«Можно было бы парировать такую угрозу увеличением количества моноблочных ракетных комплексов, поддерживая их численность на уровне численности боевых блоков, содержащихся в многоблочных ракетах США, — писал в своих воспоминаниях Ю.А. Мозжорин. — Однако такая гонка стратегических вооружений являлась для нас не только обременительной, но и просто невыполнимой». Поэтому ЦНИИмаш выдвинул следующее предложение: новое поколение стратегических ракет легкого и тяжелого класса создавать с РГЧ ИН и, кроме того, повысить степени защищенности уже построенных шахтных стартов ракет РС-10 и Р-36 и ввести в состав ракетных войск подвижные ракетные комплексы (91).
Данное предложение, поддержанное янгелевским КБ «Южное», военно-промышленной комиссией и могущественным секретарем ЦК Д.Ф. Устиновым, встретило, однако, решительный отпор со стороны министерства обороны, министерства общего машиностроения и КБ Челомея. Суть предложений В.Н. Челомея сводилась к необходимости повысить боевую эффективность ракеты РС-10 (созданной в его КБ) за счет увеличения мощности боезаряда и точности стрельбы. Напомним, что таких ракет в 1970 г. было на вооружении РВСН 840 единиц, и данная система являлись самой массовой советской МБР. Таким образом, по замыслу Челомея, основные усилия в рамках советской программы развития ракетной техники должны были быть сосредоточены на совершенствовании ЕГО ракеты и, предположительно, в рамках ЕГО КБ.
«Критикуя предложение ЦНИИмаш, В.Н. Челомей занял довольно странную позицию, определяемую, по-видимому, конъюнктурными соображениями и сиюминутной выгодой, — писал Ю.А. Мозжорин. — Всегда остро чувствуя перспективы развития ракетной техники, он, тем не менее, … заявил: „Применение разделяющейся головной части с индивидуальным наведением блоков — это дань моде. Тут надо посмотреть“. На утверждение института, что применение бортовых компьютеров в системе управления повысит точность стрельбы, небрежно ответил: „Я не понимаю, как можно установкой арифмометра на борт ракеты повысить точность стрельбы“. Что же касается повышения степени защищенности построенных шахтных стартов… он утверждал, что это технически невозможно… Более того, он высказал мысль…, что повышение5 стойкости ракетных комплексов за счет усиления защищенности стартовых сооружений менее эффективно и экономически менее выгодно, чем создание системы противоракетной обороны позиционных ракетных районов» (92).
Кроме того, по мнению Челомея и его единомышленников из министерства обороны, ответно-встречный удар, наряду с ПРО районов базирования ракет, мог бы стать гарантией безопасности советских МБР от первого американского удара (93).
Проблема была не только в неумеренных амбициях Челомея на монополизм в развитии советских межконтинентальных баллистических ракет. Если бы возобладала его точка зрения и точка зрения руководства МО и минобщемаша, страна могла бы не только принять крайне дестабилизирующую, опасную и провокационную стратегию ответно-встречного удара, чреватую развязыванием мировой ракетно-ядерной войны в результате ошибки или сбоя системы раннего предупреждения о ракетном нападении. Советскому Союзу пришлось бы взвалить на себя и непосильное бремя создания общенациональной системы ПРО — а эта затея могла бы привести к срыву начавшихся в 1969 г. советско-американских переговоров по стратегическим вооружениям. В общем, против коалиции КБ Челомея, министерства обороны и минобщемаша сложилась не менее могущественная коалиция из КБ «Южное», ЦНИИмаша, ВПК при Президиуме Совмина, отдельных высокопоставленных представителей Совета Министров и ЦК КПСС в лице Л.В. Смирнова и Д.Ф. Устинова, а также Академии Наук СССР в лице М.В. Келдыша и А.П. Александрова.
И грянула «малая гражданская война»! Основные сражения этой невидимой миру, но, тем не менее, весьма ожесточенной войны (она стоила, например, М.К. Янгелю очередного инфаркта) проходили на полях совещаний Совета обороны СССР, Военно-технического совета МО, и др. Война шла с переменным успехом. Решающая битва произошла в июле 1969 г. в Крыму, на бывшей даче Сталина близ Ялты, где состоялось заседание Совета обороны. Именно генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И. Брежневу пришлось ставить заключительную точку в этой затянувшейся «войне» и самому принимать ответственейшее решение о путях развития советских стратегических сил. Поскольку самостоятельно принимать ответственные решения Л.И. Брежнев никогда не любил, то не мог при этом скрыть своего недовольства всеми участниками «гражданской войны», включая МО, минобщемаш и ВПК. Тем не менее, подводя итоги заседанию, советский лидер сказал: «…Необходимо предусмотреть значительное повышение защищенности существующих ракетных стартов, чтобы обеспечивался гарантированный ответный удар, и новое поколение ракет должно обязательно создаваться с РГЧ с индивидуальным наведением боеголовок на цели. Необходимо также начать разработку железнодорожного ракетного комплекса» (94).
Таким образом, высшее партийное руководство страны полностью приняло точку зрения ЦНИИмаша и его союзников. Удалось избежать изнурительной гонки стратегических оборонительных вооружений; удалось не допустить принятия предлагавшейся военными крайне опасной стратегии ответно-встречного удара. Правда, принятое решение было не оптимальным: повышая точность попадания своих боеголовок, американцы могли бы полностью свести на нет колоссальные советские затраты на укрепление ракетных шахт. Но, в любом случае, это была лучшая альтернатива тому, что предлагали Челомей и «челомеевцы».
В.Н. Челомей пытался было вести арьергардные бои (заседание Совета обороны в середине 1972 г.), но это уже была агония: ему пришлось смириться и с необходимостью укрепления шахтных пусковых установок для ракет РС-10, и с необходимостью разработки в его КБ МБР с РГЧ ИН. В итоге 2 сентября 1969 г. вышло правительственное постановление о разработке сразу трех МБР — «тяжелой» Р-36М (будущая РС-20) с десятью боеголовками и двух «легких» МР-УР-100 (РС-17) и УР-100Н (РС-19), оснащенных, соответственно, четырьмя и шестью боевыми блоками (95).
Никакого смысла в создании сразу двух «легких» МБР, разумеется, не было: нужно было вознаградить «победителей», но нельзя было обижать и «побежденных» в «малой гражданской войне». Расплачиваться же за необъятные аппетиты советского военно-промышленного комплекса (и нежелание брежневского руководства эти аппетиты обуздать) приходилось, в конечном итоге, советской экономике.
Как бы то ни было, итоги «малой гражданской войны» показали: к концу 1960-х гг. советское руководство пришло к пониманию того, что победоносный первый ядерный удар — невозможен, и необходимо ориентироваться на такие решения в сфере военной подготовки, которые гарантировали бы укрепление стратегической стабильности. Выше было показано, что американская сторона приблизительно в то же время пришла к аналогичным выводам. Возникли, таким образом, условия для продуктивного советско-американского диалога по ограничению стратегических вооружений.
