Однако дистрофан и ухом не повел, а все так же продолжал маршировать и в конце концов наступил грязным башмаком на пузо «хозяина» камеры. «Куда прешь, мудак!» — заорал тот, вскочил на ноги и оттолкнул дохляка от своей постели. Тот отлетел к решетке, крепко приложился о прутья затылком — по прикидке Сержа, любой другой на его месте минимум потерял бы сознание! — но после этого вновь двинулся вперед, выполняя приказ Горгони.

А Горгоня, развеселясь и, может быть, даже не соображая, что его слова для мужичонки будут звучать как приказ, подзудил: «Ну-ка, дай ему в пятак, толстому! Выруби его! Шею сверни!» И заржал от души.

Вот только тут Мещерский окончательно уверовал в силу таинственного препарата. Когда «дистрофик» изо всех сил врезал детине по носу, да так, что тот мигом с копыт слетел и кровью залился, это показалось какой-то нелепой случайностью, но уже через пару секунд и Мещерскому, и Горгоне, и ныне покойному Пахому, который тоже участвовал в этой экспедиции, стало ясно препарат десятикратно умножил слабенькие силенки полудохлого доходяги.

Не теряя ни секунды, он насел на опешившего верзилу и с чудовищной силой стал молотить кулаками по голове своего противника, пока тот не потерял сознание, а затем, ухватив одной рукой за затылок, а другой за подбородок, молниеносно рванул в противоположные стороны. Только позвонки хрустнули…

А потом доходяга застыл с каменным, ничего не выражающим лицом, сидя верхом на мертвеце. Должно быть, ожидая дальнейших приказаний. Биоробот в точности выполнил всю программу, которую, сам того не желая, заложил в него Горгоня: дал в пятак, вырубил, а потом свернул шею.

«Ну ты здоров… — пробормотал в нешуточном испуге Горгоня. — А если я тебе помереть прикажу? Сдохнешь?»

«Сдохну», — безо всяких эмоций произнес этот тип.

«Ну, давай!» — опять же, не подумав, подзадорил Горгоня. А мужик в тот же момент повалился на окровавленный труп своей жертвы. Сердце остановилось.

Остальные детали были для Сержа уже не важны. Он представил себе, как открывает где-нибудь в России на бабкины деньги водочный завод, поит водярой с порошком всяких нужных людей, которые после этого начинают делать только то, что он приказывает, потом по его наущению издают указ, чтобы все пили только эту, «Мещерскую» водку, и постепенно вся Россия станет управляемым роботом, которая в едином порыве проголосует за восстановление абсолютной монархии во главе с царицей Властой, которая тоже будет беспрекословно подчиняться ему, Сержу Мещерскому, назначит его своим преемником, отдаст свои жалкие 80 миллионов за так, а потом почиет в бозе. Просто по команде Сержа. И тогда воцарится на Руси император Сергей I…

В общем, после всего, этого упоения грядущими перспективами Серж решил, что может пообещать сорок миллионов баксов за это «ноу-хау» Вовиной конторе. Протокола о намерениях, конечно, подписывать не стали, хотя Туз — до Вовиной персоны Мещерского не допустили — посоветовал не тянуть резину. По его словам, на ихнюю «заразу» есть еще покупатели, только вот жмутся, даже 30 миллионов платить не хотят. Но ежели узнают, что есть люди, готовые 40 выложить, — могут и на полета раскошелиться. Уговорились, что хозяева Сержа, то есть «Принс адорабль», обсудят и решат вопрос через три недели, где-то в середине июля.

Серж, конечно, пользуясь своей монополией на переговорный процесс, доложил Жаку Саркисяну, будто за такой товар Дядя Вова просит 120 миллионов. Не преминул он и сообщить о наличии конкурентов, которые готовы выложить 50, пригодилось сообщение Туза! Саркисян, которому Мещерский рассказал во всех подробностях о том, что видел своими глазами, тут же сказал, что может дать 70 миллионов и переведет их на счета Властиного «Эмеральда» во Франкфурт-на-Майне, откуда кредитная линия потянется до Москвы. При этом щедрый месье Жак заметил, что если Серж привезет ему «ноу-хау» неизвестного препарата, то он не будет интересоваться, какой процент Князь оставил себе за комиссию. Главное, чтоб через три недели вся документация была лично у него, Саркисяна, на столе. «А если не будет, — оскалил свою платину Жак, перейдя на русский язык, — я тебя под землей найду!»

