Тем временем инспектор Джексон прекратил расспросы о банкноте и вежливо предложил этой милой компании рассказать, что каждый из них делал вчера с двух до семи. Никто не возражал, и он начал по часовой стрелке.

— Мисс… э… Миранда?

Она тряхнула копной рыжих волос и басом его поправила:

— Миранда. Не мисс и не миссис, просто Миранда.

Инспектор подумал, что никогда еще он не встречал столько чудаков одновременно. Он решил вообще обойтись без обращения.

— Ладно. Если не возражаете, я бы хотел услышать, что вы вчера делали.

— Абсолютно не возражаю, с чего бы? Я гуляла по лугу. Точно сказать, во сколько я вышла, не могу и когда вернулась — тоже, но мне пришлось включить свет, значит, было больше четырех.

— Мистер Ремингтон?

Августус издал душераздирающий вздох:

— Дружище, опять двадцать пять! Ведь все это уже обсуждалось!.. Нет? Ну ладно, поверю вашему слову. Уж эти оскверняющие газом и грязью путешествия… Автобус мне всегда казался одним из самых низших механических монстров! Я надеюсь, вы не станете от меня требовать, чтобы я припомнил все поездки в Дедхам и Лондон?.. О, только вчера? Ну, я попробую. — Он повернулся к Миранде: — Наверное, я вчера ездил в Ледлингтон?

— Не будь смешным, Августус! Ты прекрасно знаешь, что ездил. Я видела, как ты уезжал, а вернулся ты пятичасовым автобусом вместе с Гвинет.

— Ах да, мои поиски! Это была удача. Я нашел исключительный оттенок, который долго не попадался мне на глаза. Но такие вещи не имеют отношения к пространству и времени, разумеется, вы меня понимаете.

Он без тени улыбки посмотрел на Джексона, который тем не менее спросил:

— Каким автобусом вы уехали?

— Наверное, в час сорок? — Он опять обращался к Миранде.

Та коротко кивнула:

— Если успел. Я видела, как ты выходил. Не видела, как ты влезал в автобус, но у тебя было достаточно времени.

Он вздохнул, на этот раз с облегчением:

— Вот видите, инспектор! Она всегда все знает.

Джексон с угрюмым видом продолжал задавать вопросы, но, как и следовало ожидать, отчет мистера Ремингтона о том, как он провел день, был очень невразумительным. Ходил, глядел на старые дома. Закончил поиски нужного оттенка. Видел машину Певерила, стоявшую на Рыночной площади. О нет, он понятия не имеет, во сколько это было. Он выпил кофе в закусочной, но в какой, хоть убей, не помнит. Забрел в художественный салон, какое-то время разглядывал работы молодого художника, который использует совершенно новую технику. Конечно, она еще не совсем отработана, но чувствуется стремление к предельной точности.

Инспектор с облегчением обратился к Джону Робинсону:

— А вы, сэр?

Робинсон словно нарочно подчеркивал свой деревенский выговор.

— Боюсь вас огорчить, но я тоже был в Ледлингтоне. Только я поехал не на автобусе, а на велосипеде, и… боюсь, не смогу назвать точное время отъезда и приезда. Выехал после того, как поел — где-то в середине дня, но я ем, когда хочется есть, а не по часам. Я вообще не собирался ехать в Ледлингтон, это получилось случайно. Я собирался в лес Роубури, но там стреляли, и я повернул обратно, но тут увидел, что Ледлингтон неподалеку, и решил туда заскочить.

— Вы даже примерно не знаете, когда это было?

— Полагаю, около трех. Ручаться не могу, я как-то не задумывался о том, который был час.

— Около трех. И что же вы делали, мистер Робинсон?

— Приехал в музей, походил там. Вы знаете, я интересуюсь птицами, а у них коллекция Хедлоу.

— Как долго вы там были?

— Ах, вы меня поймали! — сказал Робинсон. — Понятия не имею. Время, знаете ли, вещь переменная, как сказал Ремингтон. — Он очень удачно спародировал интонацию Ремингтона. — «Долгие линии скал, разрываясь, оставили пропасть, а в пропасти пена и желтый песок», как сказал поэт. Вы, конечно, понимаете, к чему это относится. — Он насмешливо оглядел компанию. — Музеи часто оказывают такое воздействие, как старый английский клуб: впадаешь в спячку, практически неотличимую от смерти. Опасность в том, что тебя могут, не разобравшись, похоронить. Надеюсь, что хоть это проделают красиво. «Маленький порт редко видал более пышные похороны». Естественно, вы узнали цитату. Один из ляпсусов Теннисона. Не хочу, чтобы кто-то принял стихи за мои.

