— Полетишь, — ответил я уверенным голосом и с такими интонациями, что Агафон понял: вопросы излишни, прикажут — полетишь на самолете, прикажут — прыгнешь с парашютом.

Как-то очень неожиданно слева открылось летное поле, куда и свернул микроавтобус. С одной стороны огней было много, с другой, там, куда мы покатили, — почти никаких.

Силуэт огромного «Ил-76» с открытой задней аппарелью фары выхватили довольно быстро. Объехав вокруг самолетища, наша таратайка вкатила прямо в грузовой отсек.

— Вылезаем, — велела мне сказать РНС, — идем в пассажирский салон. Вьюк и чемоданы не брать.

Я так уверенно двинулся вперед, что ребята Агафона даже не подумали поинтересоваться, зачем их, мирно проживших целый год под Москвой и нечаявших на сегодня никакой беды, грузят в самолет и собираются куда-то увезти.

Пассажирский салон у грузового «Ил-76» был маленький — кресел на 12. Нам места хватило вполне.

— Куда летим, командир? — спросил Гребешок.

— В Малаховку, — ответил я, повинуясь РНС, и все — давным-давно разучившиеся смеяться Ваня и Валет тоже! — дружно захохотали, хотя у северян этот смех вышел несколько нервным.

Из двери, ведущей в пилотскую кабину, вышел какой-то гражданин в штатской куртке и сказал:

— Внимание. Пристегните ремни, скоро взлетаем.

Голос показался немного знакомым, но лица этого человека я различить не мог — слишком темно было в салоне. К тому же, сделав свое короткое сообщение, он тут же ушел. Вместо него вдруг появилась стюардесса, которых на грузовых самолетах вообще-то не держат. Она принесла поднос с семью банками «Джин энд тоник».

— Угощайтесь, — тонко пропела она, — бесплатно. Кто же откажется? Тем более что РНС приказала: «Пей!» Едва я сделал первый глоток, как вырубился наглухо….

Если вы засыпаете на борту транспортного самолета, собирающегося взлетать, а просыпаетесь там же, но уже после посадки, то в этом нет ничего удивительного. Однако если вы засыпаете в салоне самолета, а просыпаетесь в каюте корабля, то обязательно спросите: «Как я сюда попал?» Если, конечно, будет у кого спрашивать.

Вообще-то мне было не впервой, заснув или потеряв сознание в одном районе земного шара, просыпаться совсем в другом. Иногда мне даже никто не объяснял, зачем и почему меня перекидывали с места на место. Так было и тогда, когда бравый, но сопливый десантник Коротков незаметно для самого себя переселился за океан и стал воспринимать себя Ричардом Брауном, и тогда, когда Браун очутился в клинике Джона Брайта, где в нем вновь проснулся Коротков, и тогда, когда усыпленный в американском самолете Коротков нежданно пробудился на полке советского поезда вместе с родным дембельским чемоданом. Да и потом еще было много подобных случаев, так что, наверное, мне уже пора бы привыкнуть к таким мероприятиям. По идее, в таких случаях говорят: «Благодари Бога, что вообще проснулся». Иногда и впрямь стоило радоваться подобному исходу, иногда — нет.

На сей раз я действительно проснулся в каюте какого-то судна. И довольно большого, надо сказать, потому что на маленьких таких просторных кают не бывает. Свет лился через большое четырехугольное окно, стекло которого было до половины опущено вниз, и ветерок, влажный и тепленький, но все равно освежающий, весело поигрывал незадернутыми занавесками. Поэтому, приподняв голову, а затем усевшись на кровати — именно кровати, а не матросской койке!

— я рассмотрел через окошко, так сказать, «голубую даль», то есть ленивые волны, бликующие на солнышке вплоть до горизонта, за которым начиналось небо, дымчато-голубое, с заметным маревом.

Огляделся. Каюта была, конечно, не королевская, но для среднего класса («ихнего», конечно) вполне годится. На Руси небось и вовсе за «люкс» сошла бы. Четыре на пять метров, примерно, с ванной и туалетом, стенным шкафом, баром, холодильником, телевизором и музцентром. Кровать просторная, пожалуй, даже вчетвером тесно не будет. На столе в чехольчике лежал мобильный телефон

— возможно, что и спутниковой связи.

Конечно, ни камуфляжки, ни броника, ни оружия я не нашел. Да и нижнего белья не было. Кроме того, от кожи исходил некий парфюмерный дух. Стало быть, меня тут раздели догола и отмыли, а уж потом отправили вылеживаться. Очень все это странно.

