Труда Угодники Святые.

***

Мы проснулись. Мы стали на лыжи.

Просветлели поля и дома.

Все душевные грусти залижет

Наша белая киса – зима.

После красок осеннего китча,

После слизи разбитых дорог

Пусть позёмка, искрясь и мурлыча,

И клубится, и трётся у ног.

Мы скользим до недальнего леса,

Гоним палками годы назад.

Для весны и горячего лета

Мы, конечно, уже неформат.

Помню я, как ты, молодая,

Всё куда-то летела, звеня,

Вот как эта крутая, тугая,

Устремлённая в дали лыжня.

***

Нет. Я на тот свет не хочу торопиться.

Быть может, в прекрасную вечную высь.

Живёт в моём дворике синяя птица –

Какая-то главная тихая мысль.

Не знаю, зачем она здесь и откуда,

Каким её ветром сюда занесло?

Моё сокровенное русское чудо,

С ней разуму грустно, а сердцу тепло.

А в дворике нашем цветы и крапивы

Слегка шелестят от зари до зари.

Свои колокольные императивы

С кладбищенской церкви творят звонари.

Я слушал прибой островов океанных,

Была мне вершина Памира видна.

Но горькую исповедь слёз покаянных

Она на Земле понимает одна.

Покуда я сплю, и когда мне не спится,

Покудова просит душа – помолись,

Ты не покидай меня, милая птица,

Земная и горькая вечная мысль.

***

Я повторюсь. Я не боюсь повтора.

Опять дожди. Опять пусты поля.

И в небесах осеннего минора

Любимых глаз два серых журавля.

«Писать красно, но избегать гламура» –

Так Смеляков учил нас делать стих.

Как ястреб, я от Пскова до Амура

Охотился на журавлей твоих.

Куда? За кем летишь, старик влюблённый?

Ты знаешь, что напрасен твой полёт.

И колокол подземный потаённый

Так низко и томительно поёт.

Так высоко просыпан звёздный жемчуг,

И млечный шлях в космической пыли,

И никогда – ты знаешь этих женщин –

Обратно не вернутся журавли.

***

Ты в Галиче родном,

А я гощу под Керчью.

Пишу тебе письмо и по тебе грущу.

Азовскую уху в обед в столовой перчу,

Целуюся с волной и семечки лущу.

Здесь греческий маяк лучом сверкает с мыса,

У ног его прибой отплясывает твист,

Недалеко Тамань, но белый парус смылся.

И всё-таки пейзаж имеет тайный смысл.

Здесь о тебе волна нашёптывает байки

Или шумит в ушах и гладит по хребту,

И менеджер времён подсчитывает бабки

На акции свои – акации в цвету.

Ах, сколько есть в судьбе трагических извилин,

Давно распался наш лирический объём,

Мы общий наш бюджет давно уже не пилим,

Всё, что осталось, мы прохожим раздаём.

Ты в Галиче родном, вокруг меня Таврида.

Нам годы и судьбу не воротить назад.

На пляжах тел мужских копчёная ставрида

И юных дивных дев песочный шоколад.

Подует зимний ветр, листву с дерев сметая,

Тамань уйдёт в туман из влажности морской.

За горизонтом ты, как тучка золотая,

Как лермонтовский дух глубинки костромской.

***

В небесах загорались Стожары,

Млечный Путь обозначен во мгле.

Неужели мы просто стажёры

На летящем земном корабле?

Неужели неисповедима

Нас в пространство пославшая мысль,

И судьба наша несправедлива,

И мы зря сквозь года пронеслись?

И боролись, и сладко любили

Птицей сердца, стучавшею в грудь.

Неужели закат протрубили

И настала пора отдохнуть?

Под мистерией звёздного свода

Завершается яростный век.

Для чего, о Господь и Природа,

Был Вам нужен и я, человек?

ПОКА ЕЩЁ…

Покаемся, пока ещё

Нам лето машет вёслами,

Покуда зимы – белые,

И снегири, и зяблики.

Пока приходят осени,

Беременные вёснами,

Как кобылицы рыжие,

Раскрашенные в яблоки.

