Ситуация усложнилась твердостью британской позиции. Энтони Иден категорически отказался даже рассмотреть проблему, его возмущала сама постановка вопроса о расчленении Германии «по мере необходимости сохранения мира и безопасности». В результате идею раздела Германии на несколько государств послали в специальную комиссию. (Президент Рузвельт справедливо полагал, что там она и умрет).

Итак, по вопросу Германии Соединенные Штаты и Британия добились в Ялте своего подхода к германской проблеме. Проявив при этом жестокую нечувствительность. Даже Рузвельт и Гопкинс решили занять необязывающую позицию.

Роль Франции. Сталин был против предоставления Франции зоны оккупации в Германии — эта страна, по его мнению, открыла свои двери немцам и меньше, скажем, югославов, участвовала в войне. Польша в этом отношении имеет больше прав. Но западные союзники не только дали Франции оккупационную зону, но и место в Контрольном совете (что Сталин принял молча, не желая обострять отношения с Западом)

Подмандатные территории. Рузвельта волновал вопрос о подмандатных территориях. Девятого февраля 1945 г. Стеттиниус предложил включить в повестку дня работы грядущей учредительной конференции ООН вопрос об опеке. Более того, с американской точки зрения, Хартия ООН должна была содержать положения об опекунских правах отдельных стран. Характерна реакция У. Черчилля, на жизненных силах которого, видимо, сказалось напряжение этих дней, ослабившее даже его огромные жизненные силы. По поводу предложения об опеке он воскликнул: «Ни при каких обстоятельствах я не соглашусь на то, чтобы шарящие пальцы сорока или пятидесяти наций касались вопросов, представляющих жизненную важность для Британской империи. До тех пор, пока я являюсь премьер-министром, я никогда не отдам под опеку ни пяди нашего наследства». Сталин поднялся со своего кресла и зааплодировал. (Черчилль тотчас же обратился к Сталину с вопросом: как он отнесется к превращению Крыма в международную зону отдыха? Сталин сказал, что был бы рад превратить Крым в постоянное место встреч большой тройки. Стеттиниусу пришлось успокаивать Черчилля. Американцы, доверительно шептал он, не посягают на Британскую империю. Речь идет лишь о подмандатных территориях Лиги Наций, территориях, принадлежавших поверженным противникам, и о тех территориях, которые готовы встать под контроль ООН добровольно. Было решено, что еще до созыва учредительной конференции постоянные члены Совета Безопасности проведут консультации по поводу системы опеки.

Право «вето». Противоречия американцев с русскими и англичанами возникли по поводу права вето. Американцы полагали, что право вето не относится к обсуждениям международных вопросов, а только к конкретным наказуемым и прочим мерам. Уже в первый вечер конференции Сталин сказал, что СССР готов участвовать в совместных операциях с США и Британией, но он никогда не позволит малым державам вмешаться в русские дела.

Атомная проблема. Несомненно, в Ялте мысли о ядерной проблеме не оставляли Рузвельта. Черчилль вспоминает, что «был шокирован, когда президент внезапно в будничной манере начал говорить о возможности открытия атомных секретов Сталину на том основании, что де Голль, если он узнал о них, непременно заключит сделку с Россией». Черчилль постарался успокоить партнера по атомному проекту: «В одном я уверен: де Голль, получи он достаточно атомного оружия, не хотел бы ничего большего, чем наказать Англию, и ничего меньшего, чем вооружить коммунистическую Россию этим оружием… Я буду продолжать оказывать давление, чтобы не позволить ни малейшего раскрытия секретов Франции или России… Даже шестимесячный период представляет значимость, если дело дойдет до выяснения отношений с Россией или с де Голлем». Рузвельт согласился, и в Ялте по поводу атомного оружия царило молчание. Стало ясно, что президент и Черчилль не намерены делиться этим секретом с СССР в ходе войны. И когда они заявляли о приверженности союзу трех великих держав — в военное время и после — они сохраняли для себя существенную оговорку. Сейчас мы определенно знаем, что все изъявления союзнической дружбы следует коррелировать с молчанием по этому вопросу.

