Возможно, сам Господь был к нему благосклонен, сделав так, чтобы ему было легче отвернуться от этого всепоглощающего соблазна. Джеффри провел пальцем по чернильным строкам, еще секунду дивясь тому, что держит в руках, а потом снова скатал бумагу и вложил Джульетте в руку.

– Можете отдать ее обратно индейцам, Джульетта. Объясните им правила подачи заявки на пустующий участок. Я пробуду здесь недолго и не стану добиваться своих прав.

– Почему? – Джульетта прижала к губам дрожащие пальцы, но не успела задержать этот невольный вопрос. Казалось, слово вылетело и теперь трепещет над землей, словно небольшая возвышенность в прерии не дает ветру его унести. И собственный вопрос будто издевался над ней, в нем слышалось мучительное отчаяние: неужели ее так терзает то, что он скоро уедет – этот человек, несущий всякую чушь о верблюдах и слонах, менестрелях и варварских пытках?

Джеффри опустился перед ней на колени, двигаясь с необыкновенной для своего громадного роста легкостью и гибкостью. Щеки его чуть потемнели от пробивающейся щетины, которая еще не скрыла слабых отметин, говоривших о том, как неловко он орудовал бритвой. Странно, чтобы мужчина, по своей воле отказавшийся от усов и бороды, так часто резался при бритье: словно подросток, тайком взявшийся за отцовскую бритву, чтобы избавиться от первого пушка, пробивающегося у него под носом! Джульетта не могла понять, почему удар в голову лишил Джеффри умения бриться. Глядя на его лицо, Джульетта испытала непреодолимое желание прикоснуться к его щеке и прогнать остатки боли.

И в то же время, несмотря на причудливые фантазии и неумение бриться, в стоявшем перед ней на коленях мужчине не было ничего даже отдаленно мальчишеского. Его сильные мышцы натягивали швы одолженной капитаном Чейни одежды от щиколоток до шеи, из-под слишком коротких рукавов высовывались изборожденные шрамами запястья рук, шея была настолько мощной, что верхнюю пуговицу рубашки оказалось невозможно застегнуть. В тугих завитках волос, выглядывавших из ворота, тускло поблескивала подвеска-талисман, завораживал сильнее, чем диски и вращающиеся устройства знаменитого гипнотизера доктора Месмера.

Джеффри, погруженный в свои фантазии, – и Джульетта, никогда не дававшая воли легкомыслию… Они могли бы уравновесить и дополнить друг друга… Тут Джульетта ахнула, осознав, какое недопустимо вольное направление приняли ее мысли.

– Что вы за актер? – возмущенно вопросила она. – Зачем… зачем вы явились меня терзать? Все у меня шло так хорошо…

– Я всего лишь человек, Джульетта, – ответил Джеффри со спокойным достоинством. – Не знаю, как и почему я сюда попал. Знаю только, что дал клятву вернуться обратно и завершить свой квест, от каких бы наслаждений мне ни пришлось здесь отказаться. А Бог свидетель – я готов был бы скорее вырвать сердце у себя из груди, чем причинить вам хоть секундную боль.

Его глубоко посаженные глаза смотрели прямо на нее. В их серо-зеленых глубинах горел огонь: жаркий, полный греховного соблазна, и сладкий, словно мед. И в то же время в них читалась искренность и решимость – что бы он ни решил сделать, – которая не позволяла подвергнуть сомнению его клятву.

Клятвы. Квесты. Рыцарская честь. Бог. Свидетель. Обеты. О Господи! Джеффри все еще считает, что связан клятвой, которую дал в земельной конторе!

А это значит, что он скажет ей правду, всю правду и ничего кроме правды – какими бы смелыми и бесцеремонными ни были ее вопросы. Может, все слишком долго старались обходить вопрос с его потерей памяти. Может быть, задав нужные вопросы, она сможет пробиться сквозь его заблуждения относительно рыцарства и узнать правду о Джеффри д'Арбанвиле.

На них налетел ветерок, принеся с собой звуки переселения индейцев: усталый топот копыт, стук пыльных ног о спекшуюся землю, скрежет волокуш, оставляющих следы, которые смоет следующий дождь. Вскоре в Канзасе не останется ничего от народа, населявшего эти прерии с незапамятных времен. И кажется подобающим, чтобы звуки их трагического исхода стали фоном для ее разговора с человеком, который утверждает, будто прибыл сюда из прошлых веков и скоро снова уйдет, не оставив в ее жизни никакого следа от своего пребывания.

