— Нана Сахиб! Нана Сахиб! — повторила она, как будто образ набоба явился в ее памяти по какой-то необъяснимой причине.

Это имя заставило офицера вздрогнуть, и он не отставал от сумасшедшей, которая, по-видимому, не видела ни его, ни солдат, которые следовали за ней до пала. Офицер принял необходимые меры и велел до рассвета выставить посты у реки. Когда Нана Сахиб и его гонды вошли в поток, он встретил их залпом, который многих оставил на месте, и в том числе главу синайского мятежа.

Такова была схватка, о которой телеграф в тот же день сообщил губернатору бомбейской провинции. Телеграмма эта распространилась по всему полуострову, газеты перепечатали ее, и таким образом полковник Мунро мог узнать об этом 26 мая в аллахабадской газете.

На этот раз нельзя было сомневаться в смерти Нана Сахиба.

Между тем сумасшедшая, оставив пал, шла к Надзуру. Она достигла места, где лежали трупы, и остановилась перед тем, кого узнали лакнауские солдаты. Искаженное лицо мертвеца как будто еще угрожало.

Сумасшедшая встала на колени, положила руки на труп, пробитый несколькими пулями. Она долго смотрела на мертвеца, потом приподнялась, покачала головой и медленно пошла по берегу Надзура.

«Блуждающий огонек» снова впала в свое обычное равнодушие, и ее уста более не повторяли проклятого имени Нана Сахиба.

«Неисоизмеримые творения»! Это бесподобное выражение, употребленное минералогом Гаем для определения американских Анд, было бы справедливее применить к Гималайской цепи, которую человек не имеет еще возможности измерить с математической точностью.

Такое чувство испытывал я при виде этой несравненной области, среди которой полковник Мунро, капитан Год, Банкс и я должны были провести несколько недель.

— Не только горы эти несоизмеримы, — сказал наш инженер, — но и вершина их должна считаться недоступной, так как человеческий организм не может вынести подобной высоты.

Преграда из первобытных скал длиной в две тысячи пятьсот километров от семьдесят второго до девяносто пятого меридиана покрывает две провинции — Агру и Калькутту, два королевства — Бутан и Непал — цепь гор, средняя высота которой на треть выше вершины Монблана. Она обнимает три разных пояса: первый в пять тысяч футов вышины, дающий жатву пшеницы зимой, жатву риса летом; второй — от пяти до девяти тысяч футов, где снег тает весной, третий — от пяти до девяти тысяч футов, покрыт толстым слоем льда, не тающим даже в теплое время года. Одиннадцать проходов прорезывают эту грандиозную выпуклость земного шара, на двадцать тысяч футов высоты, беспрестанно подвергаясь падению лавин. Проходы эти дозволяют пробраться из Индии в Тибет только ценой чрезвычайных затруднений, над этим хребтом — то округленном большими куполами, то плоским, как Столовая гора на мысе Доброй Надежды, высятся семь или восемь острых пиков, доходящих над истоками Когры, Джамны, Ганга, Дукиа и Канченджанга до семи тысяч метров, Диодунга до восьми тысяч, Давалагира до восьми тысяч пятисот, Чамулари до восьми тысяч семисот и гора Эверест до девяти тысяч; с вершины последней наблюдатель пробегает окружность, равную целой Франции, — таково это колоссальное возвышение, на крайних вершинах которого, может быть, не будет никогда ступать нога самых смелых путешественников и которые называются Гималайскими горами!

Первые уступы этих гигантских пропилен густо покрыты лесом. Там еще встречаются различные представители богатого семейства пальм, в верхнем поясе уступающие место обширным дубовым, кипарисовым и сосновым лесам, роскошным чащам бамбуков и травянистых растений.

Банкс, объяснивший нам все эти подробности, сообщил также, что если нижняя линия снегов спускается на четыре тысячи метров на индостанском склоне, то на тибетском возвышается на шесть тысяч, вследствие того что пары, нагоняемые южными ветрами, останавливают громадные преграды. Вот почему на другой стороне деревни могли раскинуться на высоте пятнадцати тысяч футов над уровнем моря среди полей ячменя и великолепных лугов. Если верить туземцам, эти пастбища трава может покрыть в одну ночь.

