И не успел юноша подняться с колен и ответить, как его отец уже загремел:

– Да, это я имел безумие отдать его туда, когда вторично женился, на Росциле из Лоша. И что, по-твоему, удумал этот щенок? Он пожелал стать каноником, монахом в длинной юбке. Словно ему и дела нет до воли отца и продолжения рода Анжельжер!

Юноша с достоинством поднялся с колен.

– Я очень люблю и чту вас, отец. Но нашего Спасителя я люблю больше вас, больше всего земного, больше спасения своей души. А что касается продолжения рода, то у вас есть сыновья от дамы Росцилы, и они станут вашими наследниками.

– Ты слышишь, сестра? Слышишь ли ты? Я силой привез его сюда, он же всю дорогу скулил, что уговорит тебя и отца Радона не соглашаться на союз, считая его греховным кровосмешением.

На лице Пипины из Байе появилось выражение разочарования и грусти. Она внимательно вглядывалась в красивое лицо племянника. Как и настоятель Радон, она не могла не отметить, как мало похожи отец и сын. Ги был почти на голову выше отца, у него была смуглая гладкая кожа и черные миндалевидные глаза матери, которая считалась первой красавицей Анжу. Когда-то она тоже хотела стать монахиней, но влюбленный Фульк похитил ее из монастыря, где та готовилась принять постриг, и взял ее в жены силой. Говорят, после брачной ночи его лицо было исцарапано, как после схватки с дикой рысью.

И вот теперь, словно в насмешку, сын любимой женщины тоже пошел наперекор его воле и решил посвятить себя служению Богу. Пипина понимала гнев старшего брата, но в то же время видела и непреклонную решимость племянника. Даже в том, что он остриг волосы короче, чем было принято в миру, и носил темную одежду монашеского покроя, чувствовалось стремление удалиться от суеты.

Пипина осторожно взяла в свои узкие ладони руку юноши.

– Твои братья, Ги, еще малые дети, а Эмме уже необходим муж и защитник. И она ждала все эти годы, твердо зная, что однажды ты явишься к ней как жених и вы обменяетесь обетами перед алтарем.

Ги резко вскинул голову.

– Вы говорите это лишь как мать Эммы. И видит Бог, я не понимаю, почему такая святая женщина, как вы, всецело посвятившая себя служению Господу и его Пречистой Матери, не хочет понять, в какой грех вы стремитесь ввести Эмму. Ведь наша святая матерь Церковь выступает против союза мужчин и женщин, связанных родственными узами ближе седьмого колена.

– Ты отлично знаешь, Ги, что церковь весьма часто делает исключения на сей счет. Однако если родство между вами единственная причина, из-за чего ты отказываешься от Эммы, прозванной здесь Птичкой, то успокойся – вы с ней на самом деле гораздо более дальние родственники, чем думаете.

Она умолкла на полуслове, увидев стоявшего совсем близко к ним воина со шрамом на щеке. Вероятно, ей показалось, что этот человек прислушивается к ее словам, однако его лицо было ей несомненно знакомо.

Фульк проследил за взглядом сестры и кивнул.

– Узнаешь, Пипина? Это Эврар. Он служил у Эда. Потом жил в Лотарингии, а недавно вернулся в Анжу, и я взял его к себе в палатины. Он превосходный воин. Эй, Эврар, подойди сюда!

– Позже, – остановила его сестра. – Я вижу, процессия уже завершила движение и мне пора занять место на галерее. Ты же… – Она повернулась к Ги и вдруг улыбнулась с нежностью. – Видишь, от леса движется еще одна процессия с зеленью? Где-то там и твоя невеста. Я хочу, чтобы ты сначала заново познакомился с ней – ведь ты совсем уже не помнишь Эмму, не так ли? И тогда… Тогда мы еще раз обсудим, согласен ли ты связать свою судьбу с Птичкой из лесов Анжу.

Граф Фульк одобрительно крякнул и увлек юношу за собой на крыльцо, а там, растолкав окружавших аббата монахов, занял место рядом с Радоном.

– От тебя, однако, овчарней попахивает, святой отец, – тотчас заметил он.