Общая британская оценка может быть взята из письма Кадогана в последний день конференции: «Я никогда не видел русских настолько легкими и готовыми уступить. В особенности хорош был дядюшка Джо. Он — великий человек и особенно впечатляющ на фоне двух стареющих государственных деятелей». Черчилль был под впечатлением чувства юмора Сталина, его готовности к пониманию и умеренности. По возвращении в Лондон Черчилль пишет: «Пока Сталин жив, англо-русская дружба будет сохранена. Бедный Невиль Чемберлен верил, что может доверять Гитлеру. Он был не прав. Но я полагаю, что прав в случае Сталина». А вот что пишет генерал Исмей: «Конференция явилась огромным успехом — и во многом не благодаря формальным ее заключениям, а ввиду духа откровенного сотрудничества, характеризовавшего дискуссии, как формальные, так и неформальные… В политической сфере осталось несколько препятствий, которые конференция не смогла преодолеть. Но, по крайней мере, мы прошли этот путь не круша стены».

Следует отметить следующее важное обстоятельство. Тогда, в феврале 1945 г. Советская армия, уже два года безостановочно гнавшая вермахт в фатерлянд, стояла всей своей мощью на восточной границе Германии. В этих обстоятельствах, будучи коварной, любая военно-политическая сила постаралась бы ради достижения своих целей использовать военно-стратегический фактор. Она обрадовалась бы готовности американцев уйти, а немцев постаралась бы «купить» сохранением единства Германии. Ничего подобного не последовало со стороны России.

Именно в той обстановке, стоило Сталину приступить к односторонней дипломатии, к односторонним действиям — и никто в мире не смог бы сказать ни слова. Американцы ждали советские войска ради уничтожения японских наземных сил в Китае — а не в битвах с американцами на островах. Англичане не могли решить германской задачи, они еле отдышались от арденнского контрнаступления немцев. Советская Россия могла со всей силой мщения, закрыть глаза на два года подводивших ее союзников и решать германскую проблему по-своему. Обратим внимание на это обстоятельство. Если бы Кремль заведомо готовился к отчуждению западных союзников, он бы постарался занять максимально выгодные позиции в центре Европы. А проблемы репараций не выдвигал бы вперед — их он решил бы одним махом.

Но Сталин сдержал в феврале 1945 г. маршала Жукова, стоявшего в ста километрах от германской столицы. Всякий, кто обвиняет Советский Союз в начале «холодной войны», пусть поразмыслит над германской политикой Кремля. Ведь советское руководство весьма легко могло бы использовать свою подпись (или ее отсутствие) в проблеме о зонах оккупации от уступок Запада в других вопросах. И это был бы мощный фактор. В этом пункте максимальной силы Советского Союза его руководство посчитало занять жесткий курс не рациональным. Один рывок в центр Германии решал для России все, но Москва не пошла на подобное коварство, сохраняя союзническую лояльность. Не так поступят американцы в час своего всемогущества, связанного с ядерным оружием.

Шестнадцатого марта 1945 г. американский посол в Париже Дж. Кэффери сообщил президенту, что де Голль совмещает просьбы о помощи американцев в деле восстановления позиций Франции в Азии с предупреждениями, что неудача в возрождении французского могущества заставит Францию стать «одним из федеративных государств под эгидой русских… Когда Германия будет сокрушена, они (русские) обернутся к нам… Мы не желаем стать коммунистами; мы не желаем попасть в русскую орбиту, и мы надеемся, что вы не подтолкнете нас в нее».

Если бы советская сторона хотела перечеркнуть все американские планы в Европе, она просто могла воспользоваться своим превосходным договором с Францией от декабря 1944 г.

Важнейшая проблема, одолевавшая Рузвельта в Ялте, — возможность вступления СССР в войну против Японии. Президент предпринял активные двусторонние переговоры с советским руководством. Они начались на пятый день конференции. На первой встрече кроме лидеров присутствовали В. М. Молотов, А. Гарриман и переводчики. Рузвельт знал о пожеланиях советского руководства и начал встречу прямо с сути: он не видит трудностей в возвращении в будущем Советскому Союзу южной части Сахалина и Курильских островов. Что касается незамерзающего порта, то этот вопрос они вдвоем со Сталиным уже обсуждали в Тегеране, и он остается при прежнем мнении: Россия должна получить южный порт в окончании Южно-Маньчжурской железной дороги. Это можно будет сделать либо путем прямой аренды порта у китайского правительства, либо за счет превращения Дайрена (Дальнего) в международный открытый порт. Сам Рузвельт склонялся ко второму варианту, но не исключал и первый.