Каждый, кто посмотрит ростовскую «Невесту», согласится с тем, что ему есть чем гордиться, что русское имя славно – и славно оно в русском дворянстве, в русском военном сословии прежде всего. Наша аристократия – а все опричники из бояр – хороша даже эстетически. Двухметровый красавец Малюта Скуратов (Борис Гусев) – это не злобный неудачник, садист и извращенец. Он – благородный рыцарь, русский тамплиер, если не спешащий построить на Руси опричный рай, но и не дающий ей упасть в кромешный ад.

Добавьте к сказанному качественно спетые вокальные партии и потрясающее по сдержанности исполнение музыки (дирижёр Андрей Аниханов) –  и вы поймёте, почему после спектакля хочется встать и отдать жизнь за царя. Несмотря на то, что история в опере частная, даже неприглядная. Есть особый талант – талант понять любое дело великого человека великим. Талант почитать историю великого народа истинно великой. Когда это присутствует у художника, то он, как Константин Балакин, зажигает нас, а мы заражаемся его горением и готовы сами стать на место опричников, почти поголовно, целыми родами погибших в боях за родину.

Евгений МАЛИКОВ

Статья опубликована :

№38 (6339) (2011-09-28) 1

2

40

4

5

6

7

8

9

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 4,5 Проголосовало: 2 чел. 12345

Комментарии:

![CDATA[ (function(w, d, n, s, t) { w[n] = w[n] []; w[n].push(function() { Ya.Direct.insertInto(74518, "yandex_ad", { site_charset: "windows-1251", ad_format: "direct", type: "728x90", border_type: "block", header_position: "bottom", site_bg_color: "FFFFFF", header_bg_color: "CC9966", border_color: "CC9966", title_color: "996600", url_color: "996600", all_color: "000000", text_color: "000000", hover_color: "CC9966", favicon: true }); }); t = d.documentElement.firstChild; s = d.createElement("script"); s.type = "text/javascript"; s.src = "http://an.yandex.ru/system/context.js"; s.setAttribute("async", "true"); t.insertBefore(s, t.firstChild); })(window, document, "yandex_context_callbacks"); ]]

10

11

Искусство

Сами мы не местные

АРТ-ХРОНИКА

Париж в комиксах мультикультурности: выставка «Парижская школа» в ГМИИ имени Пушкина

Как известно, что бы настоящий японец ни рисовал, всё равно в итоге получится Фудзи – а если родных ландшафтов перед глазами нет, можно вдохновляться пышногрудыми европейскими красавицами, что и сделал Тсугухаро Фужита, художник первой половины XX века. Переехавший в Париж и работавший во вполне западной манере, вследствие чего в его графике национальное органично переплелось с европейским, и даже принявший в конце жизни католицизм и выбравший имя Леонар в честь да Винчи, японец Фужита отказался тащить в европейское искусство то, что для последнего было чуждо и немыслимо. Впрочем, далеко не все художники, жившие в столице Франции в начале XX века и причисляемые к явлению под названием «Парижская школа», оказались столь же деликатны.

Интернациональный «клуб», объединивший Пикассо, Модильяни, ван Донгена, Гончарову, Ларионова, Шагала, Сутина с многочисленными эмигрантами из Российской империи, сейчас выглядит как первая ласточка мультикультурализма. В основании общности существовавшей примерно полвека Ecole de Paris лежали, скорее, географические, чем стилистические факторы: представителей кубизма, фовизма, экспрессионизма и сюрреализма скрепляла любовь к богемному Парижу, где они в разное время жили, а иногда и личная дружба. Из обширного списка авторов на выставку «Парижская школа. 1905–1932», открывшуюся 20 сентября в ГМИИ им. А.С. Пушкина в Москве, привезли 56 художников, каждый из которых представлен хотя бы парой работ: Пикассо времён раннего кубизма («Дама с веером»), легко узнаваемые абрисы лиц на картинах Амедео Модильяни («Портрет Деди»), знаменитое «Видение (Автопортрет с музой)» Марка Шагала, Кес ван Донген, варьирующийся от кричаще ярких портретов («Испанка») до мрачных, почти монохромных работ («Причёсывающаяся женщина»), скульптуры Осипа Цадкина, Оскара Мещанинова – и даже картины де Кирико («Большая башня») и Диего Риверы («Портрет С. – И. Макар-Баткиной»), о причислении которых к искомому «объединению» можно долго спорить. И этот эстетический разнобой лишь подчёркивается общим названием «Парижская школа» – противопоставляющим столичный «культурный котёл» всей остальной Франции и сигнализирующим о царивших в то время консервативных настроениях, не позволивших смешать новое направление с национальной французской школой.

Однако водораздел между художниками проходит глубже категорий «коренной–понаехавший», которыми любят оперировать, описывая данное явление (большинство участников «школы» не были французами): сдержанность «севера» и пышная яркость «юга» и Средиземноморья являют собой куда более подходящую дихотомию. Скупой цвет и чёткая линия преобладают в картинах, выполненных в русле холодной европейской традиции, что позволяет отнести в одну группу и ван Донгена, и Маревну (Марию Воробьёву-Стебельскую), и даже Фужиту, ассимиляция которого в западных канонах красоты прошла вполне успешно, поскольку линия, фундирующая нашу манеру рисовать, является основополагающей и для японского искусства каллиграфии. Но немалое число участников – что бросается в глаза даже на московской выставке – предпочитает форме яркий цвет. Буйство красок иногда просто зашкаливает – цветовая интенсивность объединяет различные по манере картины Хаима Сутина («Натюрморт с индейкой», «Коридорный»), женские портреты Моисея Кислинга, неожиданно перекликающиеся с образами Кустодиева («Женщина в польской шали»); живопись Сони Делоне («Автопортрет»), Михаила Кикоина («Девочка в синей блузе») и многих других. И хотя из них не исчезает фигуративность, что позволяет картинам не превращаться в сплошные кричащие пятна, роль цвета возрастает многократно. Современным аналогом и продолжением традиции этих работ могут служить фотографии члена агентства «Магнум» Георгия Пинхасова, в которых также остаётся вполне ясный и чёткий объект изображения и при этом всё отдано на откуп даже не световым эффектам, а именно ярким колористическим решениям.