— Достойнейший выбор, — гудел официант. — Осмелюсь предложить к стейку по-флорентийски настоящее кьянти «Делла Негро», с чёрным петухом на горлышке. Именно его предпочитают с фиорентино настоящие гурманы. Едва заметный налет игристости, мягкий вкус и фиалковые тона. Особенности приготовления — добавление сусла из вяленого винограда к молодому вину. Делается из сортов Санджовезе — основная часть — с добавлением Треббиано и Мальвазии…

— И пиццу! — добавил Гоша. — Вот эту, «Пиццу Грандиозо»: грибы, бекон, салями, ветчина, баварские сосиски, артишоки, высушенные на солнце помидоры, сыр пармезан… Ещё равиоли, любое, сицилийскую пенетту и пасту «Читарру» с морепродуктами и помидорчиками «Черри».

— И мне пиццу! — потребовала Оса.

— Дамам могу порекомендовать, — продолжал официант, — сладкое десертное вино. Мой совет — попробуйте сотерн — настоящую жемчужину французского виноделия. Оно того стоит. Производится на юго-западе Франции, на берегах рек Гароны и Дордоны, там, где находятся виноградники региона Бордо. Сорта винограда — Семильон, Совиньон Блан, Мюскадель, все белые. Повышенное содержание сахара в винограде достигается за счет поражения ягод «благородной плесенью». Грибок повреждает кожицу винограда, вызывая обезвоживание, следовательно, наибольшую концентрацию фруктозы и ароматических веществ в ягодах…

К утке Игорёк попросил розового южно-африканского «Блу Шабли».

Гоша и Катька уже ругались из-за Италии с Японией, из-за суши и пасты, безопасной пиццы и опасной рыбы фуги. Оса жевала пиццу и смотрела на Игорька влюблёнными глазами. В бокалах уже было налито вино, красное и белое, и Гоша, прервав гастрономические препирательства, поднялся с тостом.

— Друзья, выпьем за нашего замечательного нового друга и моего брата Игоря! Матёрого человека!

Катька захлопала в ладоши и потянулась чокаться. Игорёк глотнул розового южно-африканского. В ушах возникла ватная тишина, и в этот миг поднялся сидевший за спиной Игорька, в другом конце зала, Посвящённый и качнул приветственно бокалом.

Зазвучала музыка — негромкая и торжественная. Игорёк поморщился, умеют в ресторанах испортить настроение, легче, легче надо, ребята, и проще. Но ладно, паршивая музыка — это мелочи. Главное, что друзья рядом, еда самая что ни на есть нормальная. И Оса, ты посмотри, оказывается, ничего, не малолетка приблатнённая, и курносый нос очень даже милый. И пахнет от неё полынной горечью.

Принесли горячие блюда. Утка самая настоящая пекинская, то есть с яркой тёмно-золотистой корочкой. Как положено, подали к ней «блинчики для мандаринов», нежные, с бархатно-коричневыми пятнами прожарки. Игорёк макал кусочки утки в сливовый соус, закусывал пёрышками зелёного лука. Запивал шабли и ни о чём не думал.

Когда торжественные аккорды смолкли, у стола возникла банда цыганских музыкантов и принялась наяривать зажигательные мотивы Бреговича. «Ну наконец что-то», — удовлетворённо качал головой в такт надрывающимся трубам Игорёк.

— Хочу танцевать, — подхватилась Катька и, пританцовывая, потащила Гошу на середину зала, где был устроен круглый дансинг.

— А мы что, лысые? — спросила Оса.

— Повалили.

Игорёк повесил смокинг на стул, взял её маленькую ладошку в свою руку, и они врезали что-то среднее между рок-н-роллом и джигой.

— Уху! — визжала Оса, когда Игорёк с кажущейся небрежностью швырял её себе за спину и ловил в сантиметрах от пола.

— Чума! — оценила она танец, когда музыка смолкла. — Пошли утку добьём.

— Пошли, — согласился Игорёк.

— Вон тот хмырь на меня нехорошо смотрит, — сообщила Оса, указав оттопыренным мизинцем на рыжего моложавого человека с комсомольским значком на лацкане смокинга. — Если бы не такое место, я бы ему рот распорола.

— Пускай смотрит. Где же ещё смотреть на женщин, как не в ресторанах? Здесь вы бываете необычно красивы.

— Вот увидишь, полезет приставать.

— Ничего, порешаем, — благодушно ответил он.