Пришлось еще раз прокрутить в голове вчерашний день, чтоб хотя бы понять, какие могут быть причины столь резкой смены обстановки. После этой прокрутки я определил три временных периода, о которых память не сохранила ни шиша. Первый — период после того, как Валет сшиб меня на пол, спасая от огня науськанных Богданом равалпиндевцев. Второй — период путешествия на синей «шестерке» от дачи Кири до дачи дяди Сани. Наконец, третий — период перелета на «Ил-76» неведомо куда и пересадки, опять же неведомо где, на данное плавсредство.

О первом периоде я имел более-менее подробное представление по докладам Вани и Валета, по шишке на собственной макушке и по итогам краткого допроса помирающего Богдана. Второй период в принципе можно было исследовать, задав необходимые вопросы все тем же юным «зомби». Если б они, разумеется, были где-то под рукой. Но когда это было возможно, то есть сразу после приезда к ребятам Агафона, я не успел этого сделать, а теперь я даже не знал толком, погрузили их со мной на это судно или отправили по другому адресу.

Но, конечно, самый темный лес начинался с момента пьянки у Агафона. В принципе мне хорошо помнилось, что, отправляя меня на дело, Чудо-юдо предупреждал: связываться со мной по каналам РНС он не будет. Дескать, кто-то на них «висит». Должно быть, такой вывод он сделал после налета Кири на офис Варана. Однако еще раньше, задолго до всего этого, Чудо-юдо клялся и божился, что никто посторонний не сможет работать через мою микросхему. И как это все понимать, простите?

О том, что Чудо-юдо мастак пудрить мозги родному сыну, я хорошо знал. И о том, как он артистически забивает мне голову стопроцентной дезой, предназначенной для поглощения вероятным противником, знал не понаслышке. Не говоря уже о его умении время от времени убеждать меня в том, будто все пережитое мной в каком-то эпизоде есть лишь искусственная реальность. Или, наоборот, выдавать искусственную реальность за натуральную. Поэтому, если он сказал: «Не буду работать через РНС», вовсе не означает, что на самом деле так и будет.

То есть вся эта странная история с переездом на дачу дяди Сани, неожиданным приказом ехать на аэродром, перелетом в хрен знает какой район нашей богоспасаемой планеты и нынешним плаванием по энскому морю (или океану) могла быть результатом неких Чуды-юдиных замыслов. В которые, естественно, его любимый старший сын, по малолетству и глупости, загодя не посвящался.

Сия версия была очень утешительна, и то, что я ехал сейчас по морю не в затхлом и душном трюме, рядом с крысами, а в хорошо проветриваемой каюте с удобствами, ее вроде бы подтверждало.

Но некоторый опыт моей, пока еще не очень длинной, но, увы, уж больно быстротекущей жизни породил привычку искать плохое в хорошем и сомневаться абсолютно во всем. Уж очень часто доводилось внезапно получать по мозгам, когда этого совершенно не ожидалось.

Все-таки Чудо-юдо сказал, что на каналах РНС «кто-то повис». Я, правда, несмотря на немалый срок пользования этими средствами связи, очень слабо представлял себе, как они работают, сколько их, как они включаются и выключаются и т.д., и т.п. Во всяком случае, я лично еще ни разу в жизни не сумел заставить свою микросхему работать по моему собственному желанию. А вот самостоятельно, откуда-то со стороны, ее включали и Чудо-юдо, и Сарториус. Наверно, в принципе могли подключиться и другие господа, обладающие значительным уровнем знаний об этом предмете. Например, «джикеи» или «куракинцы». Даже Марсела Браун, если на то пошло.

Мне как-то непроизвольно захотелось узнать, что это за корабль, на который меня поместили, и что там за окошком плещется, какое такое окиян-море. Конечно, оно могло быть Черным, Азовским или даже Рыбинским (на последнем тоже берегов не видно). Но никто не мог мне гарантировать, что там, за окошком, не плещется Карибское или Коралловое. Возможности авиационной техники это вполне допускали. То, что я нахожусь не на борту «Дороти», — однозначно. На старушке яхте каюты были вполовину меньшей площади. На «Торро д'Антильяс», старом хайдийском сухогрузе, куда меня притащили «куракинцы», тоже таких кают не имелось. Стало быть, это нечто незнакомое.