Но слушатели не были сильны в древней мифологии или просто не задумывались о смысле фраз. Главное, чтобы было красиво, а уж насколько красота соотносится с действительностью – дело десятое.

– …но мы не дадим себя запутать или запугать! Встанем как один грудью на защиту завоеваний революции!

Толпа одобрительно взревела. Грудь у оратора была, правда, хилой, но среди слушателей вполне хватало и солдат, и каких-то непонятных, но вооруженных личностей. Многие из них совсем недавно поддерживали достаточно миролюбивое выступление первого гражданина, теперь же, в соответствии с текущим моментом, с той же готовностью размахивали винтовками, а у кого их не было – кулаками.

– …Мы отлично знаем имена наших врагов, тех, кто хочет повернуть течение истории вспять. И мы ответим им: не выйдет! Наш ответ прозвучит так убедительно, что навеки отобьет охоту у всех уцелевших даже в мечтах идти против отчетливо выраженной воли народа!

И снова грянул одобрительный рев.

– Дай винтовку, браток! – Какой-то тип в пиджаке поверх гимнастерки вцепился в трофейную трехлинейку Георгия. – Дай, я им покажу!

Его небритое лицо выражало безумную жажду разрушения, и не хватало только оружия, чтобы перейти от мечты к делу.

– Самому нужна, – отрезал Орловский, поворотом уходя от алчущих рук.

Небритый пытался что-то сказать, но очередные воинственные вопли играючи покрыли все его слова.

Делать здесь было решительно нечего. Был ли оратор пособником Шнайдера или действовал по собственной инициативе, не играло особой роли. Важнее был факт, что в городе отчетливо запахло бойней, и эта причина еще больше понуждала убраться отсюда подальше.

Оставалась надежда на юнкеров. Все-таки они были организованной силой и при умелом руководстве могли бы сыграть роль крепкого ядра, к которому примкнут те, кому по-настоящему дорог порядок.

Но примкнут ли? На уходящей от вокзала улице Орловский не повстречал ни одного офицера. Не то переоделись, не то осмотрительно попрятались, и лишь раз мимо проехал запыленный автомобиль.

Крепкие руки пассажиров сжимали винтовки, а на плечах сидящих знакомым неувядаемым золотом сияли погоны…

Ровный перестук мотора то и дело сменялся натужным завыванием. Дорог, как известно, на Руси никогда не было, в этих же полузабытых краях…

Оставалось благодарить судьбу, что погода в последнее время стояла сухая. В противном случае виляющий по бесконечным холмам и оврагам проселок превратился бы в нечто непроходимое еще на первых верстах. А так паккард кое-как справлялся с тем, чему в других краях не подобрали бы имя, здесь же почему-то величали дорогою. Может, хотели задобрить, дабы не очень препятствовала добраться, куда надо?

На бесконечных ухабах автомобиль раскачивало не хуже, чем корабль в бурю, разве что не так равномерно. То затрясет, то подбросит несколько раз подряд, а то едва ли не сотню саженей едешь ровно, словно по строевому плацу.

Впрочем, никто из пассажиров паккарда не жаловался. Хотя бы потому, что ничего другого не ждал. Не приходится из грязи вытаскивать – и слава Богу! Дорога легкой не бывает.

Ехали впятером. Старшим – Сухтелен. Аргамаков долго решал, кому возглавить посыльных. Штаб-офицеров в отряде было мало, все на должностях, вот выбор и пал на присоединившегося гусарского подполковника. С одной стороны, ему бы возглавить эскадрон, однако тогда неудобно перед Ганом. Все ж таки ротмистр сам сформировал его, во время похода держался молодцом, и сместить его с должности значило нанести человеку незаслуженную обиду. Сухтелен это прекрасно понимал сам, в начальники не рвался и пока как бы состоял при командире отряда.

Человек, проделавший с малой группой долгий путь, ненадежным быть не может. Дело же контакта с каким-то подобием власти было ответственным, и Аргамаков решил, что подполковник с ним должен справиться.

Из гусар со своим командиром отправился Раден. Ротмистр вызвался сам, как показалось Аргамакову, чтобы хоть короткое время побыть с племянницей Дзелковского, но, может, он и ошибался. Тем более никаких конкретных причин для отказа не было.

