь!

А там, дальше, уже творилось нечто неописуемое. Не ждавшие отпора бандиты торопливо заметались, кто-то упал, кто-то тихонько завыл от боли, кто-то, не то более трусливый, не то более здравомыслящий, бросился удирать… И только открыть ответный огонь никому не пришло в голову.

Пяти залпов хватило вполне. С десяток врагов остались лежать, остальные рассеялись. Был бы день, Орловский обязательно бросился бы в преследование. Но ночь имеет свои особенности. Тут мигом можно поменяться ролями. Да и бандитам ничего не стоит спрятаться за заборами, а на тщательный осмотр всех дворов нет людей.

– Молодцы! Поздравляю с успехом!

И такой подъем духа вызвала легкая победа, что стрелки дружно рявкнули согласно дореволюционному уставу:

– Рады стараться!

Только титула не прибавили, да и то потому, что не знали звания своего командира.

– Рядовой Курицын! – Никаких фамильярностей ни в бою, ни в строю Орловский не признавал.

– Я, ваше высокоблагородие! – Иван Захарович вскочил.

Он тоже не обижался на смену обращения. Понимал обстановку.

– Возьми Семена. Сообщите на другие заставы. Пусть приготовятся к бою. Бандиты могут попытаться пройти соседними улицами.

– Слушаюсь!

Курицын подхватил недавнего филера и исчез с ним во тьме.

На месте короткого боя воцарилась тишина. Лишь постанывал кто-то из раненых бандитов, да еще дальше слышался тихий от расстояния гомон многих голосов.

Пользуясь паузой, Орловский в полный рост прошелся вдоль цепи. Насколько можно было судить, люди были бодры и полны готовности отразить возможное повторное нападение.

А потом с той стороны улицы загрохотали винтовки. Бандиты не решились идти в атаку, но и уходить просто так не хотели. Прицел был взят слишком большой, и почти все пули пролетали высоко над головами. Подобная стрельба действовала главным образом психологически, заставляя нестойких вжиматься в булыжник мостовой.

Орловский нарочито неспешно дважды прошелся вдоль фронта, а затем во весь рост застыл на фланге цепи.

– Прицел… Залпом… Пли!

Собственная стрельба действует успокаивающе. Жаль, что в темноте нельзя было поручиться за результаты. Но после второго залпа огонь с той стороны стал значительно реже. После третьего – практически утих, а затем вдруг возобновился с удвоенной силой, хотя и без всякого результата.

Затишье наступило без всякого перехода. И сразу в свете луны возникла толпа, несущаяся на небольшой отряд Орловского.

– Пли!

Шанс добежать у бандитов был. Для этого требовалось немного жертвенности. Ровно на два залпа, которые могли дать солдаты. Перезарядить винтовки стрелки бы уже не успели, а в рукопашной шансы всегда на стороне тех, кого больше.

– Пли!

Вот жертвенности у нападающих как раз-то и не было. Орловский хотел уже скомандовать: «В штыки!», но тут толпа не выдержала и торопливо бросилась обратно.

Жаль, что ее нельзя было проводить огнем. Солдаты принялись вгонять в винтовки новые пачки патронов, и лишь Орловский смог позволить себе впервые за весь бой вскинуть трехлинейку и, как на стрельбище, дважды выстрелить вслед убегавшим.

Двое упавших добавили остальным прыти, и освещенная часть улицы мгновенно опустела. Зато из темноты вновь открыли огонь, разве что прицел взяли еще хуже, чем в первый раз. Пули свистели едва ли не в поднебесье, и уже никто не пытался вжаться в неласковый булыжник.

Отбитая атака и отсутствие потерь лишили солдат робости. Орловский не спеша прошелся перед фронтом и с удовлетворением отметил, что люди стали много спокойнее.

А вот о нем этого сказать было нельзя. Смущала целеустремленность бандитов. Перед ними лежал целый город. Было бы логичнее захватить то, что плохо лежит, и дать деру. Они же ввязались в бой, словно поставили себе целью завоевать Смоленск или хотя бы добраться до резиденции правительства. Зачем?

Нет, резон захватить новоявленную столицу у них был. Скажем, для основательного грабежа. Только для подобной акции требовались и соответствующие силы. Это не поселок, которым легко овладеть с налета, повластвовать там какое-то время, а затем направиться дальше. А то и вообще сделать своей базой.

Но если это не налет, а захват, то следующий логичный ход – обойти очаг сопротивления и атаковать обороняющихся с тыла. Если же нет, то достаточно блокировать их на какое-то время, за которое остальная часть банды сумеет вывезти из города то, что достойно их внимания.

Где-то в стороне школы прапорщиков вспыхнула густая перестрелка с участием пулеметов. Орловский подумал было, что посторонняя стрельба может вызвать у его людей панику, однако напротив: мысль, что кто-то еще отбивается от банды, причем этого «кого-то» явно много, вызвала у солдат энтузиазм. Всем сразу стало казаться, что презираемые недавно юнкера сами перейдут в атаку, потихоньку начнут очищение города, а следовательно, продержаться надо не так-то и долго.

– Ваше высокоблагородие, приказание выполнено! – Курицын подошел во весь рост, словно и не летали здесь неприятельские пули.

Чуть в стороне от него жался Семен.

– Как там? Тихо? – спросил Орловский.

– Так точно, пока тихо! – отрапортовал Иван Захарович.

Тут же, опровергая сказанное, чуть правее, где у истока небольшой улочки был поставлен заслон, часто и суматошно загрохотали выстрелы. Почти сразу сквозь них прорезались крики, а затем стрельба стала быстро перемещаться в сторону дома правительства.

– Семен! К левой заставе! Пусть отходят к резиденции. Быстро! – приказал Орловский.

Он в последний раз посмотрел вдоль улицы. Сам он на месте бандитов обязательно бы атаковал небольшой отряд, чтобы уничтожить его с двух сторон. Но то ли потери оказались чувствительными, то ли с управлением у них были проблемы, – на том конце лишь продолжали часто и бестолково стрелять.

– Отходим! Всем держаться вместе!

Отступление вообще на редкость неприятная штука. Сам факт, что противник оказался сильнее, порою выводит на грань повиновения даже сплоченные части, если же при этом приходится прорываться с боем…

Однако авторитет Орловского был высок, и люди слушали его, как дети слушают отца.

Провожаемые выстрелами, солдаты выскочили на открытое пространство и на секунду поневоле застыли.

Через площадь торопливо бежали остатки правой заставы, а за ними неслись разнообразно одетые люди, стреляли убегавшим в спины, старались догнать. Само же здание безмолвствовало, словно было покинуто.

– Стой! По бандитам! С колена залпом! Пли!

Залп подействовал отрезвляюще. И на тех, кто в азарте несся за убегающими, но вместо долгожданной победы получил пули в спину. И на тех, кто сидел в резиденции, не то не умея разобраться в происходящем, не то просто растерявшись.

Молчаливые окна засверкали вспышками выстрелов. С броневика запел свою песню пулемет, и ему вдогонку ударил другой, из здания. Оба пулеметчика, как машинально отметил Орловский, невольно взяли высокий прицел. Видно, боялись попасть в своих. Но для многих наступающих оказалось достаточно и этого. Они сразу смешались, потеряли темп, что дало возможность беглецам добежать до заветной цели.