– Вы подъедете ко мне в управление?

– Да, конечно.

Прохладный ветер взъерошил волосы, прогнав духоту. Листья на тополе внезапно показались не настолько серыми – сквозь пыль явственно проступала сочная зелень. На парковку въехал джип с аэрографией – на красном фоне белый летящий в пространстве единорог.

Мария Давидовна неожиданно для себя улыбнулась. И, сложив телефон в сумку, быстрым шагом пошла от поликлиники.

Я смотрю на языки пламени. Хаотично и безумно они расцветают над чернеющим хворостом. Правильно и красиво создают мечущуюся форму, – образ оранжевого танцующего цветка над ярко-красными углями.

Маленький костер на берегу журчащего ручья в сотнях километров от человеческой цивилизации, словно в другом измерении и времени. Медленно темнеет. В лесу хорошо. Тихо и спокойно. Здесь мне так же хорошо, как и в квартире на первом этаже в пятиэтажке.

Я знаю, что одиночество – это участь того, кто идет своей дорогой. Того, кто отбился от человеческого стада и выбрал свой путь.

Я смотрю на огонь. И улыбаюсь. Это Богиня танцует для меня самый прекрасный из танцев – танец любви. Между нами около трехсот километров, но это расстояние – ничто, потому что её образ повсюду.

В шелесте осиновых листьев.

В прохладном ветерке.

В далеком стуке дятла.

В лежащей рядом со мной еловой шишке.

В языках пламени, что есть танец.

Я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к ней. И отдергиваю руку, почувствовав боль, – страстный трепет огня не позволяет мне нарушить ритм танцующей Богини. Я это знал, но – так порой сильно желание вернуться в прошлое.

Нырнуть с головой в реку по имени Время и поплыть, преодолевая сильное течение. Выбиться из сил в этой бессмысленной борьбе, но попытаться вернуться к началу. Вопреки всему до последнего бороться с этой реальностью, чтобы снова стать самим собой.

И услышать имя, которое она еле слышно произносит.

Языки пламени слабеют. И я подбрасываю хворост. Любой любви нужна пища, так же, как для танца важны сокращения мышц.

Образ любимой слабеет в сознании, если не вспоминать её ежедневно. Картины в сознании блекнут и выцветают.

Память – эта непостоянная и коварная функция человеческого организма – может подвести именно тогда, когда считаешь, что всё прекрасно и замечательно. Это, как внезапно забытое слово, что мучительно пытаешься вспомнить и которое, кажется, вертится на языке, а сказать не можешь. Это, как нарисованная картина, которая уже давно висит на стене, и ты перестаешь замечать запечатленный красками образ. Это, как выцветшая фотография в запылившемся забытом альбоме, – осколок утраченного времени.

Теперь я редко рисую. Только один раз за ночь, да и то далеко не каждую ночь. Я не знаю, плохо это, или хорошо. Я просто нахожу её вокруг себя – и образ слегка прищуренных глаз в ореоле развевающихся волос заставляет меня замереть. Порой мне кажется, что я закричу здесь и сейчас, прямо в эту секунду, но – она исчезает, и я могу вздохнуть.

Еще я вспоминаю другую женщину, с простым именем Мария, но – я просто создаю в сознании образ, никак не реагируя на него. Мне просто приятно вспоминать. Мне просто легко и радостно смотреть на лицо, которое всплывает в памяти. Знать, что есть человек, который просто любит тебя, – возможно, это и есть первый шаг на пути домой.

Так оживают в сознании события, которые вопреки всему живут во мне.

Так возвращается умершее время.

Где-то треснула ветка. Я отвожу глаза от огня и поворачиваю голову на звук. Тишина и вечерний полумрак.

Снова пришел июль. Двадцать шестое число. Две тысячи восьмой год.

Теперь я знаю, что мне еще долго жить среди теней. Тростниковые Поля для Богини, а этот мир – для меня.

Пока я не знаю, что мне надо делать. Я снова потерялся в зимнем лесу, и бреду наобум. Вроде Богиня рядом, но я не чувствую теплую руку в своей ладони.

Я смотрю на языки пламени, и – это уже не танцующий цветок. Всего лишь маленький костер, освещающий вечерний лес.

