Оборвав «Марш Первой Конной», Игорёк произнёс: «Чёрт побери, а почему бы нет?!» Мгновение назад он думал, что завтра понесёт в милицию заявление о пропаже паспорта, в котором собирался всё списать на нечаянный обморок. Но, не без удивления осознал, что ему хочется настоящего дела. И хочется этого по-настоящему. Как поднятый охотниками медведь в берлоге, что, расшвыривая землю и гниль прошлогодней листвы, лезет на свет божий драться насмерть, заворочался в нём мужик.

Игорёк вытащил из-под дивана дорожную сумку, покидал в неё вещи, mp3-плейер, цифровую камеру. Заказал такси на два часа ночи и лёг передремать. Времени оставалось мало.

Его разбудил друг Артемий. Открыл своим ключом, хотя Игорёк сто раз просил звонить: "Может, я здесь с дамой".

– Ты куда намылился? – бесцеремонно изучал содержимое сумки Артемий. – Я тебя никуда не отпускал.

Игорёк зевнул.

– Улетаю. На землю обетованную.

Физиономию Артемия перекосило.

– Шутки шутишь? А работа? Завтра сводим запись и запускаем в эфир.

– Да пошёл ты со своим эфиром. Рабовладелец.

– Ты из себя опущенного раба не строй. Тебя кто в Израиль пригласил? Фельдман? Нет, не он. Димочка-барабанщик. Ну конечно, Димон. Вот что меня в тебе бесит, братуха, так это твоя мелкота. Тебе солидные проекты на такие бабки предлагают, а он, понимаешь, по ресторанам лабать в какой-нибудь вонючей Беер-Шеве. Да что в том Израиле есть такого, что я не могу тебе здесь предложить? А?

– Димон – нормальный пацан. Классный был барабащик. – Игорёк посмотрел на часы. – Ты меня извини, мне ещё побриться надо.

– Урод, – вынес приговор Артемий. – Будешь назад проситься – не возьму.

– Возьмёшь-возьмёшь. Только, буду ли я проситься? Вот в чём вопрос.

Артемий постоял, посопел и ушёл в столовую, накатить сто грамм.

Освежившись и экипировавшись, Игорёк заглянул к Артемию.

– Ну что, старик, покедова?

– Вали, ничтожество. Тебе ещё икнётся.

– Будем посмотреть. Ты пошли меня по матери, что ли, на удачу.

– Хрен тебе, а не удача, – напутствовал его Артемий.

В Шереметьево было ветрено, в Шереметьево весна только начиналась. Запахнув плотнее джинсу куртки, Игорь выскочил из такси. Володя с Серым ожидали его у входа в здание аэровокзала.

Игорёк подошёл и молча кивнул. Серый окинул его одобрительным взглядом – сумка на одном плече, камера на другом – и сказал:

– Ну, ты молодец. Вылитый турист.

С Володей было что-то не так. Игорёк напряжённо соображал, что именно не так.

– Не пялься, боец. Я сменил окрас.

Тут до Игорька дошло, что из блондина Володя превратился в жгучего брюнета.

– Получи документы. – Володя протянул конверт.

Игорёк вытащил из конверта загранпаспорт, карточку медицинской страховки и тощую пачку долларов.

– Не боись, всё как в аптеке, – хлопнул его по плечу Серый. – Ну, ты вылитый турист, клавишник.

Смотрелся Игорёк совсем недурно. Джинсовый куртец на меховой подкладке, джинсовые же штаны, кепка-бейсболка, надетая козырьком назад, дорогие кроссовки «Найк» и хлопчатобумажная рубаха в крупную клетку. Фигура у него мощная, стройная, лицо мужественное, с волевым подбородком. Кто б подумал, что тридцать два года он прожил с заячьей душой? Голубые глаза. Одним словом – любимец женщин и кандидат в супермены.

– Вперёд, – скомандовал Володя. – Посадка объявлена. Идём по «зелёному коридору».

– А доллары? – спросил Игорёк, имея в виду таможенную декларацию.

– Таможня даёт добро, – пошутил Серый. – Ты прямо как новичок.

– Просто я за рубеж только в Анталию… На курорт.

– Бывает.

В здании аэропорта было почти что пусто. С таможней и в самом деле заминки не произошло: глянули в паспорта, да и запустили в «дьюти-фри». Игорёк хотел было затариться дешёвым вискарём, но Володя подтолкнул вперед, мимо дверей магазина.

– Будет время.

