В полуоткрытую дверь постучали. Затем женский голос негромко спросил:

– Можно войти?

Врач подняла голову от амбулаторной карты. Увидев заглядывающее в дверь лицо, приветливо улыбнулась и ответила:

– Здравствуйте, Мария Давидовна, конечно, можно.

Стройная женщина в белой блузке и юбке до колен села на стул. Суетливо перебирая пальцами паспорт со страховым полисом, она посмотрела на врача, положила документы на стол и сказала:

– Светлана Геннадьевна, я снова к вам со своими проблемами.

– Боль в молочных железах? – понимающе кивнула доктор.

– Нет.

– Выделения из сосков?

– Нет.

– Нащупали какое-то образование в молочной железе?

– Нет, но…

– Мария Давидовна, милая моя, – вздохнула врач, – вы были у меня всего лишь месяц назад, и, как мне показалось, мы с вами всё обсудили. Если у вас нет болезненных ощущений в молочных железах перед месячными, если нет выделений из сосков и вы сами руками при самообследовании ничего не находите, то что это значит?

– Это значит, что у меня всё хорошо, что у меня нет никаких проблем с грудью, – потупившись, ответила Мария Давидовна.

– Именно так. Не надо придумывать себе болезни. Не надо ставить себе диагноз. Вы ведь знаете, что в большинстве случаев человек создает себе проблемы сам. Да, у вас есть диффузные изменения в молочных железах, но – у какой женщины в вашем возрасте их нет. И, кроме того, ваши молочные железы до сих пор не выполнили возложенные на них природой функции – не кормили ребенка.

– Светлана Геннадьевна, я всё понимаю, я знаю, что такое канцерофобия, но ничего не могу поделать, – Мария Давидовна сжала переплетенные пальцы, глядя прямо в глаза доктора, – я каждое утро начинаю с того, что минут десять щупаю грудь, затем еще минут десять разглядываю себя в зеркало. Днем на работе я временно об этом забываю, а вечером, придя домой, снова всё по кругу – под душем пальпирую, в зеркало смотрю, на соски давлю. Понимаю, что глупо и может даже смешно, но ничего поделать не могу. Ночью сплю плохо, сны всякие дурацкие снятся – то будто я смотрю в зеркало, а там страшная лысая тетка после химиотерапии, то будто снимаю рубашку, чтобы на грудь посмотреть, а там вместо правой молочной железы рубец на всю правую сторону. Просыпаюсь вся поту и потом долго не могу уснуть, или уже не сплю до самого утра.

Мария Давидовна вздохнула, и по-прежнему просительно глядя в глаза женщине в белом халате, сказала:

– А, давайте, Светлана Геннадьевна, сделаем ультразвуковое исследование?

– Нет, мы это делали два месяца назад.

– Ну, тогда маммографию?

– Нет, это исследование было четыре месяца назад, – снова покачала головой врач, затем, помолчав, она добавила, – раздевайтесь до пояса, Мария Давидовна, я руками посмотрю. И этого вполне достаточно.

Конец фразы она произнесла, четко выговаривая каждое слово.

Когда пациентка ушла за ширму, Светлана Геннадьевна посмотрела на сидящую напротив медсестру и обреченно помотала головой – что же сделаешь, когда с головой не всё в порядке.

После стандартного и внимательного осмотра с пальпацией молочных желез по квадрантам и в подмышечной области, врач жестом разрешила одеваться и вернулась к столу.

– Ну, как? – нетерпеливо спросила пациентка.

– Замечательно.

Мария Давидовна, суетливо поправляя одежду, вышла из-за ширмы и села на стул.

– Прямо всё-всё замечательно?

– Да. Кстати, вы принимаете мастодинон?

– Да, уже третий месяц.

Светлана Геннадьевна пристально посмотрела в глаза пациентке и медленно произнесла:

– Принимайте этот препарат еще три месяца и только потом приходите ко мне. Это понятно, – еще три месяца, – врач пристально посмотрела на пациентку и, заметив согласный кивок головой, продолжила, – и вот тогда мы сделаем контрольную маммографию. Не раньше. И ходить ко мне каждый месяц не надо. Кроме того, что теряете своё время, вы еще поступаете просто глупо.

– Только через три месяца? А если я найду что-то лишнее в груди или в подмышечной области, какую-нибудь опухоль? – глаза пациентки расширились.

– Ничего вы у себя не найдете, – сказала уже равнодушно доктор, – потому что у вас всё очень, очень хо-ро-шо. Всё, Мария Давидовна, идите и лечитесь.

– А, может, сдать кровь на онкомаркеры?

– Так ведь три месяца назад сдавали.

– Целых три месяца, – уточнила Мария Давидовна.

Врач обреченно кивнула и развела руки – Господи, да делайте, что хотите.

– Спасибо, Светлана Геннадьевна.

Мария Давидовна взяла бланк направления в лабораторию и вышла из кабинета.

Светлана Геннадьевна с легкой грустью и небольшим раздражением посмотрела на закрывшуюся дверь и сказала, обращаясь к медсестре:

– Вот, что бывает, когда много знаешь, и симптомы заболеваний начинаешь примерять к себе. Самовнушение – страшная сила, особенно у людей, получивших медицинское образование.

Мария Давидовна вышла из поликлиники и остановилась на крыльце. Уже вечерело, но солнце еще достаточно высоко, дневная духота навалилась на неё, заставив инстинктивно отойти в тень. Задумчиво глядя на покрытые городской пылью серые листья тополя, на исторгающие бензиновые выхлопы однотипные автомобили, въезжающие на парковку, она скинула сумку с плеча и механически стала искать что-то внутри. Затем опомнилась – курить она бросила. Уже полгода, как ни одной сигареты. Но – порой так хотелось снова поднести огонек от зажигалки к кончику сигареты и вдохнуть в себя горьковатый дым.

Доктор Гринберг сделала глубокий вдох. Задержав дыхание, представила круг прямо перед собой, и медленно выдохнула в него. Затем снова глубокий вдох, и выдох в треугольник. И снова – вдох и выдох в квадрат. Проделав это простое упражнение для освобождения от беспокойства трижды, она сразу почувствовала себя значительно лучше, забыв на время о сигарете.

Она извлекла из сумки зеркальце и, глядя в него, провела правой рукой по волосам так, словно именно это она и хотела сделать, а вовсе и не собиралась закурить. Из зеркала на неё посмотрели карие глаза – улыбнувшись им, она очень тихо сказала:

– У тебя всё хорошо. Ты полна сил и энергии. Улыбайся прошлому, настоящему и будущему. Стань самой собой.

Глаза, в которых давно поселилась грусть, чуть прищурились в мимолетной улыбке.

В сумке завибрировал телефон, и затем заиграла мелодия – «Наша служба и опасна и трудна…». Мария Давидовна вздрогнула и, чуть не выронив зеркальце, достала телефон. Увидев на экране имя, она на мгновение замерла. И затем, нажав на кнопку, поднесла трубку к уху.

– Мария Давидовна, здравствуйте, это Вилентьев.

– Здравствуйте, Иван Викторович.

– Парашистай вернулся.

Мария Давидовна, навалившись на перила поликлинического крыльца, закрыла глаза.

– Мария Давидовна, что вы молчите. Вы слышите меня. Я сказал, что Парашистай вернулся.

– Ну, в этом нет ничего удивительного, – тихо сказала Мария Давидовна, – учитывая, какое сегодня число. Двадцать шестое июля.