Стас оглушительно заржал, а Крикуха, наоборот, нахмурился.
— Я лучше здесь от голода сдохну или сопьюсь окончательно, но «клюкву» снимать не буду. Кинофильм, ясное дело, не учебник истории, но глумиться над прошлым — омерзительно. Тем более над такой драмой. Попробовал бы кто из французов такую «клюкву» про Наполеона снять! Да его бы пресса на куски разорвала, да еще и исками бы завалили за оскорбление национальной святыни. Хотя Наполеон по тем временам был настоящее «корсиканское чудовище». Или шведы, допустим, своего Карла XII тоже не позволят оскорблять. Помнишь, как у Станислава Куняева: «А все-таки нация чтит короля, безумца, распутника, авантюриста…»?
— Да погоди ты! — перебил Вредлинский эту гневную тираду. — Шуток не понимаешь?! Никакой «клюквы» в моем романе нет, и если напишу сценарий, то там ее тоже не будет. Но в том-то и дело, что фильм по такому сценарию наверняка не окупит затраты. Американцы даже своей собственной историей мало интересуются, не говоря уже о нашей. Я-то знаю, когда лекции в университетах читал, то приходило сто китайцев, двадцать латинос и четверо-пятеро белых. Один из профессоров тогда сказал, на мой взгляд, очень занятную фразу:
«Слишком хорошее знание истории заставляет возненавидеть род человеческий». По-моему, это их идеологическая установка. Поэтому даже блестяще поставленную картину на тему русской истории там ждет печальная судьба. Не знаю, на что Пашка надеется?!
— Ему виднее, — пожал плечами Крикуха, — чего загодя гадать? Посмотрим, с чем он из Нью-Йорка прилетит… Я, конечно, понимаю, почему Пашка решил меня приспособить: фирмушка у него по голливудским масштабам — дрянь, мелочь пузатая. Во всяком случае, не «Парамаунт пикчерс» и не «XX век — Фоке». На то, чтоб Тарантино или Копполу пригласить, у Пашки явно миллионов не хватит. Думаю, что даже наши Михалковы-Кончаловские ему не по карману. Вот он и решил сэкономить. Ну, и тебя, наверно, по тому же принципу пригласил — ты хоть и побогаче моего, но с его точки зрения — нищий… Даже если он нам по двадцать тысяч баксов заплатит — завизжим от восторга.
— Увы, ты прав! — вздохнул Вредлинский, а про себя подумал: «Интересно все-таки, почему Пашка ничего не сказал мне? Ни насчет задуманного фильма, ни насчет своего полета в Америку… Почему-то сказал Жорке, с которым после возвращения в Россию мало общался, и ничего не сказал мне, человеку, Который уже во многое посвящен. Хотя, казалось бы, сперва пишется сценарий, а уж потом в дело вступает режиссер. И потом, какие можно вести серьезные переговоры о финансировании фильма, если еще нет сценария? Неужели у Пашки такой высокий авторитет и честное имя, что ему ссудят деньги, так сказать, под „кота в мешке“? Тем более что он ведет переговоры в Нью-Йорке, а не в родной Калифорнии. Может, потому и усвистал на другой конец Штатов, что в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе уже в курсе Пашкиных долгов? Навряд ли, там связь хорошая. А нью-йоркские банкиры— „акулы с Уолл-стрита“ — небось на всю Америку базу данных имеют. И ежели узнают, что Манулов в долгу как в шелку, то скорее всего без долгих разговоров покажут ему на дверь».
Тут Вредлинского опять начали терзать подозрения. Может, Пашка себе просто алиби создавал? Специально пришел к Жорке, которого до того знать не хотел, и наврал с три короба, будто собирается снимать фильм по сценарию Вредлинского. Зачем, дескать, мне убивать столь нужного человека? Можете спросить заслуженного артиста Крикуху — он вам подтвердит, что я собирался их задействовать на этой картине. Вредлинский, который к тому времени будет трупом, ничего опровергнуть не сможет. Головорезов вместе с «Форд-Эскортом», конечно, никто не найдет, а сам Пашка вообще ни при чем, он в момент убийства летел на самолете или уже приземлился в Нью-Йорке.