Я медленно достаю из рюкзака кусок хлеба и начинаю жевать его. Забросив в рот последний кусок, я стряхиваю крошки с бороды и протягиваю правую руку за флягой, чтобы запить пищу.

Я знаю, что любому человеку нужно уединение. Хотя бы иногда. Даже ненадолго. Привести в порядок мысли, которые порой скачут, как сайгаки в степи, обгоняя ветер. Разложить по полочкам прошлое, чтобы понять сделанное. Вычленить пустое и ненужное, отбросив его в сторону. Обозначить в своем сознании значимые и важные события, чтобы понять самого себя. Чтобы осознать, куда идти дальше.

Это, как путь из темного леса к далеким фонарям – ты знаешь куда идти, но утоптанная тропинка уходит в сторону, и чтобы выбрать правильную дорогу, приходится идти напролом, через чащу по сугробам. И не всегда рядом с тобой тот, кто возьмет тебя за руку и укажет путь. Порой надо самому принимать решение.

Старший следователь Областного Следственного Управления Иван Викторович Вилентьев смотрел на фотографию доктора Ахтина. Короткая стрижка, открытый взгляд, худощавое лицо, легкая полуулыбка. На фотографии доктор в белом халате с небрежно наброшенным на шею фонендоскопом.

– Какой ты сейчас, – пробормотал он задумчиво, – и в какой норе прятался всё это время? Каким стал и что собираешься сделать?

В дверь постучали.

– Да, войдите.

Увидев входящую женщину, он встал и с широкой улыбкой пошел к ней.

– Мария Давидовна, как я рад вас видеть!

Иван Викторович нагнулся и попытался галантно поцеловать руку даме, но Мария Давидовна успела выдернуть свою ладонь из руки кавалера.

– Поздравляю, Иван Викторович, вы уже майор, – сказала она, глядя на большие звездочки на погонах.

– Да, – как бы непринужденно кивнул Вилентьев, – уже достаточно давно, почти восемь месяцев. Кстати, вы прекрасно выглядите, Мария Давидовна! Как давно я не говорил вам эти слова!

– Спасибо, – кивнула она, – но давайте перейдем к делу.

– Да, конечно. Садитесь.

Иван Викторович вернулся на свое место и, открыв сейф, достал фотографии.

– Вот, Мария Давидовна, снимки с места преступления.

Он поднял глаза на женщину и увидел, что она отсутствующим взглядом смотрит на фотографию доктора Ахтина, лежащую на столе. Накрыв её ладонью, он повторил, привлекая внимание женщины:

– Это фотографии с места преступления.

Мария Давидовна, стряхнув оцепенение, вздохнула и стала смотреть фотоснимки.

Молодая девушка. Лет двадцать, если не меньше. Мраморно-белая кожа. Пустые глазницы. Разорванное платье скомкано в области шеи. Разрезанный от лобка до грудины живот. Внутренние органы бесформенной кучей лежат рядом.

– Её нашли недалеко от ипподрома.

– В Черновском лесопарке?

– Да. Не знаю, зачем её туда занесло, особенно на ночь глядя. Эксперт сказал, что смерть наступила примерно в четыре часа ночи. Мы уже установили личность убитой. Анна Коломийцева, восемнадцать лет, приехала поступать в медицинский институт, экзамены сдала и ожидала результатов зачисления, жила на съемной квартире с подругой, прописана в одном из городов области. Подруга сказала, что вчера она познакомилась с каким-то парнем и собиралась сходить с ним на дискотеку. Но она этого парня не видела и, соответственно, не может описать. Теперь вот ищем этого парня. Возможно, он последний, кто видел жертву. С него и надо начинать.

Вилентьев замолчал. Он задумчиво смотрел на женщину, сидящую напротив, и ждал. Прежнее чувство легкости от присутствия рядом приятной женщины не появлялось. Он видел перед собой уставшую женщину в возрасте далеко за тридцать пять, с легкими морщинками вокруг глаз и бледными губами. Прошлогоднее обаяние испарилось. Странно, хотя он прекрасно знал, как быстро меняются люди. Еще вчера человек казался молодым и энергичным, а уже сегодня он выглядит, как старая развалина. И еще – он знал, сколько лет женщине.