За долларовой зеленью

С Земли родной не съедем мы,

Своей беды достаточно,

Чужой судьбы не надо нам.

Давайте жить с деревьями,

Как с добрыми соседями,

И с бурыми медведями

Общаться только взглядами.

Между живыми душами

Уменьшим расстоянье.

Покаемся, пока ещё

Не впали в озверенье.

Пока ещё, пока ещё

Возможно покаянье.

Пока ещё, пока ещё

Доступно озаренье.

ПОДРАЖАНИЯ

Я ухожу. Нет, улечу, как птица.

Прощай, река, наполненная всклень.

Прощай, земля «берёзового ситца»

Есенинских певучих деревень.

Хочу сказать, пока мы не расстались,

Болеет плоть, белеет голова:

Не объясняют синтез и анализ

Моей души свободные права.

Рассудочная логика – обуза,

Я погружён в неё был лишь на треть.

«Пора!» мне шепчет маленькая муза,

Готовая со мною улететь.

И никогда не выйдем мы из транса,

Хоть божий мир для жизни не устал.

Он смотрит вдаль свободного романса

Сквозь пушкинский магический кристалл.

ПАСТОРАЛЬ

Хорошо на душе – я приехал из города,

Нет железобетонной нуды болевой.

Здесь легко остужать перегретую голову,

Умываясь прохладой росы полевой.

Как веснушки, к лицу мошкара примеряется,

С веток ноты клюёт непременный скворец.

На окошке в горшке огонёк померанцевый,

В поле с ветром голубится лён-долгунец.

Здесь, сознанье моё охраняя от кризиса,

Бронзовеет в кольчугах сосновая рать,

Как аукнется здесь, так тебе и откликнется.

И никто не прервёт, чтоб слова переврать.

Нет. Душа не забыла слова пасторальные.

И с тесовых мостков недалёкой реки

И рубахи, и смуты мои простирали мне

Хвойным мылом две милые сердцу руки.

***

Ну, наконец жара решила кончиться,

Давящая, сводящая с ума.

Как белый гусь на лапах перепончатых,

Скользит по льду пушистая зима.

И в городе вдруг стало, как за городом,

И торфяная кончилась шуга,

Как будто бы я вызвал помощь скорую,

И в дворик наш приехала пурга.

И прописала грусть из сердца вывинтить,

И обувь подходящую обуть.

Свою тоску морозным ветром выветрить,

И лёгкие забитые продуть.

И выдыхать букетом бело-розовым,

И верить в предстоящую судьбу,

И подмести бы веником берёзовым

Страну, как деревенскую избу.

***

В дни юности, как мне казалось сдуру,

В безбожной комсомольскости своей,

Нашёл я деревянную скульптуру

В какой-то из разрушенных церквей.

Она покраской старою белела,

От сырости немного оцвела.

И на оплечьях, видимо, имела

Когда-то два оторванных крыла.

И вот теперь пред жизненным пределом,

Перебирая прошлое своё,

Считаю небольшим, но Божьим делом,

Что я отмыл и высушил её.

В немецких кирхах и в соборах Англий

Я замирал, сознанием томим,

Что дома ждёт меня домашний ангел,

А может быть, крылатый Серафим.

***

Мы гладим пихтовых лесов

вельветовое оперенье.

Мы ловим детских голосов

серафимическое пенье.

Лирическое существо.

Многовековое терпенье.

Трагическое вещество –

обманутое поколенье.

И всё-таки мы – большинство.

***

Тревоги наши вечные,

Дороги наши долгие –

Глубокие ухабы, как долговые ямы.

В пути я время меряю

Мятлевскими дольниками,

Апухтинскими дактилями

И пушкинскими ямбами.

Кому они нужны сейчас –

хореи, амфибрахии?

Но связаны мы все, друзья,

не рельсами и рейсами.

Порой нам хочется любить,

«чтоб даже серьги брякали»

и чтобы отпевали нас хоры архиерейские.

Ни денег, ни хором я не оставлю внукам.

Мы связаны не только генами, гормонами.