Вытянув вперед руки, он двинулся через двор. Там должна быть дверь — он помнил, что посредине дверь, а над ней что-то вроде навеса. Да, вот он, навес на столбах. Рука уткнулась в столб, обросший липкой грязью. Вот две покатые ступени, за ними тяжелая дверь. Он видел ее днем, на ней есть рубец на том месте, где раньше был колокольчик, снятый затем из предосторожности. Левой рукой он его нашел и ощупал. Глубокая дыра из-под гвоздя, рубец… вдруг он понял, что поверхность, которой он касается, слегка отклоняется, что она уходит вглубь от плоскости фасада. Он толкнул дверь — она оказалась открыта.

Когда Питер Брэндон глядел на ее окна, Томазина шла через парк. Как и Питер, она не включала фонарик. И без него можно обойтись, нужно только держаться подальше от деревьев, к тому же рассеянный свет луны из-за облаков не давал потерять направление, сойти с дороги, ведущей к большому дому. И все же, не пройдя и полпути, она с тоской вспомнила свою освещенную комнатку. Пришлось подбадривать себя мыслями об Анне, о том, как рассвирепел Питер, о том, что только последний трус сворачивает с полдороги.

Пришпоривая себя такими полезными мыслями, она дошла до двора. Ноги ступили на скользкий зимний мох, покрывавший камни. По нему можно идти совсем неслышно, вот только когда наступаешь на него, в воздух поднимается еле уловимый запах гнили. Она невольно держалась правой стороны, потому что в правом крыле жили люди, шесть человек: мистер и миссис Крэддок, трое детей и мисс Силвер. В их комнатах есть свет, есть камины, и хотя сейчас там темно и камины почти остыли, если она закричит, ее услышат.

А с чего это она будет кричать? И вообще — зачем она пришла? Чтобы стоять в темноте и гадать, услышит ли мисс Силвер ее крики? Она пришла проверить, можно ли попасть в пустующую часть дома, и покончить наконец-то с все нараставшим страхом, с ужасным подозрением, что там спрятан какой-то жуткий секрет, связанный с Анной Бол. Еще час назад эта мысль казалась очень вдохновляющей, но сейчас она воспринималась как фантазия, нечто призрачно-нереальное. Дом — пустая развалина. Из щелей на заколоченных окнах сочился сырой, затхлый запах. Томазина поняла, что если простоит так еще секунду, то не сможет заставить себя войти, а если не войдет, то будет вечно себя презирать.

Она отвернулась от обитаемого крыла, сделала шаг, и тут слева от нее что-то колыхнулось… Она не могла бы сказать, что видела хотя бы тень или что-то слышала. Но что-то там двигалось. Она замерла. Движение было за пределами двора. Сюда кто-то входил. Она не видела, не слышала, но почуяла, что в темноте кто-то прошел мимо нее.

А в следующее мгновенье она в этом удостоверилась. Кто-то поскользнулся на ступеньке перед дверью, включил фонарик, дверь открылась, и этот кто-то вошел в дом. Она не видела кто, но решила выяснить. Луч фонарика задел краешек двери и исчез. Но он унес с собой девять десятых ее страхов. Тишина, темнота, гниение — вот что испокон века отнимает мужество у рода человеческого. Человек всегда боится врага, которого не видит и с которым не может сразиться. А такой будничный предмет, как фонарик, неужто она испугается такой малости? Эта вспышка света все вернула на человеческий уровень, ничего потустороннего… Кто-то вошел в дом с фонариком, ее дело — узнать кто. Обычный посетитель подходит к двери, стучится или звонит. Если у него есть фонарь, он его включает сразу же. Тот же человек, который вошел в дом, не больше, чем она, хотел, чтобы его кто-то увидел или услышал.

Она бесшумно подошла к двери и тронула ее. Раз не было щелканья замка или щеколды, значит, дверь откроется. Но когда она ее толкнула, ее охватил страх — перед ней зияла полная темнота. Дохнуло запахом плесени.