Впрочем, самого Жака, как оказалось, кто-то и за что-то искал. Подозревали, что он крепко кинул какого-то иранца по фамилии Парвани и что это было как-то связано с поездкой Саркисяна в Россию, где он держал какую-то фирмушку. Так или иначе, но вдребезги разбитый и начисто выгоревший изнутри «Ситроен» с обугленными, но поддающимися опознанию телами Саркисяна и трех его сопровождающих обнаружили под откосом горной дороги недалеко от уединенной и никому не принадлежащей фермы во Французских Альпах. Это случилось буквально через неделю после того, как Мещерский доложил ему о результатах поездки к Дяде Вове. Следствие установило, что вроде бы водитель был нетрезв и не справился с управлением на мокрой дороге.

Серж к этим разборкам никакого отношения не имел. Но тихо обрадовался тому, что случилось. После гибели Жака внутри «Принс адорабль» пошла возня и грызня, поэтому сложилась идеальная ситуация, чтобы хапнуть «ноу-хау» самому, хотя и за счет миллионов «Принца», переведенных во Франкфурт.

Однако именно тут произошел облом. Когда Князь уже собирался ехать на второй этап переговоров, неожиданно объявился Гнатюк и сообщил с глубоким прискорбием, что Дядя Вова со своей конторой приказали долго жить. Толком никто ничего еще не знал, кроме одного: Вова поссорился с прикрывавшим его полковником из РУБОПа, на контору наехал СОБР, похватал почти всех, а сам Вова исчез бесследно. Туз, Дрынь, Филимон — то есть почти все, кого знали Мещерский и Гнатюк, — погибли. Правда, никто так и не знал, отчего да почему. То ли менты их постреляли, мстя за своего полковника, взлетевшего вместе с дачей (а заодно оберегая его память и свои должности от грядущего служебного расследования), то ли их почикал Дядя Вова, чтоб замести следы. Грешили также и на Трехпалого, который тоже исчез из поля зрения.

Все это привело было Сержа к мысли, что его затея накрылась медным тазом. Тем более что, по информации Гнатюка, Трехпалый был сторонником того, чтоб продать «ноу-хау» тем таинственным конкурентам, о которых упоминал покойный Туз. Единственное, на что он надеялся, так это на то, что Вова жив и где-то прячется, а Трехпалый выведен в тираж. Увы, это предположение опроверг все тот же Петро Гнатюк, когда сообщил, что в августе следствие добралось до одной заброшенной деревеньки и обнаружило там гнилой колодец, где находились четыре трупа со следами 9-миллиметровых пуль. В том числе там был и Бовин труп. Сведущий человек, уже сидевший в СИЗО, которому и так ломилось пожизненное, решил, что терять теперь нечего. Он сообщил, что там, в этой деревеньке, у Дяди Вовы была «лежка», и там же он хранил все самое ценное: личную заначку от областного общака, а также некие важные документы. Каким образом эти сведения пришли к Гнатюку, от ментов или от прокуратуры, Мещерский не интересовался, но не верить им не имел основания.

Тем временем о Серже вспомнили господа из «Принс адорабль», которые утвердились у руководства компанией. Мещерского взяли за жабры и скромно поинтересовались, где пакет «ноу-хау», который он обещал покойному Саркисяну. Князь с некоторым трудом, но все же сумел объяснить, что сделка сорвалась ввиду форс-мажорных обстоятельств. Решающим аргументом стало то, что 70 миллионов баксов так и остались на франкфуртских счетах и никуда не уехали. Наверно, если б Серж успел израсходовать хотя бы миллион, его бы заподозрили в желании присвоить колхозные деньги и пустили на корм карибским акулам.

Но все обошлось относительно благополучно. Гнатюку удалось в конце концов выйти на контакт с Трехпалым, который на некоторое время занял Бовину «экологическую нишу». Дело было уже в январе 1999 года. Трехпалый согласился встретиться с Мещерским, но переговоры повел с большой неохотой. Ссылки на то, что с Дядей Вовой, точнее с Тузом, было уже все оговорено, его не волновали. «У Вовы не спросишь, у Туза тоже, — бурчал обладатель шрама в виде буквы V. Дадите аванс в десять „лимонов“ „зеленью“ — поговорим дальше, а если нет пардон муа, валите на хрен! Покупатели уже есть».