Утопающий, как говорят, хватается за соломинку. Роль соломинки, которая вытащила меня на сей раз, сыграло небольшое квадратное отверстие в полу, прикрытое сверху плоской чугунной решеткой вроде тех, которые каждый москвич ежедневно видит в метро или подземных переходах. В Москве такие решетки, как я полагаю, служат для того, чтобы снег, который натаскивают на обуви сотни пассажиров, не превращал подземные сооружения в болото. Грязную воду, в которую, растаяв, превращается снег, тетки-уборщицы спихивают швабрами в эти решетки, а оттуда она благополучно утекает в канализационные коллекторы.

Здесь, в тропиках, где снега отродясь не бывало, ее устроили по другой причине. Воздух в этих местах влажный и, попадая в относительно прохладное подземелье, так и норовит сконденсироваться. Чтобы этот конденсат не залил водичкой все здешние катакомбы, ушлые проектировщики придумали, как его потихоньку удалять, и соорудили соответствующий колодец.

Недолго думая, я подцепил руками решетку, благо она весила не больше тридцати кило, и сдвинул ее с колодца. Пахнуло сыростью и плесенью, да и вообще канализацией, но выбирать было нечего. Я чуточку поджал плечи и пролез в колодец, где имелись вполне подходящие скобы, на которые я смог опереться ногами. Опыт уже был: в свое время на острове Сан-Фернандо мне удалось использовать колодец, ведущий в кабельный туннель, чтобы укрыться от людей Лопеса. Я оперся спиной о стену, а ногами — на скобу, после чего сумел задвинуть решетку.

Сквозь тонкие щели в решетке кое-какой свет из коридора проникал, и, посмотрев вниз, я увидел смутно поблескивающую поверхность воды. Кроме того, сверху очень отчетливо долетали шаги «джикейщиков», которые уже топали по коридору. Висеть на скобах у них под ногами мне не хотелось, и я постарался спуститься пониже.

Колодец оказался неглубоким, всего метра три. Спустившись по скобам, я оказался в дренажной трубе примерно метрового сечения, на дне которой было сантиметров десять воды, а точнее — канализационной жижи. В первое пребывание на Хайди мне довелось по самую макушку искупаться в дерьме, а тут всего по щиколотку — семечки!

Жижа, судя по легкому журчанию, куда-то текла. Я решил, что оставаться у колодца неразумно. Чихнешь лишний раз, а тебе гранату кинут на голову. Поэтому, определив, в какую сторону течет душистая водичка, я решил двигаться туда.

Идти пришлось в согнутом состоянии, постоянно чиркая спиной и затылком о сырой, осклизлый «потолок» трубы. Для форменной рубашечки охранника сеньоры Дорадо это было смертельным испытанием. Она промокла уже через несколько минут, а потому как подземная водичка даже в тропиках очень прохладная, то у меня зуб на зуб не попадал.

Хорошо еще, что я шел по трубе, постоянно ощупывая стены. Впереди была темнота, уклон трубы постепенно увеличивался, и появлялись нехорошие мысли: а не скачусь ли я по этой трубе к чертовой матери? Перспектива совершить еще одно купание в дерьме не казалась мне радужной. Так же, как, впрочем, и просто свернуть себе шею. Тем не менее все обошлось более или менее благополучно.

Я притормозил на краю пропасти. Очень кстати мне попалась под руку толстая арматурная проволока, которая торчала из обреза железобетонного кольца. Дальше дренажная труба обрывалась в глубокую шахту, по стенам которой с шуршанием и плеском стекала все та же ароматная водичка. Там было темно, как в преисподней, ни пятнышка света снизу или сверху. Но ясно было, что и вверх, и вниз эта шахта уходит на многие десятки метров. Надо было хотя бы чуть-чуть прояснить положение, но ничего светящегося у меня не было.

От идеи пальнуть из пистолета, чтобы при вспышке выстрела рассмотреть что и как, я, по здравому размышлению, отказался. Во-первых, вспышка длится доли секунды, и разглядеть что-либо не успеешь, во-вторых, выстрел могут услышать «джикейщики», а в-третьих, в шахте могли скопиться взрывчатые газы органического происхождения, которые фукнут так, что от меня останется немногим больше, чем от Ромеро и его товарища.

