Федя задумчиво оглядел щупленькую фигурку китаянки, хотел что-то ей сказать, но потом просто столкнул ее в воду. Мучительные звуки прекратились.

– Ты, Федя, мне друг… – задумчиво произнес Хамид, наблюдая барахтанье китаянки в воде, – но очень некультурный. Ты только что испортил редкий музыкальный инструмент. Позови Илию, – сказал он китаянке и поднял ее вверх, легко уместив аккуратную попку на ладони.

Пришел мальчик в набедренной повязке, с блестящим медальоном на худой шее и с огромной книгой. Поклонился, улыбнувшись.

– Хамид! – протестующе замахал руками Федя. – Может, я просто напьюсь как следует? Только этого не хватало! Что еще за книга?!

– «Преступление и наказание», – ответил Хамид и захохотал, увидев лицо Феди. – Шучу! Шучу! Какая тебе разница, что за слова у песни соловья, а? Расслабься, Федя, это получше наркотика.

Федя сел в огромное кресло, качая головой.

– Хатыанку-ум алла-а-а! – пропел вдруг очень красивым голосом мальчик и раскрыл книгу. Он посмотрел на Федю большими черными глазами, потом прикрыл их длинными ресницами, уставившись в книгу.

Рука его, изящная, с подвижными красивыми пальцами, захватила медальон за цепочку и покачивала туда-сюда. Федя хотел отвести взгляд от медальона, чтобы получше рассмотреть обладателя такого чудесного голоса, но не смог отвести взгляд от блестящего золотого круга.

Мальчик, сложив ноги, осторожно сел перед Федей и убедился, что Федя не отвел глаз от медальона. Он стал читать тише, его голос трудно было назвать как-то определенно, да он и не читал, а пел, покачивая кружочком, пока глаза Феди не стали отсутствующими, а сам он не обмяк в кресле, почти не дыша.

Мальчик встал, поклонился Хамиду и ушел.

А Федя вскочил из кресла и выбежал на большой, заросший одуванчиками луг. Он погнался за женщиной. Трава была невысокой. Федя хорошо рассмотрел мелькавшие голые ноги, розовые пятки и крошечные пальцы, когда ступня почти приближалась к мокрому от росы подолу юбки. Женщина смеялась, но не оглядывалась, Федя бежал тяжело, срывая на ходу тяжелые желтые головки цветов и бросаясь ими в женщину. Он искал глазами что-нибудь потяжелее, чтобы попасть, чтобы она обиделась, заплакала, но оглянулась! Он должен был увидеть ее лицо, чтобы узнать, если случайно увидит еще когда-нибудь, чтобы не потерять! Мелькала щека, один раз она почти повернулась быстрым неуловимым профилем. Резкий неприятный запах от смятой травы вдруг стал невыносимым; Федя схватился за лицо, открыл глаза и обнаружил себя в кресле. Хамид в халате убрал от его лица синий флакончик, из которого так пронзительно пахло.

– Твой секретарь звонит, будешь говорить?

Федя бессмысленно осмотрелся и опустил глаза на запястье. Его часы показывали почти десять утра. Он взял трубку телефона, еще плохо соображая.

– Никитка, – проговорил Федя, тяжело дыша, – я ее почти догнал!

– Все рассказывать или только то, что я об этом думаю? – спросил Никитка издалека.

– Как хочешь, – Федя понял, что луга и женщины не было.

– Там, у тебя в Турции, убили двух русских коммерсантов, не то чтобы уж очень важные люди, но и не «шестерки». Здесь пустили слух, что это сделал Слоник, который сбежал и продолжает работать. Я думаю, что Слоник давно мертв, что это утка, чтобы списать на него еще два убийства и не засветить нового киллера. Еще я думаю, что теперь турки выкинут нашу Проблему, она им больше не нужна, раз Слоник для них жив и благополучно «добрался до Турции». У меня все. Учитывая ее послужной список, если она будет жива, когда ее выбросят, она кинется искать русское посольство. Я тебе помог?

Секретарь не угадал совсем чуть-чуть. Ева Курганова в плотно облегающем грудь коротком топе, который открывал ее живот, с пластырем на боку, в короткой с оборками юбке, в чулках на резинках, выглядывающих из-под этой юбки, и туфлях на высоком каблуке пришла в полицию. Стучала кулаком по стойке дежурного, требуя старшего, и кричала, что она офицер полиции из России и требует помочь ей добраться до посольства.