Оба гусара побрились, оставив лишь традиционные усы, и сразу перестали выглядеть бездомными бродягами.

Ольга Васильевна тоже ехала с группой, как и обещал помещик, в качестве проводника. Она гордо восседала на переднем сиденье, одетая в дорожное платье, с ридикюлем в руках. В ридикюле, как было сразу после отъезда сообщено всем спутникам, помимо обычных дамских мелочей лежал карманный маузер номер один калибра семь шестьдесят пять.

Четвертым участником поездки был поручик Изотов, настолько крупный, что пулемет «льюис» казался в его руках игрушкой. Он и послан был из-за своего умения обращаться с этой машинкой. Отпускать группу с одними винтовками Аргамаков не решился. Пусть дорога пару недель назад была вполне безопасной, но все в мире стремительно меняется, причем исключительно к худшему.

И наконец, водителем был младший унтер-офицер Ивар Ясманис из Риги. До войны он работал на «руссо-балте», возил тузов из правления и потому мог легко остаться в тылу. Вместо этого спокойный латыш отправился на фронт добровольцем, а затем без колебаний вступил в отряд Аргамакова.

Сейчас он сосредоточенно крутил руль да временами бубнил про себя. Скорее всего, проклинал бесконечные повороты, подъемы да ухабы, явно не придающие дороге должного комфорта.

Паккард натужно преодолел очередной склон, скатился вниз и остановился у крохотного ручейка.

– Все, – заявил Ясманис и заглушил мотор.

Остальные тревожно переглянулись, дружно подумав о поломке.

Нет, что ни говори, конь не только привычнее, но и намного удобнее. Это вам не бездушный механизм, в котором сам черт ногу сломит. Но до Смоленска верхом было несколько далековато.

– Что-нибудь серьезное? – с некоторой тревогой в голосе осведомился Сухтелен.

– Нет. Мотор нагрелся. Надо дать ему остыть и добавить воды в радиатор, – невозмутимо сообщил водитель.

– Долго?

Ясманис зачем-то посмотрел на небо, будто ожидал оттуда подсказки, беззвучно подвигал губами и вынес вердикт:

– Минут десять. Можно бы и быстрее, однако очень плохая дорога.

Говорил он по-русски чисто, и лишь более твердое произношение выдавало, что этот язык для него неродной.

– Скоро Красное, а там дорога будет намного лучше, – порадовала всех Ольга.

Она хотела первой выпорхнуть из автомобиля, и Раден едва успел оказаться на земле быстрее и галантно протянуть девушке руку. Помощь Ольга приняла и сразу с очаровательнейшей улыбкой попросила:

– Благодарю. Однако, господа, будьте любезны исполнить одну мою просьбу.

– С удовольствием, – отозвался Сухтелен, а Раден поправил:

– Почему же просьбу? Приказ. Мы почтем за честь выполнить любое ваше распоряжение.

В глазах девушки мелькнуло что-то озорное, но тон голоса был намеренно строгим:

– Тем лучше. Я приказываю вам на всем протяжении пути относиться ко мне не как к существу слабому, требующему непрерывной опеки, а как к своему товарищу.

Округлое лицо Радена словно вытянулось.

– Но, Ольга Васильевна…

– Кто обещал выполнять мои приказы, ротмистр? – Девушка старательно изобразила на своем лице возмущение.

Сухтелен и Изотов весело посмотрели на своего спутника. Тот выглядел явно смущенным. И лишь водитель равнодушно шагнул к капоту. Весь его вид говорил одно: «Мало ли кто что обещал? Кому какое до этого дело?»

– Однако не такой же безжалостный, – наконец справился с замешательством Раден.

– Приказы не ведают категории жалости, барон, – с улыбкой напомнил ему Сухтелен.

– Значит, договорились? – спросила Ольга.

– Категории договора они не ведают тоже, – продолжал забавляться подполковник.

От открытого радиатора валил пар, и пассажиры предпочли отойти чуть в сторонку. При этом офицеры не забывали про винтовки, а Изотов небрежно держал на плече пулемет.