Вот так этой стерве удалось стравить между собой Куракина и Мещерского. Куракин подумал, будто Мещерский накопил на него компромат, и стал искать, кто и что именно продал Сержу. А Мещерский, узнав от верных людей, что Валерий Васильевич под него копает, подумал, будто тому и десяти процентов жалко стало.
Серж, вообще-то, к тому времени уже много чего знал о деятельности «Принс адорабль» и понял, что его жизнь повисла на волоске, хотя никакого компромата на Куракина отродясь не собирал. Он уже приготовился рвануть когти, но тут произошло нечто неожиданное: Куракина обнаружили с перерезанным горлом на небольшой вилле, принадлежавшей чете молодых эмигрантов из России, Пьеру и Вере Князефф. Сами молодые, вместе с грудным ребенком, служанкой Любой и некой мадемуазель Элен Шевалье, сотрудницей «Принс адорабль», бесследно исчезли. Спустя какое-то время похожих людей видели где-то на Гваделупе, но дальнейшие розыски ничего не дали.
Мещерский мог мамой поклясться, что не заказывал Куракина, но кто бы в это поверил? На его счастье, в руководстве фирмы пошли разборки по поводу того, кто будет по жизни «верхним», и Мещерский благополучно улетел из Парижа в Киев, на вильную, самостийную и незалежную Украину. У него там имелись старые друганы. А Власта, которую разборки в «Принс адорабль» никоим боком не колыхали, осталась во Франции.
То ли от скуки, то ли от приближающегося маразма Власта вспомнила о том, что ей говорил покойный Куракин, — о ее сходстве с великим князем Дмитрием Павловичем. И ею овладела идея-фикс: сделать себя великой княжной.
До настоящего маразма Власте, конечно, было далеко. Голова у нее варила неплохо, и задумывать авантюры она отнюдь не разучилась.
К делу превращения в принцессу она подошла глубоко и вдумчиво, можно даже сказать, на научной основе. Сначала она изучила все, что было возможно прочитать об этой персоне, полазила по Интернету, благо не отставала от жизни и прекрасно владела компьютером. Именно из мировой сети она выудила фотографии Дмитрия Павловича и по одной из них, переснятой из «Нивы», заказала художнику-копиисту парадный портрет маслом. На формат не поскупилась — портрет получился примерно 2х1 метр.
Потом Власта через своих прихлебателей распространила слух, будто она доводится Дмитрию Павловичу родной дочерью, которая не афиширует своего высокородного происхождения. Слухи стали циркулировать среди потомков аристократии, и количество визитов к Власте разных титулованных особ заметно возросло. Конечно, все они замечали портрет Дмитрия Павловича, висевший у Власты в гостиной, и задавали осторожный вопрос, почему Власта выделяет великого князя из прочей когорты Романовых. На это старая кокетка отвечала загадочно: «О, господа, у меня к нему особое отношение!» А когда некоторые замечали, что у нее есть заметное сходство с портретом — оно и вправду просматривалось, за это художнику-халтурщику заплатили лишних 5000 франков! Власта скромненько улыбалась: «Вам виднее, месье…» Наконец, когда какой-то потомок графов Шереметевых решился спросить, не состоит ли мадам Власта в каком-либо родстве с Дмитрием Романовым, она ответила весьма неопределенно: «Пока этот вопрос для меня неясен…»
Наверно, если бы Власта прямо в лоб объявила: «Я дочка великого князя и прошу обращаться ко мне ваше высочество!», хрен бы ей кто поверил. Но бывалая аферистка прекрасно знала психологию публики, с которой имеет дело. Потому что, ежели кто орет во всю глотку: «Я — царевна!», то ясное дело — самозванка. А вот ежели скромничает и не признается — значит, беспременно настоящая великая княжна!
Очень скоро отдельные граждане стали в конфиденциальном порядке, лаская старушечье тщеславие, именовать ее «принсесс», а некоторые даже «гран дюшесе», ибо по-французски «принцесса» — это всего лишь «княгиня» или «княжна», а «великая княгиня» приравнена к «великой герцогине».
Впрочем, конечно, ни о каких серьезных претензиях на престол Власта Дмитриевна и не думала. Она все-таки была слишком опытной авантюристкой, чтоб поверить в то, что православный народ пригласит царствовать бывшую фашистскую подстилку и блатную сыроежку. Навряд ли МВД и ФСБ повыбрасывали ее прежние досье.
