Литмир - Электронная Библиотека

От всей этой жизни и походка моя стала не как у людей. Осторожная. Или, как говорит отец, «плавающая походка».

Там, под Москвой, я и представить себе не мог, что буду, как этот самый Гаутама, жить за оградой в кастелло, окружённом прекрасным парком. Не знаю, кто охранял там принца в его дворце и саду. Наверное, стражники с мечами и луками. А у нас кроме двух следящих устройств на вершине ворот вскоре после того, как отец прочёл в газете о появлении в Италии Джангозина, появилось ещё четыре – на четырёх башнях замка.

Или это он усилил слежку за мной?

Об этом я спросил отца, когда рано утром, натощак, сидел перед ним в лаборатории с обнажённой рукой и смотрел, как он, прежде чем надеть мне новый браслет, берёт шприцем из вены кровь на очередной анализ.

— Первое, о чём я подумал, увидев тебя с Микеле через окно кафе, что было бы со мной, если бы я вернулся из города, и не застал тебя ни в замке, ни в парке? Я бы умер… Но дополнительные камеры поставлены не для того, чтобы ежеминутно держать тебя в поле зрения. — Он поставил полную крови пробирку в штатив и туго обмотал сгиб моей руки бинтом. — Ты теперь большой, семнадцатый год. Имей в виду, на кон поставлены такие деньги, каких нет в годовых бюджетах иных стран. Помнишь, как Джангозин пытался вступить в контакт с тобой и Ольгой Николаевной возле церкви? Позже он через своих людей выследил меня на базаре у станции Пушкино, отвёл в сторону, попытался усадить в свой «мерседес». Уговаривал открыть совместную частную клинику для детей сильных мира сего. Мол, каждому президенту, каждому олигарху, нефте- или нарко–барону захочется, чтобы его чадо стало бессмертным. Не пожалеют никаких богатств. Говорил, что я – гений, что мы вместе займёмся самым прибыльным в мире бизнесом, создадим новую расу бессмертных… Его, этого неудачника, просто трясло от жажды славы, жадности.

— А ты? Что ты ему ответил?

— Послал к чёрту! Может быть и хорошо, что после публикации в «Сайенс генетикс» научная братия надсмеялась надо мной, отвергла… Какая бы свара началась, какая драка за место в очереди на обретение бессмертия!

— Так ты ему и сказал?

— Купил мясо для супа, фрукты для тебя, кислую капусту, мочёные яблоки для Ольги Николаевны, помню, тогда был пост, а его послал к чёрту и пошёл с базара к автобусной остановке.

— А он?

— Крикнул вслед: «Мы ещё встретимся!»

Вскоре после этого отец созвонился с Микеле и стал спешно подготавливать наш отъезд.

Отец разбил мой прежний браслет и, прежде чем надеть новый, осмотрел след на запястьи – коричневатый ободок на коже. Протёр его спиртом. Потом надел новый браслет с раствором. Такой же полупрозрачный из зеленоватого стеклопластика.

Поцеловал в макушку, сказал:

— Смотри! А ведь ты дорос до меня!

Отец невысокого роста. С длинными нестриженными волосами, отпустил здесь седые усы и бородку. Там, в России его хоть иногда стригла Ольга Николаевна.

Провожая меня из лаборатории, откинул полу белого халата, вынул из кармана электрический фонарик.

— Прости. Ты давно просил. Такой годится? На многих переходах нет света. Свети! Не жалей батареек.

Если бы он знал, зачем мне был нужен фонарик!

Я уже говорил, что посреди нашего крепостного двора видно начало каменного спуска. Как‑то отец сказал, что ступени, наверное, ведут в бывшие конюшни или склады провизии для крестоносцев.

Он вычитал в энциклопедии: наш кастелло построен крестоносцами в 11 или 12 веке! Это была их база, откуда они переправлялись на кораблях через Адриатическое море и потом уже на конях и пешими отрядами шли на восток к Святой земле, к Иерусалиму.

Никаких следов крестоносцев кроме рыцаря в нише, вернее его доспехов, в кастелло не осталось. Поэтому можете себе представить, с каким волнением я начал спускаться на следующий день по лестнице. Я был убеждён, что найду следы этих, давно исчезнувших людей.

