— А что говорить-то? — Эту фразу я произнес очень растерянно, по-моему, даже немного дрожащим голосом.

— Что угодно, только не таким тоном, как сейчас, — жестко сказал отец. — Сделай наглую рожу, побольше высокомерия, поменьше интеллигентности. Ты — хозяин, они — холуи. Твоя воля, воля царская, непреклонна… Старайся смотреть на них, как удав на кролика. Представь себе, будто у тебя в руке автомат и тебе ничего не стоит положить их всех одной очередью. Ты же умеешь это делать! Думаешь, я не мог кого-то еще приспособить в Москве на кочегарку или иные неаппетитные дела? Там полно таких ребят. Но ты должен был пройти все это. Пусть я рисковал тобой и не жалел твоих нервов, но это пошло во благо. Еще чуть-чуть — и ты сможешь многое. Очень многое!

Все это было похоже на ускоренный массаж в перерыве между раундами. Когда-то, еще в детдомовские времена, тренер Петрович — фамилию никак не вспомню! — несколько раз приводил мне в чувство сведенную судорогой ногу. Хрен его знает, отчего, но у меня регулярно сводило икру к концу первого раунда. То ли от того, что я не умел правильно держаться в стойке и вовремя разгружать правую ногу, то ли просто от нервного напряжения. Когда свело в первый раз и я после гонга уселся в углу, чуя, что на второй раунд меня надо будет снабжать костылями, Петрович тут же, не раздумывая, вцепился в икру обеими лапами, басовито, но вполголоса матерясь по поводу судороги. «Петрович, не могу! — выл я. — Не пройдет она, эта нога! Чего мы, первенство мира проиграем, что ли? Кинь полотенце!» — «Я тебе так кину, что шеи не повернешь! — рычал Петрович. — Работай! Он тебя за человека не считает, потому что у него третий взрослый. А ты ему в хлебало! В хлебало! А ногу разомнем как-нибудь!» И размял ведь, да так, что я нормально, хоть и по очкам, доделал бой.

Так и тут. Чудо-юдо знал, как надо меня приводить в форму…

Наконец перерыв закончился, и весь народ расселся на прежние места. Мне показалось, что хайдийская сторона за время перерыва не только не отдохнула, но и аж взмокла в междуусобных дискуссиях. Дон Соррилья производил впечатление человека, похищенного орангутангами, прожившего среди них пару лет, но затем пойманного охотниками и посаженного в клетку вместе с обезьянами. По-моему, он мучительно припоминал человеческую речь, чтобы не ляпнуть чего-нибудь такого, что заставило бы нас усомниться в его цивилизованности. Во всяком случае, на своих соратников по партии и правительству он смотрел именно как на орангутангов, а на нас — как на посетителей зоопарка. Мне даже казалось, будто он вот-вот скажет: «Граждане! Заберите меня отсюда! Не хочу я быть президентом у этих четвероруких! Это они в четыре руки взятки брали, весь остров пропили, а я-то чем виноват?»

Чудо-юдо ухмыльнулся. Он слышал то, что я подумал про себя. Более того, он в отличие от Сорокина и скрывать не стал, что читает мои мысли.

— Вот тут ты не прав. Они все брали в четыре руки и еще зубами прихватывали. Сифилитик покойный ему семь миллионов долларов на предвыборную кампанию отстегнул, а вся кампания обошлась, дай Бог, чтоб в два. Между тем у гражданина президента откуда-то взялись аж три шикарные виллы, и все за пределами республики.

Дон Хосе, продолжая смотреть на нас все тем же скорбным взглядом человека, несправедливо посаженного в одну клетку с приматами низшего ранга, поднялся со своего места и произнес:

— Сеньоры! Хайдийская делегация, обменявшись мнениями в перерыве, пришла к выводу, что предложения, выдвинутые делегацией «Rodriguez AnSo incorporated» заслуживают серьезного внимания и требуют всестороннего рассмотрения в течение одного-двух дней. Поэтому от имени хайдийской стороны я предлагаю продолжить наши консультации по истечении этого срока.

Он сел, а Чудо-юдо, Перальта и все, все, все повернули на меня морды. Я понял: мой выход.