В среднем поясе пернатых представляют павлины, куропатки, фазаны, дрофы и перепелки; в громадном количестве встречаются козы и бараны. В верхнем поясе можно встретить только серн, кабанов, диких кошек, и одиноко парит орел над редкой растительностью, представляющей смиренные образцы арктической флоры.

Но не это прельщало капитана Года. Чтобы продолжать ремесло охотника за домашнею дичью, этому немвроду не было нужды приезжать в Гималайскую область. К счастью, тут не было недостатка в плотоядных, достойных его энфильдского ружья и разрывных пуль.

Действительно, у подножия первых уступов хребта простирается нижний пояс, который индусы называют поясом Тарриани. Эта длинная покатая равнина от семи до восьми километров ширины, сырая, теплая, с темной растительностью, покрытая густыми лесами, в которых хищные звери любят искать убежище.

Таким образом, было вероятно, что капитан Год посетит нижние уступы Гималайских гор охотнее, чем верхние пояса. Там даже после путешественника Виктора Жакмона необходимо сделать важные географические открытия.

— В таком случае этот огромный хребет известен не вполне? — спросил я Банкса.

— И далеко не вполне, — ответил инженер, — Гималайские горы — это нечто вроде маленькой планеты, приклеившейся к нашему земному шару и охраняющей свою тайну.

— Однако ее посещали и осматривали насколько возможно, — заметил я.

— Положим, в путешественниках к Гималайским горам недостатка не было. Многие из них после значительных трудов показали подробное орографическое расположение этой возвышенности. Тем не менее, друзья мои, точная вышина главных пиков подала повод к бесчисленным поправкам. Прежде Давалагири был царем всей цепи; затем, после новых измерений, они должны были уступить свое первенство Канченджанге, которую теперь заменила гора Эверест. До сих пор эта последняя превосходила своих соперниц. Однако, по словам китайцев, не были еще применены точные методы европейских геометров — и недалек тот день, когда она превзойдет гору Эверест и не на Гималайских горах придется уже отыскивать самую высокую точку на земном шаре. А каким образом добиться этого, не поставив барометра на крайней точке этих почти недоступных пиков? А этого сделать еще не могли.

— Но сделают, — вмешался капитан Год, — я думаю, со временем будут направлены экспедиции на Южный и Северный полюс.

— По всей вероятности.

— Путешествие в последние глубины океана.

— Очевидно.

— Путешествие к центру земли!

— Браво, Год!

— Так будет все сделано! — прибавил я.

— Даже и путешествие в каждую планету солнечного мира! — ответил капитан Год, которого ничто уже не останавливало.

— Нет, капитан, — возразил я. — Человек, простой житель земли, не может переступить за ее границы! Но если он прикован к своей коре, то может проникнуть во все ее тайны.

— Может и должен, — подтвердил Банкс. — Все, что заключается в границе возможного, должно быть и будет исполнено.

Потом, когда человеку нечего уже будет узнавать на том шаре, на котором он обитает…

— …он исчезнет вместе со сфероидом, который не будет иметь для него более тайн, — ответил капитан Год.

— Совсем нет! — возразил Банкс. — Он будет пользоваться им как властелин и извлечет из него наилучшую пользу. Но, друг Год, так как мы находимся в Гималайской области, я укажу вам, между прочим, на любопытное открытие, которое, конечно, вас заинтересует.

— О чем идет дело, Банкс?

— В рассказе о своих путешествиях миссионер Гюк говорит об одном странном дереве, которое в Тибете называют «деревом с десятью тысячами изображений». По индостанской легенде, Тонг-Кабак, преобразователь буддийской религии, был превращен в дерево через несколько тысяч лет после того, как то же самое случилось с Филимоном, Бавкидой, Дафной, этими любопытными растительными существами мифологической флоры. Волосы Тонга-Кабака сделались листьями этого священного дерева, и миссионер уверяет, что видел собственными глазами на этих листьях тибетские буквы, ясно образуемые их жилками.