– Джеффри, – попросила она, – скажите мне правду. Всю правду и ничего кроме правды, и да поможет вам Бог. Обо всем.

Джульетта чуть не отказалась от своего требования, услышав, как Джеффри резко и напряженно вздохнул.

– Раньше вы не хотели слышать от меня правду, когда я пытался ее вам сказать.

Что-то заставило ее не отступать.

– Я не хотела торопить вас с объяснениями, если у вас в голове не успело проясниться. Но дольше ждать я не желаю. Я хочу услышать правду сейчас.

Он мрачно ее рассматривал.

– Вы можете решить, что то, о чем я вам расскажу, похоже на колдовство. Вы можете даже… посмеяться надо мной.

Тут он сердито нахмурился.

– Даю слово, что не буду смеяться, – пообещала она, несмотря на то что из-за его предпочтения считаться колдуном, нежели смешным, ее так и подмывало неуместно захихикать.

– Хорошо. – Медленно, не давая ей отвести взгляда от его встревоженных глаз, он выпрямился во весь рост. – Перед вами стоит Джеффри Чарльз Уолтер Фицхью д'Арбанвиль, четвертый сын достопочтенного Эдуарда Монткрифа Фицхью д'Арбанвиля, удостоенный рыцарского звания в тысяча двести семьдесят первом году от Рождества Христова, на поле брани, где решалась судьба Святой Земли. Это звание дал мне человек, которому вскоре после этого предстояло стать его королевским величеством Эдуардом, правителем Англии.

Полная искренность Джеффри прогнала все ее веселье.

Сказав это, он снова опустился на колени и устремил на Джульетту пристальный взгляд, который требовал от нее признать истинность его слов, пронизывая ей сердце. Джульетта поняла, что не посмеет лгать этому человеку. И это показалось ей ужасно несправедливым, поскольку, несмотря на ее надежды услышать от него правду, он, похоже, намерен по-прежнему рассказывать ей сказки.

Но ведь Джеффри считает, что все еще находится под клятвой! Может ли эта невероятная история действительно содержать в себе зерна правды?

Здравый смысл требовал, чтобы Джульетта отмела все его утверждения, но сердце настаивало на том, чтобы она ему поверила. Она расправила плечи, и от этого движения ощутила горячий ток крови по всему телу: казалось, сердце действительно умоляет ее поверить – хотя бы ненадолго.

– Этот талисман служит подтверждением моих слов, – горячо проговорил Джеффри, словно почувствовав ее внутренние колебания. Он снял через голову кожаный шнурок и вложил подвеску в ее руку. На его груди этот странный амулет казался таким маленьким, что Джульетта изумилась, увидев, как он занял всю ее ладонь. Тяжелая вещица впитала в себя тепло его тела. Джульетта помяла кожаный ремешок пальцами, ощутив чуть заметный запах его тела.

– При чем тут талисман? – спросила она, надеясь, что объяснение заставит ее не думать сейчас о том, каково было бы так же тесно прижаться к груди Джеффри, впитать в себя его запах, как это произошло с ремешком подвески.

– Мой квест состоит в том, что я должен передать его по назначению. Это – знак, олицетворяющий истинную любовь мужчины и женщины. Когда я передам его золотоволосой Деметре, она возрадуется, узнав, что она любимейшая из женщин.

«Любимейшая из женщин»! Джульетта мысленно представила себе, как радостно смеющийся Джеффри держит на руках хрупкую золотоволосую даму, а та надевает ему на шею талисман, словно одним жестом набрасывает лассо на дикого жеребца и отмечает его своим клеймом.

– Деметра… – На лице Джеффри отразились нежность и печаль. – Хотел бы я знать… что с ней стало.

– Вы оставили ее одну?

Он отпрянул, ужаснувшись так сильно, словно она обвинила его в государственной измене.

– Не по своей воле, даю вам слово! Никто не мог бы сильнее стараться и пойти на большие жертвы, чем это сделал я, пытаясь добраться до нее и опуститься перед ней на колени, чтобы вручить этот дар.