9

Кажется, я уже говорил, что видел в начале подземелья, прямо у нижних ступенек пушку. Настоящую, со щитком и лафетом. Окрашенную в зелёный цвет. На лафете была металлическая табличка, и когда я несколько раз потёр по ней пальцем, то смог различить дату – 1910 год и надпись «Крупп».

То есть, как я понял, это было артиллерийское орудие времён Первой мировой войны. Италия в ней точно участвовала.

Впервые в жизни я с удивлением понял, что прочитанное мною в учебниках составляет теперь моё собственное знание.

Снарядов рядом с пушками не было. Валялся продырявленный резиновый шланг, который, видимо, не так уж давно использовали для полива. И я подумал о том, что сейчас, в жару, мы тоже должны поливать землю под кустами и деревьями парка, заботиться о нём.

За пушкой грудились кучи полуистлевших веток и сухой листвы. Разгребя проход, я увидел пластиковую бутылку из‑под кока–колы и ссохшееся крыло чайки, неизвестно зачем залетевшей сюда, в подземелье. Хотя потолок был высоко над головой, сразу по выходе из этой мусорной пробки в темноту моё лицо опутала сеть паутины.

Я с омерзением стряхнул её с себя. И включил фонарик.

Его луч выхватил из темноты штабеля полуразвалившихся деревянных ящиков, стеной перегородивших дорогу. Подземелье было набито ими доверху. Я подумал, что мне в одиночку с этой преградой не справиться. Поднял руку, с силой дёрнул за деревяшку одного из средних ящиков, и в ту же минуту они рухнули к моим ногам так, что я едва успел отскочить.

Когда пыль рассеялась, я увидел, что проход дальше во тьму открыт, а я стою заваленный по колена макаронами.

«Ещё хорошо, что не накрыло с головой, — подумал я, — глупо было бы погибнуть в макаронах».

Перелез через оставшиеся внизу ящики, посветил во мрак.

Луч озарил массивные кресла с продавленными сиденьями, трёхэтажный буфет из резного дерева, кровать с истлевшим балдахином и то ли широкую вазу, то ли ночной горшок, стоящий на столе рядом с несколькими толстыми фолиантами.

Это были старинные книги. Название одной из них я разобрал – Данте. «Вита нуова» – новая жизнь.

Казалось, всю эту мебель делал один мастер, очень искусный. И мне стало жаль, что она томится тут, во мраке подземелья.

Если бы её почистить, подремонтировать, она могла бы украсить собою любой музей.

Не знаю, почему вспомнился Микеле.

Я чуть не грохнулся, споткнувшись о какие‑то валяющиеся рамы. Посветил под ноги и заметил, что в одной из них сохранился портрет. Запылённое, покрытое плесенью лицо человека с бородкой. Он был одет в чёрный камзол и держал в руке свиток, на котором было что‑то написано. Наверное, по латыни. Хорошо, что я присел на корточки, чтобы попытаться прочесть надпись, потому что вовремя заметил опасность: сразу за портретом зияло квадратное отверстие с истёртыми ступенями узкой лестницы.

И я решил спуститься еще ниже.

Это оказался погреб. Уставленный целыми и разбитыми глиняными кувшинами. С низкого потолка торчали железные крючья. Может быть, на них когда‑то висело мясо, разные копченые окорока… В какой‑то книге, наверное, в «Трёх мушкетёрах» или в «Айвенго» я читал описание подобного погреба.

Когда я вылез и двинулся дальше, в луч фонарика попал изъеденный ржавчиной котёл, валяющиеся рядом с ним огромные сковороды и разбитые чаши.

Водил фонариком влево, вправо. Показалось, будто что‑то блеснуло. Подошёл, нагнулся. Это была палочка с какими‑то колючками на конце. С глубоко выцарапанной на ней надписью готическим шрифтом — Готфрид.

Сунул непонятную вещицу в карман.

…Какие‑то поваленные треноги, решётки. Видимо, жаровни. Большой прямоугольный кусок мрамора с отбитым краем. Остатки стола?

Подземелье расширилось. Луч едва доставал до стен, откуда тоже торчали крюки и скобы.

Конюшня! Я догадался об этом потому, что сначала задел ногой и нашарил в пыли подкову, а потом увидел множество длинных конских черепов.

На выходе из залы стоял прислонённый к стене круглый бронзовый щит. Очень тяжёлый. Наверное, я был первый человек со времён крестовых походов, который попытался его поднять.

8
{"b":"293063","o":1}