Зная благоговейное отношение мисс Силвер к этому великому викторианцу, Фрэнк Эбботт ожидал, что она как-то его осадит, но увидел только нахмуренные брови — правда, сильно нахмуренные. Джон Робинсон выдержал ее взгляд. Мисс Силвер первая отвела глаза.

Инспектор Джексон продолжал расследование.

Мисс Гвинет дала скрупулезный отчет о вчерашних покупках. Мисс Элейн оставалась дома; она немного передохнула, а потом как могла развлекала их юную гостью мисс Эллиот.

Мисс Силвер сообщила, что приехала в Ледлингтон на автобусе примерно в три часа, где встретилась со своим старым другом, они вместе попили чаю, и она тут же вернулась в Дипинг — автобусом, который отходил в пять часов. Больше ей вопросов не задавали.

Мистер Крэддок ждал своей очереди в благородном молчании. Когда его попросили дать отчет о своих передвижениях, он подчинился, но это выглядело как поистине королевская милость.

— Я ездил в Ледлингтон. На часы не смотрел, так что точное время назвать не могу. Я был поглощен литературными трудами и не присоединился к общей трапезе. В таких случаях миссис Крэддок приносит мне ленч на подносе. Закончив главу, над которой трудился, я почувствовал необходимость глотнуть свежего воздуха. Я поехал в Ледлингтон, припарковался на Рыночной площади. Потом походил по городу, кое-что купил: марки, газеты, в таком роде. Потом сел в машину и поехал домой.

Как и Августус Ремингтон и Джон Робинсон, он не мог вспомнить точное время приезда и отъезда. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что вернулся засветло.

— Большего сказать не могу, — заключил он. — Я вправе был бы спросить, почему вы избрали нас для подобного допроса. Учтите: возмущен не только я лично, я говорю от лица Колонии. Имейте в виду: мы знаем свои права. Мы не были обязаны подчиняться и терпеть этот унизительный допрос. Но мы законопослушные граждане, и нам нечего скрывать.

Трудно сказать, как долго он бы продолжал свои излияния, но тут мистер Джон Робинсон разразился хохотом. Неудержимым и буйным, от всей души. Запрокинув голову, он хохотал чуть ли не до слез.

Совсем иначе повела себя Эмилия Крэддок. Она выпрямилась, затравленно огляделась по сторонам и соскользнула со стула на пол. Она была в глубоком обмороке.

Как всегда, мисс Силвер проявила свою неисчерпаемую житейскую мудрость. Она тут же распорядилась перенести Эмилию на диванчик в классную комнату и послала Дженнифер приготовить ей хорошего чаю. Того, что из тайных запасов: мисс Силвер довольно скоро обнаружила, что в доме имеется и «настоящий чай», так его называла миссис Крэддок. Когда Крэддока не было, они пили этот чай, сначала Эмилия конфузливо извинялась, но потом это стало приятным обычаем. Мисс Силвер особо выделила голосом слово «хороший» и была уверена, что Дженнифер принесет матери чай, взятый из правильной банки. Она выставила всех из комнаты и была вознаграждена всхлипыванием и ручьями слез.

— Извините… как глупо…

Мисс Силвер решительно ее перебила:

— Вы переутомились, это и правда было похоже на божий суд. Но теперь все кончилось. Вам нечего бояться.

— Вы… вы не знаете… — простонала Эмилия так тихо, что мисс Силвер еле разобрала слова, но — разобрала. Чтобы как-то ее подбодрить, она положила ей на плечо руку.

— Ради бога, не волнуйтесь. Все будет хорошо. Сейчас Дженнифер принесет чай и побудет с вами. Вам тепло, или подоткнуть одеяло повыше?

К тому времени как молодой констебль постучал в дверь и пригласил мисс Силвер к инспектору, она уже могла отойти от своей подопечной. Эмилия получила две чашки чаю и яйцо всмятку. Яйцо было идеей Дженнифер. «Ты ничего не ела за завтраком, — сварливо сказала она. — Я видела». В общем, мисс Силвер ушла с легким сердцем.