Дежурный понял только слово «Россия». Он грустно вздохнул, отвел Еву в маленькую комнату и пригласил небольшого упитанного очкарика, который сел напротив Евы, открыл папку и стал читать по слогам, чудовищно коверкая слова:

– Вы добровольно прибывали в эту страну, надеясь на легкий заработок определенных женских профессий. Если вы имеете документы, предъявите их. Если вы не имеете документы, напишите на бумаге ваше имя, фамилию и отчество. Бумага будет направлена в отдел по претензиям нелегально прибывших в нашу страну иностранцев. На время изучения этой бумаги вы будете помещены в изолятор.

Ева смотрела на очкарика с отчаянием.

– Минуточку, я хочу вам сказать, что я не прибыла сюда, надеясь на легкий заработок! Меня принудительно привезли, я знаю название судна, на котором мы плыли! Я офицер полиции, понимаете, мне нужен государственный чиновник!

Человек напротив Евы снял очки, внимательно посмотрел ей в лицо, улыбнулся и сказал, что не понимает по-русски.

– Пригласите кого-нибудь, кто понимает, это очень важно!

Ее оставили одну, заперев дверь. Ева испугалась. Оказавшись в таком наряде у мусорных контейнеров, недалеко от большого рынка, она долго думала, как ей себя вести. Добраться своим ходом до посольства, не имея ни копейки денег и документов!.. Но и ее идея с полицейским участком, похоже, тоже не очень удачна.

Хамиду позвонили в полдень и спросили, не терял ли он девочку, красивую, одетую, как «уличная», русскую, которая сейчас в полицейском участке требует, чтобы ее отвели в посольство.

– Я поеду с тобой, – сказал Федя.

К адвокату Дэвиду Капе пришел невзрачный турок, отдал небольшой клочок бумаги, получив взамен деньги. Он не сказал ни слова, поклонился и цыкнул дырявым зубом, презрительно оглядывая китайца. Китаец смотрел бесстрастно, от гнилого запаха изо рта турка у него чуть шевелились широкие ноздри. Китайцу вообще показалось, что пахнет от турка тюрьмой. Тут слуга подумал, что все тюрьмы пахнут одинаково – и китайские, и стамбульские, – он вообще был немного философ.

Еву посадили в общую камеру. Две старые проститутки, внимательно разглядывая ее и ругаясь матом по-русски, подошли поближе. Одна из них обслюнявила палец и успела мазнуть Еву по щеке, прежде чем Ева завернула ей руку за спину, схватив другой рукой за волосы. Она удачно подставила проститутку подруге, та как раз размахивалась ногой. Удар пришелся в живот. Ева развернула взвывшую от удара женщину лицом к камере и толкнула на подругу. На несколько секунд наступила тишина. Потом все загалдели, двигаясь по камере, Ева забилась в угол. Она сразу определила странную направленность этого передвижения: вокруг нее образовывался полукруг, закрывая собой дверь и глазок в этой двери. Ева пожалела себя, свою только начавшую затягиваться рану в боку, сбросила, сидя, туфли. Но тут дверь в камеру открылась. Вошел охранник и представительный большой человек в костюме с галстуком.

– Вы Ева Курганова? – спросил он, углядев сжавшуюся в углу фигурку. Расступились и тихо разошлись по камере задержанные.

Ева сглотнула выступившие мгновенно слезы радости, встала, взяла туфли в руки и почти подбежала к своему спасителю.

– Вы из посольства? Вы мне поможете? – она надевала туфли на ходу.

Приехавший за ней остановился и долгим странным взглядом посмотрел ей в лицо. Потом быстро пробежал глазами вниз и опять – в лицо. За ними закрыли дверь камеры, длинный темный коридор, а там, впереди, – свет яркого теплого дня. Еве стало неудобно от этих глаз, но она подумала, что он сравнивает с тем, что мог увидеть на фотографии, ведь ее ищут! Разослали фотографии… Интерпол… Ева пошла помедленней, потом и вовсе остановилась.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? Я ведь никому не называла свое имя… Куда мы идем?

– На свободу, – ответил прятавший глаза Федя.