Но тут совершенно неожиданно, после более чем годичного отсутствия, во Францию вернулся Князь, он же Серж Мещерский.
Князь привез потрясающее известие: оказывается, на одном из российских химзаводов, в бывшем режимном цехе, где раньше производились боевые ОВ, существует некое опытное производство каких-то суперновых синтетических наркотиков или психотропных препаратов, которые якобы способны полностью подавлять человеческую волю и надолго, если не вообще навсегда, превращать людей в биороботов.
Мещерский узнал об этом через своего давнего кореша — Петро Гнатюка, который давно и плодотворно сотрудничал с братвой из данной российской области. Гнатюк, конечно, и сам был не прочь приобрести эти снадобья, но, как и в известном фильме «Свадьба в Малиновке», у батьки не имелось золотого запаса. Точнее, кое-какие золото-валютные запасы у Петра Тарасовича были, но их не хватало даже на треть от той суммы, которую просили владельцы за свое «ноу-хау». Конечно, Гнатюк предлагал им продать ему посильную партию готового товара, а «ноу-хау» оставить при себе. Ему ответили, что лохов пусть ищет в другом месте. При современном уровне развития аналитической химии на Западе определить формулу препарата и разработать технологию его производства будет нетрудно, даже имея всего один пузырек этого зелья. Впрочем, Гнатюку предложили поискать потенциальных покупателей в дальнем зарубежье, пообещав ему, как посреднику, 10 процентов комиссионных от общей суммы сделки. Учитывая, что областные братки, возглавляемые в те недавние времена великим и мудрым Дядей Вовой, ломили за «ноу-хау» 30 миллионов долларов и говорили, что это предельно низкая цена, но никто не мешает Гнатюку найти покупателя, готового заплатить втрое или вчетверо дороже, Петро призадумался. Наиболее надежный выход на Запад у него был через Мещерского, который жил на Украине по польскому паспорту на имя Юзефа Мизевецкого.
Князь, хорошо знавший, какие дела крутит «Принс адорабль», быстро скумекал, что на этой сделке можно немало выгадать. Во-первых, выведя преемников Куракина на эту сделку, он сумеет купить себе прощение, если его все еще подозревают в организации убийства «вис-президана». Во-вторых, он прекрасно знал, что если препараты именно такие, как описал Гнатюк, то начинать торг с французами за «ноу-хау» надо не меньше, чем со 120 миллионов баксов. Конечно, дадут эти прижимистые лягушатники не больше чем половину, но и это будет вдвое больше той смешной цены, которую просил Дядя Вова. А поскольку сделка, по понятным причинам, пройдет неофициально, без лишних бумажек и по очень сложной схеме, включающей несколько банков и благотворительный фонд помощи индейцам Французской Гвианы, возглавляемый Властей, то есть шанс отстегнуть в свою и Гнатюка пользу немножко побольше, чем десять процентов. Чуть-чуть, миллионов десять примерно. Даже если Вове и его братве придет 50 «зеленых лимонов», они не будут в претензии — все больше, чем 30. Наконец, в-третьих, можно будет слегка отстегнуть Власте, возобновить отношения и продолжить охоту за наследством «Гиньоля». Конечно, спать с воблой, которой без малого 73 года, это не самый кайф — геронтофилией Князь никогда не страдал! — но перспектива когда-нибудь поиметь не только эти кости и дряблоту, но и разную наличность-недвижимость на сумму в 80 миллионов баксов возбуждала Мещерского покрепче всякой «Виагры».
Вначале все действительно складывалось удачно. Власта восприняла возвращение Князя с большим энтузиазмом и помогла ему провести мирные переговоры с представителями «Принс адорабль».
Как выяснилось, на месте Куракина теперь заседает весьма обаятельный месье Жак Саркисян, который с самого начала заявил о том, что новое руководство фирмы после проведения собственного расследования выяснило полную непричастность Мещерского к гибели Куракина. А когда Серж выложил свой главный козырь — выход на сделку по приобретению «ноу-хау» с завода в поселке Советский, то Жак выдал ему все полномочия на ведение переговоров.
