— Тигра можно убить всегда, а шлем — дело нешуточное, а главное — редкое.

На такое справедливое и так ясно выраженное предложение отвечать было нечего. 17 июня мы остановились у бенгало, специально предназначенного для путешественников. Погода несколько прояснилась, и железный слон, сильно потрудившийся в эти четыре дня, требовал если не отдыха, то по крайней мере некоторой заботы. Поэтому мы условились провести здесь половину дня и следующую ночь.

Бенгало, или караван-сарай, на больших дорогах полуострова представляет собой четырехугольник из невысоких зданий с башенками, окружающих внутренний двор, что придает ему совершенно восточный оттенок. Прислуга в этих сараях состоит из «бгисти» или водовоза, повара, этого благодетеля тех нетребовательных путешественников, которые доводьствуются яйцами и цыплятами, и «кансами» поставщика провизии.

Сторож сарая — «пеон» — агент компании, которой в большинстве случаев принадлежат эти заведения. Главный же надзор за ними поручается инженеру округа.

В этих заведениях существует довольно странное, но строго соблюдаемое правило: всякий путешественник может занимать сарай в течение двадцати четырех часов; если же он желает остаться далее, должен получить позволение от инспектора, и если такового не имеется, первый приезжий англичанин иди индус может потребовать уступки места.

Понятно, как только мы приехали, железный слон произвел свой обычный эффект. Тем не менее я должен сознаться, что занимавшие сарай смотрели на него скорее с презрением — презрением, выказываемым так сильно, что вряд ли оно могло быть искренним.

Правда, мы имели дело не с простыми смертными, путешествующими ради удовольствия или торговыми целями. Речь идет не об английском офицере, отправлявшемся в гарнизон на непальскую границу, не об индо-станском купце, ведущем свой караван в афганские степи за Лахор или Пешавар.

Это был не кто иной, как принц Гуру-Синг, сын независимого гузератского раджи, путешествующий е большим великолепием по северу Индийского полуострова.

Этот принц занимал не только три или четыре залы в сарае, но и все службы, которые были устроены так, что могли поместить всю его свиту.

Я никогда еще не видел путешествующего раджу. Поэтому, как только мы устроили нашу стоянку на четверть мили от сарая, на берегу небольшой речки под тенью великолепных панданусов, я вместе с капитаном Годом и Банксом отправились посмотреть стоянку принца Гуру-Синга.

Сын раджи не может переезжать с места на место в единственном числе, и если есть люди, которым я не завидую, то это те, которые не могут пошевелиться, не приведя тотчас в движение несколько сот человек. Лучше быть простым пешеходом с котомкой на спине, с палкой в руке, с ружьем за плечами, чем принцем, путешествующим по Индии со всем церемониалом, который налагает на него его звание.

— Это не человек переезжает из одного города в другой, — сказал мне Банкс, — а целое местечко, переменяющее свои географические условия.

— Я предпочитаю паровой дом, — ответил я, — и ни за что не поменялся бы с сыном раджи.

— Легко может быть, — возразил капитан, — и принц предпочел бы наш подвижной дом всем этим громоздким дорожным принадлежностям.

— Ему стоит только сказать слово, а главное, заплатить что следует, — закричал Банкс, — и я ему устрою паровой дворец! Но в ожидании его заказа посмотрим его кочевье.

В свите принца насчитывалось не менее пятисот человек! Под большими деревьями в равнине были симметрично, как палатки в большом лагере, расставлены до двухсот повозок; в одних запряжены быки, в других буйволы, кроме того три великолепных слона, несших на спине необыкновенно богатые паланкины и двадцать верблюдов, приведенных из западных стран Индостана. В караване не было недостатка ни в чем: ни в музыкантах, услаждавших слух его светлости, ни в баядерках, очаровывавших его глаза, ни в фокусниках, развлекавших его в праздные часы. Триста носильщиков и двести алебардщиков дополняли личный состав прислуги, жалованье которой истощило бы всякий кошелек, кроме кошелька независимого индийского раджи.