Первое, что я изобразил, — тяжелый, мрачный и в упор невидящий взгляд. Именно тот, «расстрельный», который предложил отец. Затем я поднялся с места, неторопливо и так, что дону Хосе стало ясно: Родригес встает, чтобы уложить.

Правда, в период этого медленного вставания я еще не знал, что буду говорить, но почему-то был уверен, что слова придут сами. Так оно и вышло. Говорил не я, говорил Чудо-юдо, но моими устами. РНС не только подавала мне в мозг нужные мысли, но и управляла моим языком, расставляя нужные интонации.

— Сеньор президент, ваше предложение при других обстоятельствах можно было бы расценить как проявление разумной осторожности. Однако посмею напомнить, что консультации были начаты по инициативе хайдийской стороны, которая утверждала, что заинтересована в скорейшем их проведении. Сейчас, когда выяснилось, что предложения возглавляемой вами делегации выглядят явно непродуманными и крайне расплывчатыми, у нас создается впечатление, что хайдийская сторона вовсе не готова к серьезному диалогу. Как представляется, хайдийская сторона не пришла к пониманию того, что наши вполне конкретные предложения по так называемому «мягкому» варианту — суть жест доброй воли, который предпринят отнюдь не от слабости наших юридических позиций, а из соображений чисто гуманитарного характера. Предложение отложить консультации на один-два дня не может быть расценено нами иначе, как попытка тянуть время. Более того, мы располагаем сведениями из достоверных источников, что затяжка времени инспирируется силами, которые преследуют своекорыстные цели, далекие от подлинных интересов Республики Хайди и ее народа. Если правительство Хайди своевременно не дистанцируется от этих сил и не проявит государственную мудрость, то разговоров о каком-либо «мягком» варианте решения проблемы мы вести не сможем. Тогда речь может идти только о «жестком» варианте со всеми вытекающими последствиями. Этот вариант «Rodriguez AnSo incorporated» вполне может привести в действие, не возобновляя консультаций с хайдийской стороной. При этом не исключено, что мы пересмотрим прежние условия в сторону их дальнейшего ужесточения. Подобные возможности у нас имеются, и мы не преминем ими воспользоваться. В заключение хотел бы сказать, что, если хайдийская сторона снимет свое предложение относительно перерыва в ходе консультаций и приложит все усилия к взаимовыгодному их завершению в кратчайшие сроки, то со своей стороны готовы рассмотреть некоторые дополнительные льготные условия по «мягкому» варианту. Благодарю за внимание.

После этого я сел на место. Чудо-юдо снова показал под столом большой палец, хотя скорее это мне надо было ему показывать: «Во!», ибо текст он заготовил очень веский и, солидный.

На полторы-две минуты воцарилась гробовая тишина. Дон Хосе Соррилья все это время напоминал человека, которого с размаху посадили на кол, да так быстро, что он стал задумываться над своим неудобным положением лишь в тот момент, когда кол подошел к горлу. Дон Хосе судорожно хватал воздух, глаза заметно выкатились из орбит и оторопело уставились куда-то в потолок, где, к сожалению, не было никаких рекомендаций по поводу сложившейся ситуации. Возможно, он уже видел, как виллы, построенные за счет дотаций Бернардо Сифилитика, описываются судебным исполнителем, как, со свистом пролетев на президентских и парламентских выборах, он лишается власти и улюлюкающая оппозиция тащит его на аркане к позорному столбу. Я даже испугался, что его хватит инсульт или инфаркт, а потому консультации все-таки придется отложить. Но Бог не выдал, а свинья не съела. Гражданин Соррилья Васкес пришел в форму, спрыгнул с невидимого кола и бодро заявил, что готов рассмотреть льготные условия по «мягкому» варианту.

Моя миссия после этого была практически завершена, потому что я за последующие полтора часа, то есть до самого конца консультаций, не проронил ни слова. Все вопросы решали отец и Перальта. Дискуссии не было. Хайдийская сторона на все отвечала «да». Я даже задремал, по-моему, и меня разбудили только тогда, когда настало время подписать какие-то документы. Мраморным «паркером» с платиновым пером я начирикал очередные закорючки: «A.Rodriguez», поручкался с президентом Соррильей, а затем в сопровождении всей остальной публики отправился в банкетный зал, где намечался торжественный обед.