Рассказывать долго; мысль быстрее слов. Между вспышкой фонарика и проникновением чьей-то тени в дом прошло одно мгновенье. Она вошла; услышала удаляющиеся шаги; в темноте луч света метался из стороны в сторону по коридору, отходящему от холла. Он помог ей понять, где она, — она на пороге вестибюля, ведущего в черную пещеру холла. Никаких деталей, просто черная пещера, уходящая в глубь дома; такое впечатление, что впереди лестница — бесформенная, смутная, — и в следующее мгновенье ее поглотила темнота.

Она пошла в том направлении, куда удалился свет; она вытянула руки и ногами нащупывала путь. Свет больше не появлялся. Сделав примерно двадцать шажков, она уже стала сомневаться, в каком направлении двигался фонарик. Пока она стояла на пороге, он уходил куда-то вправо, но она не была уверена, что шла прямо. В темноте это очень трудно. Одни при этом сворачивают влево, другие — вправо. Выдержать прямой курс труднее всего.

Надо было бы оставить дверь распахнутой настежь. Она не давала бы света, но, оглянувшись назад, Томазина могла бы заметить разницу между темнотой внутри дома и темнотой снаружи и понять, где именно она находится. Но она оставила дверь в том же положении — приоткрытой на ладонь, так ей казалось безопаснее. Человек, за которым она двинулась вслед, мог обернуться; а снаружи мог подойти кто-то другой, и распахнутая дверь выдала бы ее.

Она стояла и, оглядываясь на дверь, прислушивалась. Кажется, послышался какой-то звук. Пустые старые дома полны своих собственных звуков, но этот донесся с другой стороны двери, которую она оставила приоткрытой. Или ей показалось, что так сделала? Она уже сомневалась во всем. Одно она знала точно: если сейчас кто-то войдет, а она будет так вот стоять, он ее схватит. Надо уходить.

Она уже готова была сделать шаг, и вдруг вся похолодела от ужаса: воображение нарисовало ей, что же произошло. Она прошла дальше, чем думала! И при этом сильно уклонилась вправо! Если она сейчас сделает шаг, то рукой дотронется до дверной панели! Но прежде чем она сделала этот шаг, дверь рывком открылась, и ей в лицо ударил яркий электрический свет.

Незадолго до этого Фрэнк Эбботт выключил верхний свет в номере отеля «Георг» в Ледлингтоне, поправил абажур настольной лампы и, взбив подушки, взялся за потрепанный томик стихов лорда Теннисона, который сегодня нашел в лавке букиниста на Рыночной площади. Он принялся перелистывать страницы. Раз мистер Джон Робинсон процитировал начало и конец какого-то стиха и раз мисс Силвер решила, что это имеет значение, в то время как сам он ничего в этом не узрел, он должен разгадать загадку, которую она, похоже, ему загадала.

Он просматривал книгу, читая по две строчки каждого стихотворения, и наконец дошел до «Еноха Ардена» — длинной поэмы, написанной белыми стихами. Он узнал первую цитату:

Долгие линии скал, разрываясь, оставили пропасть, А в пропасти пену и желтый песок.

Как тогда, так и сейчас ему это ни о чем не говорило. Он погрузился в чтение истории Еноха, туманной и пространной. Без комментариев мисс Силвер он чувствовал себя непроходимым тупицей. Даже удивительно, что такие длинные стихотворные повествования когда-то были в моде. Но вдруг наметился некий проблеск. Фигурально выражаясь, он вдруг проснулся и начал улавливать смысл. Так вот оно что! Конечно, прямого отношения к делу это не имеет. Но интересно, очень даже интересно!

Он проследовал за Енохом до его смертного одра и наткнулся на вторую цитату:

…Маленький порт редко видел

Более пышные похороны.

Он закрыл книгу, положил ее на столик и сполз с подушек пониже, устраиваясь спать.

Тем временем мисс Силвер сидела в своей спальне. Она разделась, проделала ежевечерние процедуры, прочла главу из книги и приоткрыла дверь, ведущую к Дженнифер. После этого немного подождала, потом надела теплый голубой халат, украшенный ручной вышивкой, и уселась возле электрокамина. Предусмотрительность мистера Крэддока, установившего мощный обогреватель, весьма похвальна. В холодную зиму в загородном доме с ним уютно, чисто, он не требует никаких хлопот. Она отметила это перед тем, как перейти к событиям сегодняшнего дня.