За столом Гоша трудился в одиночестве над второй порцией фиорентино. Катька уже отплясывала, как и обещала, в плане полезных знакомств, твист с респектабельным мужчиной. У того на смокинге красовался депутатский значок.

— Что, Гоша, — спросил Игорёк, — сплошные ревности?

— Да ну её…

— Гоша, друг, а что, в зеркале мы, в самом деле, похожи?

— Одно лицо. То есть, моё лицо. А твоё лицо я видел утром, когда к Солженицыну собирался.

— Здесь ещё и утро бывает? Я думал здесь всегда ночь.

— Что значит ночь? Темно здесь у нас. Ты вот меня спросил, а я и вспомнил… Знаешь, когда я был ребёнком, то есть, ну не важно, я жил в другом месте. Там солнце круглые сутки. Там яблони и вишни. Я понял, отчего мне так у Солженицына нравится. У него в окне точно такой же пейзаж, только закатов там нет. Да и как меня сюда занесло, а? Хотя Москва, столица, как ни крути.

Гоша отхлебнул кьянти, поставил бокал и подпёр рукой щёку. Лицо его приобрело трогательную задумчивость идиота. Оса щебетала что-то про большие перспективы, про то, что теперь её выведут на новый уровень заказов, на больших людей; что бригаду снова придётся сменить, и заработки будут совсем другие; а лучше, чтобы они с Игорьком и были бригадой. Игорёк кивал, мало вслушиваясь в её лепет.

Он зачем-то повернулся к окну. Что это за вспышки такие настойчивые?

На берег под прикрытием орудийного огня крейсеров и авиации выползали машины-амфибии и десантные корабли на воздушной подушке. Бежали, строча из автоматов, люди; спотыкались, падали. С башен, расположенных вдоль линии обороны, посылали в небо огненные стрелы зенитно-ракетные комплексы. Спрятавшаяся за крепостным валом артиллерия вела ураганный обстрел зоны высадки. То тут, то там поднимались фонтаны воды, гальки. Танки неудержимо двигались к укреплениям оборонявшейся стороны, плевались огнём и пулемётными трассерами.

Горели кедры и кипарисы, горела разбитая техника и человеческие тела, горели бензиновые пятна на воде. Из-за бетонной стены укрепрайона рвались в небо факелы огня. Подбитые боевые машины пехоты разрывало на части, и в огненных пузырях взлетали раскоряченные, словно лягушки, тела десантников.

Благодушие и расслабленность Игорька как рукой сняло. Из ресторана нужно было линять. «Как я этого безобразия не разглядел? Сижу, утку трескаю…»

Он посмотрел в зал, куда подевалась Оса. В танцполе её не было.

— Гоша, что это за безобразие за окном?

— Красиво. Воюют где-то. Развлечение.

— Ничего себе развлечение. Или у вас виды за окном что-то вроде телевизора?

— Не знаю. Солженицын говорил, что это где-то далеко, туда никак не доберёшься.

— Значит, где-то идёт война, а мы здесь кушаем и любуемся. Как-то это неправильно, Гоша.

— А средневековые гимны под бомбардировки — это правильно? — невозмутимо спросил Гоша.

— Ты откуда знаешь?

Гоша пожал плечами.

— Просто знаю. Сейчас узнал.

Игорёк смутился и вновь стал искать в зале Осу. Оказалось, что она сидит за столиком с тем самым рыжим джентльменом, которому грозилась порвать рот, если станет приставать.

Рыжий, сидевший спиной к Игорьку, что-то живо говорил. Оса, серьёзно наморщив лоб, слушала. Потом она кивнула, посмотрела на Игорька и поднялась.

— Есть работа, — сообщила она, усаживаясь за их стол. — Этот рыжий — серьёзный человек. Помощник министра. Статус очень высокий, засекреченный.

— Кто засекреченный? — не понял Игорёк.

— Статус министра засекречен. Ну, это чтобы никто не мог пробить, какая нужна печать, чтобы его нейтрализовать. Короче, — продолжала Оса. — выцепил он меня, думаю, клеится. Ни фига не клеится. Вежливо так говорит, на «вы». У вас, дорогая Оса, очень резко вырос статус. Короче, ему стало известно, что я сменила бригаду, а старые бойцы не воскресли. Я хотела в несознанку уйти, что сама еле жива осталась. А он говорит, вот потому и осталась, что сменила. Короче, они думают, что я владею способом убивать насовсем.

— Ну? — не понимал Игорёк.