– Будет так будет…

В «гармошке», присосавшейся к борту «семьсот сорок седьмого», Игорёк замедлил шаг. Он оставлял за спиной прежнюю жизнь и входил в новую. Словно в полёт к далёким мирам, и когда вернется, никого из тех, кого знал в прежней жизни, не застанет. По спине пробежали мурашки, захотелось ругнуться.

В проёме двери стояла очаровательная бортпроводница. Игорёк изобразил на лице мужественную улыбку. На войну, так на войну!

Войдя в скупо освещённый салон, Игорёк подумал: "Вот так и надо начинать новую жизнь – отправляться в путешествие".

Самолет покатил, оставляя позади огни аэропорта, оторвался от земли и устремился в чёрную высь.

В связи с войной, желающих лететь в Израиль было не много. Кроме наших туристов-спецназовцев, в эконом-классе были ещё трое, с охраной. Люди солидные. Один с колючим, с шалой искрой взглядом, рыжая борода. Впрочем, у остальных тоже бороды, колючие взгляды и неторопливые, уверенные жесты. Все трое говорят веско, солидно. В общем, рыжий, чёрный и седой. Позади бизнесменов возвышались угрюмые телохранители в одинаковых чёрных пиджаках.

И вели эти солидные люди неспешную беседу под водочку и бутербродики с красной и чёрной икоркой о вещах серьёзных, значительных. На откидном столике имелась откупоренная бутылка «Столичной» и тот, кто сидел посередине, а это был седой, плескал время от времени в одноразовые стаканы. Пили, прихлебывая, прикрякивая, поглаживали бороды, закусывали бутербродиком.

– Ну, а с углём как? – спрашивал рыжий.

– Ничего, – отвечал седой, – нынешний год с рук сошёл аккуратно. Грешно жаловаться. Вот в прошлом году, могу сказать – не приведи бог! Семьдесят центов с тонны теряли.

– Ге, ге, ге, – заметил рыжий.

– Что ж, – прибавил чёрный. – Не всё профит. У хлеба не без крох. Перегружать, видно, много приходилось?

– Да только в Мариуполе раза три, что ли. Такие проблемы, что не дай господи. А партия-то, сказать по чести, закуплена была у нас немалая.

– ФОБом? – спросил рыжий.

– Никак нет. СИФом. Ну, а уж перегрузка, известное дело. Таможня. Кожу дерут, мошенники. Бога не боятся. Что станешь с ними делать!

– Кто ж от барыша бегает? – заметил рыжий о кознях таможни.

– Известное дело! – прибавил черный.

– Да-а-а! – добавил седой.

Рыжий стал рассказывать:

– А я так в прошедшем году сделал оборотец. Куплено было, извольте видеть, у меня у татар в Донбассе несколько миллионов тонн первейшего, могу сказать, сорта коксующегося угля, да пятьсот тысяч тонн, что ли, взял у директора шахты, самого, этак, смешно сказать, дерьмового. Директор-то в карты проигрался, так и пришёлся-то уголёк его больно сходно. Гляжу я – уголёк-то дрянь, ну, словно мякина. Даром с рук не сойдет. Что ж, говорю я, тут думать. Взял да и перемешал его с коксующимся, да и спустил всё на Кипре перекупщику за первый, изволите видеть, сорт.

– Что ж, коммерческое дело, – сказал чёрный.

– Оборотец известный, – докончил седой.

Между тем Володя с Серёгой потребовали у хорошенькой бортпроводницы водки и закуски. Игорёк же с любопытством прислушивался к разговору трейдеров. В эконом-класс вошёл четвертый, в синем ношеном костюме, и остановился подле солидных людей. Перевёл дух, а потом, тряхнув головой, почтительно обратился к седому:

– Сидору Авдеевичу наше почтение.

– А, здорово, Потап. Давай-ка, выпей чарочку с нами.

– Много доволен, Сидор Авдеевич. Всё ли подобру-поздорову?

– Слава богу.

– И жена и детушки?

– Слава богу.

– Ну, слава тебе господи. В Тель-Авив, что ли, изволите?

– В Тель-Авив. Да присядь-ка, Потап.

– Не извольте беспокоиться. И постоять можем.

– А стаканчик?..

– Много доволен.

– Сто грамм.

– Благодарю покорно. Дома пил.

– Эй, Фёдор, – повернулся Сидор Авдеевич к охраннику, – дай ещё стаканчик.

– Ей-богу, дома пил.

– Полно. Выпей-ка и закуси на здоровье.

– Не могу, право.

Седой протянул Потапу стаканчик, а Потап, поблагодарив, выпил одним духом, после чего поставил его бережно на столик и поблагодарил снова.