Отойдя метра на три назад от обреза трубы, я припомнил схему подземных горизонтов, которая была на «центральном посту». Подземная тюрьма находилась, согласно схеме, на горизонте с отметкой 82 метра. Станция метро «Лопес-28» — на 100 метрах. Сначала банда «джикейщиков» прибыла туда, потом они поднялись на горизонт 94, а к тюрьме пробивались с горизонта 88. Соответственно если я спустился с горизонта 82 на три метра, то торчу где-то на отметке 85… И тут меня осенило.

Если горизонты расположены через каждые шесть метров, то и дренажи располагаются примерно с тем же интервалом. А это значит, что где-то в шести метрах ниже меня находится выход точно такого же дренажа, сливающего воду с горизонта 88. Где-то на отметке в 91 метр. Пробравшись туда, я окажусь за спиной «джикейщиков»…

Что делать дальше, я еще не знал. Но тут же решил выполнять этот бредовый замысел. Веревки у меня не было, зато была мокрая одежда, ремень пистолета и шнурки от ботинок. В кобуре «тауруса» нашлась отвертка, с помощью которой я для начала распорол по швам мокрую рубашку из крепкой ХБ-ткани, скрутил тряпки в жгуты и, связав узлами — мокрый узел очень прочен, — получил примерно два метра «веревки». После этого я, опять-таки по швам, распорол брюки на четыре части, намочил их в жиже и, не страдая от избытка брезгливости, связал и эти жгуты в общую цепь. «Веревки» вполне хватило бы, если б ее можно было привязать за нижний край трубы. Но, как назло, арматурина торчала высоко, и пришлось использовать ремень. Несколько раз стукнув по арматурине рукоятью «тауруса», я загнул ее на манер крюка. Пистолет уложил в плавки — удобство небольшое, но терпимое. Затем сделал из ремня петлю, накинул на крюк и опробовал: крепко, хоть вешайся. Наконец, проколов отверткой несколько отверстий в свободном конце ремня и в той части самодельной «веревки», которая состояла из бывших штанин, продернул сквозь них оба шнурка от ботинок и завязал на несколько узлов.

Вся эта конструкция была в высшей степени ненадежна и держалась исключительно на сопромате. Причем надо еще учесть, что по ней лез практически голый, покрытый гусиной кожей человек, поливаемый сверху и с боков вонючими и холодными жидкостями.

Тем не менее я, обвив эту скользкую «веревку» ногами — полное ощущение, что лезешь по какой-то длиннющей гадине! — все-таки начал спускаться. Перехватываясь, я изредка щупал руками холодный бетон, проверяя, не добрался ли еще до дыры, и со страхом думал о том, что будет, если я ошибся в своих расчетах и дренажная труба с горизонта 88 выходит на метр или два ниже, чем я прикидывал.

Но ведь повезло! Когда до конца импровизированной веревки оставалось всего ничего, рука нащупала пустоту. Затем я осторожно качнул «веревку», сгруппировался и очень удачно, даже не стукнувшись ничем, влетел в отверстие трубы и тут же растопырил во все стороны руки и ноги, чтобы не унесло обратно.

Чуточку отдышавшись и успокоив сердчишко, вовсю колотившееся по ходу всей этой акции, я пошел вверх по уклону трубы, ощупывая потолок над головой. Наконец вверху оказалась пустота, я вышел точно к такому же колодцу, как тот, через который убегал полчаса назад. Прежде чем начать подниматься по скобам, решил прислушаться.

Кое-какой шум долетал, по-видимому, с «тюремного» этажа. Там «джикейщики» что-то бурили — по-моему, готовились рвать стальную дверь. А здесь, поблизости, все было вроде бы тихо…

Я поднялся к самой решетке, уперся в нее руками и тихонько, стараясь не брякнуть, приподнял. Осторожненько сдвинул ее в сторону и выполз в коридор. Собственно, я не знал, куда именно вылезаю, так как свет на этом этаже не горел и стояла кромешная тьма.

Этот этаж по планировке был совсем не похож на «тюремный». В точности я его схему не запомнил, не думал, что может понадобиться, но все-таки кое-что ухватил. Здесь был не один прямой коридор, а несколько извилистых, зигзагообразных, а кроме того, несколько просторных помещений с перегородками, видимо предназначенных для складов.