Вредлинскому показалось, будто мистический смысл слов об «игре в прятки» ему уже открылся. Насчет «Мордвинов был жертвой», как ему показалось, речь могла идти о ком-то из тех, кого подстрелил Стас. Однако оставалось неясным, в каком «моторе» сидела «Алике», с которой у него однозначно ассоциировалась Александра Матвеевна. Уж не в том ли «Форд-Эскорте»?!
Эта, на первый взгляд совершенно немыслимая версия в течение нескольких секунд завладела сознанием Вредлинского.
А почему бы и нет? То, что они прожили вместе двадцать шесть лет и не развелись, как многие их знакомые, вовсе не означает, что у Александры не могло возникнуть — на почве приближающегося климакса, например! — безумное желание сжечь корабли и мосты. Ведь он, Вредлинский, по большому счету — старик. Аля же в 48 лет все еще ощущает себя молодой женщиной: красится, стрижется, делает все эти маникюры и макияжи, меняет наряды — словом, расходует массу времени на то, чтобы понравиться мужчинам. Не законному супругу, а мужчинам вообще. И кто знает, может, она уже нравится какому-то конкретному господину.
Вредлинский и сам не больно блюл супружескую верность, и за Алей в прежние годы особо пристально не следил. Они считали себя современными людьми, которые свободны в выборе временных партнеров, но должны соблюдать при этом интересы семьи. То есть не водить любовников в дом и не давать детям повода для пересудов. При этом считалось, что если они найдут нужным разойтись, то лишь тогда, когда Вадик и Лара вырастут.
Все это казалось вполне разумным и логичным, да и действительно помогло им прожить столь долгую совместную жизнь, избежав серьезных скандалов. И вот дети выросли, почти устроены и, судя по всему, вот-вот вступят в браки. Казалось бы, можно и освободиться от брачных уз, как пролетариату от своих цепей, но…
Теперь вопрос перешел из морально-нравственной сферы в область экономики. Теперь было что делить, даже с учетом потерь от дефолта. Ведь за последний год с помощью Манулова Вредлинский неплохо подзаработал. Аля же — практически ничего. Впрочем, терять половину от нажитого было жалко и ему, и ей.
Напитавшийся алкоголя мозг Эмиля Владиславовича вдруг вообразил, будто его законная решила, что ей пора овдоветь. А почему бы и нет? О том, что супруги заказывают убийства своих половин, даже в газетах писали. Возможно, Але подвернулся какой-то хлыщ из числа «новых русских», у которого появилось желание быстро подзаработать. Охмурить стареющую, но все еще жаждущую безумств бабу этот тип смог бы без. проблем. И он, пригласив «отмороженных» дружков, решил ускорить процесс старения Вредлинского. Через месяц-другой, а то и раньше богатая вдова перестанет рыдать и выйдет замуж за молодого и свежего, потом завещает ему все нажитое совместно с Вредлинским имущество — никуда не денется, он ее зашантажирует соучастием в убийстве! — ну, а через год-полтора и сама отправится в мир иной, ибо молодой супруг сочтет, что больше не нуждается в ее услугах.
Наверно, если б не та четвертинка, которая циркулировала в организме драматурга и сценариста, он оценил бы ситуацию более трезво. Во всяком случае, не стал бы считать супругу непроходимой дурой. Но голова разогрелась быстро, а фантазия у Вреддинского, как у всякого писателя, была развита хорошо. Что же касается мистического восприятия цитаты из царского дневника за 10 октября, то оно тут тоже сыграло не последнюю роль.
Вредлинский сразу вспомнил, что супруга была осведомлена насчет его визита к Манулову. И дорогу знала хорошо. Из дома Аля ушла раньше, чем Эмиль Владиславович, а куда именно она отправилась: к подруге или в другую сторону, Вредлинский не отслеживал. Вполне могла сесть в тот самый «Форд-Эскорт» и показать наилучшее место для засады. У этого «мотора» были темные, тонированные стекла, и ни сам Вредлинский, ни даже Стас не смогли бы ее разглядеть. Очень может быть, что первое нападение решили не доводить до конца специально. Просто сделали выстрел в пустоту, а затем умчались, чтобы высадить свою сообщницу-наводчицу. Выгрузили ее где-нибудь, она мирно вернулась домой и стала ждать появления Стаса, которого, возможно, собирались оставить в живых или легко ранить — специально для того, чтоб он мог дать показания, подтверждающие алиби мадам Вредлинской.