– Помолчи, Фульк. Клянусь самим святым Гиларием, я откажу тебе в гостеприимстве, если ты, как и в прошлый раз, попробуешь выставить меня на посмешище и помешаешь празднику.

И он зычным баритоном подхватил стих распеваемого братией псалма.

Солнце, до этого прятавшееся за лесом, теперь поднялось выше, залив ясным теплом лесную долину. Под его лучами хорошо была видна процессия поселян и молодых каноников, с пением двигавшаяся по тропе от леса к церкви. У всех у них без исключения на голове были венки из зелени и цветов. Два белых вола с рогами, увитыми цветочными гирляндами, везли повозку со свежей травой и молодыми березками, среди которых особенно выделялся один длинный ствол, предназначенный для майского шеста. Охапки зелени были и в руках поклонников древнего обычая, и они посыпали ею тропу, украшали ограды зелеными ветвями.

Дойдя до церкви, процессия описала полукруг и остановилась. Темные рясы монахов и каноников смешались с нарядными одеждами поселян из светлой холстины. Аббат Радон вышел вперед и громко прочел молитву на латыни. Толпа выдохнула единым духом: «Аминь», люди зашевелились, творя крестное знамение. Потом от толпы отделилась небольшая группа молодежи и преподнесла настоятелю пышную гирлянду из цветов и зелени. Девушка с длинными медно-рыжими волосами, в огромном венке из ландышей и желтых лютиков протянула Радону большой, еще влажный от росы букет цветов.

– С майским днем вас во имя Божье, благочестивый отец!

Кто-то из толпы крикнул:

– Пусть Птичка споет песню!

И тут же другие голоса подхватили:

– Песню, Птичка! Спой майскую песню!

Девушка улыбнулась и не заставила себя долго упрашивать. В наступившей, словно по мановению жезла феи, тишине полился чарующий, полный тепла голос:

Бесхитростная песенка превратилась в драгоценность благодаря голосу этой юной поселянки в венке. Все еще хмуро стоящий рядом с отцом Ги медленно поднял голову. Глаза его изумленно округлились. Выросший в одном из самых знаменитых монастырей Франции, где с величайшей бережностью относились к музыкальному наследию христианского мира, хор славился стройностью голосов, а звучание органа не знало себе равных, – Ги был поражен великолепным голосом этой девушки. С глаз его будто спала пелена. Перед ним предстала майская фея: невысокая хрупкая фигурка с копной кажущихся огненно-красными волос, в платье из беленого холста, тонкая талия перетянута сплетенным из цветных нитей поясом с кистями. От венка на лицо девушки падала тень, и Ги, стоявший против солнца, не мог разглядеть его черт, но ее дивная хрупкость и волшебный, звенящий и переливающийся трелями голос произвели на юношу неизгладимое впечатление. Он словно созерцал лесное языческое божество – медноволосую фею цветов и зелени, легкого эльфа, сотканного из света и тепла.

Он вздрогнул, когда девушка умолкла и вокруг раздались громкие возгласы одобрения. Ги тоже стал улыбаться и захлопал в ладоши. Юноша не видел, как внимательно наблюдает за ним отец, зато услышал его раскатистый смех.

– Ну что, Ги? Разве такую девушку можно променять на келью и власяницу? Ступай же, поприветствуй свою невесту.

И Фульк довольно грубо подтолкнул сына, так что тот, сбежав по ступеням крыльца, едва не сбил с ног юную певунью. Он остановился перед ней, покачнулся и, потеряв равновесие, опустил руки ей на плечи. Девушка сначала отпрянула, но потом улыбнулась, глядя ему прямо в глаза. Ги увидел ее совсем близко – прекрасное, похожее на таинственный цветок лицо, нежный очерк подбородка и щек, тонкая шелковистая кожа с легким, словно прозрачным, румянцем, пунцовый, как спелая земляника, улыбающийся рот, маленький точеный нос. Черные брови изящно изгибались дугами, ресницы тоже оказались черными и густыми. А под ними живым огнем сверкали огромные темно-карие, как спелые каштаны, глаза. Это были удивительные, покоряющие глаза, и все легкое и радостное существо этой девушки, казалось, было сосредоточено в них.