Музыканты с бубнами, цимбалами, тамтамами принадлежали к той школе, которая заменяет звуки шумом. Между фокусниками были заговорщики змей, которые своими заговорами прогоняют и привлекают пресмыкающихся, очень искусные в упражнениях саблями акробаты, танцующие на слабо натянутом канате с пирамидой глиняных горшков на голове и в обуви из буйловых рогов, и, наконец, те фокусники, которые по желанию зрителей могут старые змеиные шкуры превращать в ядовитых кобр.

Баядерки принадлежали к классу тех хорошеньких женщин, которыми так дорожат для вечеров или отелей, где они исполняют двойную роль певиц и танцовщиц. Очень прилично одетые, одни в кисею, вышитую золотом, другие в юбки со складками и в шарфах, которые они раскидывают в танцах, эти балерины были богато разукрашены дорогими браслетами на руках, золотыми перстнями на руках и ногах и серебряными погремушками на икрах. В таком наряде они с грацией и удивительной ловкостью исполняют знаменитые танцы. Я надеялся, что мне придется восхищаться ими по собственному приглашению раджи.

Затем, в составе караванной прислуги было несколько мужчин, женщин и детей, имевших неведомое назначение. Мужчины были закутаны в длинную полосу материи, называемую «доти», или в рубашки «ангарка» и в длинное белое платье «дзкама», что составляет крайне живописный костюм.

На женщинах было «чоли», нечто вроде кофт с короткими рукавами, и «сари», которую они заворачивают вокруг талии, а конец кокетливо набрасывают на голову.

Индусы, растянувшись под деревьями в ожидании обеда, курили папиросы, завернутые в зеленый лист, или «гаркули», нечто вроде черноватого варенья, составленного из табака, патоки и опиума. Другие жевали смесь листьев бетеля, арекового семени и гашеной извести, смесь, способствующую пищеварению и крайне полезную в жарком индийском климате.

Все эти люди, привыкшие к движению каравана, жили согласно и высказывали одушевление только в часы празднества и в этом отношении напоминали театральных фигурантов, впадающих в полнейшую апатию, когда они сходят со сцены.

Тем не менее; как только мы подошли к каравану, индусы поспешили, кланяясь до земли, приветствовать нас словом «салам». Большая часть кричала: «Сахиб! Сахиб!», что значит: «Господин! Господин!»

В свою очередь мы отвечали им дружелюбными знаками.

Я надеялся, что принц Гуру-Синг даст в нашу честь один из тех праздников, на которые раджи не скупятся. Большой двор бенгало, предназначенный для празднеств, показался мне прекрасно приспособленным для тайцев баядерок, чар колдунов, шуток акробатов.

Я сообщил мою мысль товарищам, но они, разделяя со мной желание, не поверили его осуществлению.

— Гузератский раджа, — сказал мне Банкс, — независим, он с трудом покорился после подавления восстания, во время которого его поведение было по меньшей мере двусмысленно. Он не любит англичан, и сын его ничего не сделает ради нашего удовольствия*

— Ну, мы обойдемся и без его почестей! — ответил капитан Год, презрительно пожав плечами.

Так и вышло, нас даже не допустили осмотреть внутренности сарая. Может быть, принц Гуру-Синг ждал официального визита полковника. Но сэр Эдвард Мунро ничего не ждал от принца и потому не беспокоился.

Мы вернулись в паровой дом и сделали честь превосходному обеду Паразара, главную основу которого составляли консервы, так как несколько дней скверная погода не допускала мысли об охоте; впрочем, наш повар был человек искусный, и под его опытной рукой мясо и овощи в консервах сохранили свою свежесть и свой природный вкус.

Что бы ни говорил Банкс, но в течение всего вечера я ждал приглашения. Капитан Год подсмеивался над моим пристрастием к балетам на открытом воздухе, а благодаря нелюбезности принца надежды мои не оправдались.

На следующий день, 18 июня, все было готово, чтобы с рассветом двинуться дальше. В пять часов Калуф начал разводить пары, а мы отправились побродить па берегу реки; Через полчаса; когда пары были уже разведены, мы увидели, что к нам приближается группа индусов.